Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

После ноябрьского Пленума ЦК 1962 года еще одним секретарем ЦК стал Юрий Владимирович Андропов, не чистый «идеолог», но в силу своего служебного положения «связного» с социалистическими странами, человек к идеологам близкий. Он, как и Ильичев, ценил живопись, разбирался в ней на уровне дилетанта, не чурался модернизма и даже сам пописывал стихи. В противоположность эмоциональному Ильичеву, Андропов всегда просчитывал свои политические ходы далеко вперед. Поддерживать ниспровергателей традиционного искусства Андропов не спешил. В 1956 году он работал послом в Венгрии, и на его глазах «Кружок Петефи» из безобидного литературного объединения быстро превратился в центр не только идеологического, но и вооруженного противостояния власти. Повторения венгерского опыта в нашей стране Андропов, естественно, не желал, к молодым и самоуверенным провозвестникам модернизма относился с осторожностью: давить их не стоит, но и воли давать им тоже ни в коем случае нельзя. К Суслову он относился без симпатий, насмотрелся на него еще в 1956 году в Венгрии, но и в споры с ним никогда не вступал, даже когда последний слишком уж вмешивался в дела его, «андроповских», стран социалистического лагеря.

К осени 1962 года творческая Москва достаточно четко разделилась на два лагеря. «Модернисты» и в живописи, и в скульптуре, и в литературе, и в музыке кучковались вокруг цековской «молодежи», рассчитывали под их прикрытием прибрать к своим рукам творческие союзы, покончить с отжившим, давно омертвевшим, по их собственному и потому «неоспоримому» мнению, классически-традиционным искусством, заменить «бездарные» произведения «традиционалистов» на свои собственные «гениальные» творения.

Ничего нового тут нет, подобная борьба происходила всегда и везде, и в Древней Греции, и в Европе, от Ренессанса до импрессионизма. Вспомним хотя бы ситуацию в России начала ХХ века: тогда футуристы братья Бурлюки, Бенедикт Лифшиц, молодой Владимир Маяковский, Велимир Хлебников и им подобные — талантливые и бездарные, самоуверенные и нахальные, отслеживая приходящие «оттуда» новации, подражая Пабло Пикассо и Гийому Аполлинеру, бросились ниспровергать тогдашних «традиционалистов», от Ильи Репина до Александра Пушкина.

В 1930-е годы «новые традиционалисты», социалистические реалисты, с помощью товарища Сталина взяли верх. К сожалению, несогласных по-сталински кроваво не просто отлучали от искусства, многих отлучили и от жизни.

Теперь все повторялось заново. Модернисты набирали силу и популярность. Ильичев в «модернизме» не видел никакой угрозы политической власти, ему кое-кто из них просто нравился, Аджубей, человек увлекающийся, просто «догонял» Запад, но не как отец, по производству мяса строительству квартир, а в живописи и музыке. Осторожный Сатюков держался где-то посередине. Цековская «молодежь», следуя моде, поддерживала «модернистов», но никто ни на кого из них не ставил, и ставить среди них было не на кого. Захват власти в искусстве «модернистами» им не сулил никаких политических дивидендов, так же, как они не теряли ничего и от победы «традиционалистов».

«Традиционалисты» не собирались сдавать позиции без боя. Они полагались на пока еще главного идеолога страны Суслова. И тем и другим было что терять. В руках «традиционалистов» находилась вся власть в искусстве, они возглавляли союзы: писательский, музыкальный, художественный, киношный, а это и заказы, и тиражи с гонорарами, и премии. В своей правоте они не сомневались ни на минуту — вся эта «модернистская блажь» не искусство, а эпатаж. Их поведение ничем не отличалось от поведения предшественников — традиционалистов французских, немецких и российских начала ХХ века. С одной лишь разницей — тогда успех, в том числе и материальный, зависел от публики, она могла прийти или не прийти на выставку, купить или не купить картину, скульптуру, книгу. Теперь же, в условиях централизованного государства, практически единственного располагавшего настоящими средствами покупателя и издателя, от него зависело, у кого купить картину, а кому отказать, кого издавать, а кого попридержать. Руководители союзов выступали в роли представителей покупателя-государства, его агентов — литературных, художественных, музыкальных и всех прочих. Они, по сути, вершили все дела: писали заключения, отбирали произведения для выставок, составляли каталоги, определяли тиражи, естественно, не забывая о себе. Государственные чиновники следовали их рекомендациям, подписывали счета в пределах отпущенной на «творческие дела» сметы.

Оппоненты из «молодежи» обвиняли государство в лице Хрущева, Суслова, Ильичева и руководителей союзов в косности, отсутствии вкуса, тупости, настаивали, чтобы их произведения немедленно купили, опубликовали, выставили, показали в театрах и кинозалах.

Представители творческой интеллигенции, неважно «традиционалисты» или «модернисты», не просто отстаивали свое понимание искусства, не просто боролись за власть, они стремились наложить лапу на финансы, деньги, по тем временам весьма немалые.

И «старики», и «молодые» вели себя как пауки в банке. Проще всего разрядить противоречие так: открыть банку, выпустить всех пауков на вольные хлеба и забыть о них. Пусть сами пишут, сами публикуют и дерутся между собой в свое удовольствие. Но «поэт в России — больше, чем поэт», в этом не сомневались ни сами поэты, ни государственные чиновники. Государство опасалось поэтов, поэты побаивались государства, но жить друг без друга не могли ни те ни другие. Государство заталкивало пауков назад в банку, призывало их жить там дружно, по возможности не кусаться, а уж особенно, не кусать «руку дающую». За инакомыслие уже не сажали, но единственный покупатель — государство, естественно, подлаживал поставщиков под свои вкусы. Те же противились, как могли и сколько могли.

И «молодые», и «старики» то и дело апеллировали к отцу, первые шли за поддержкой, вторые призывали защитить моральные устои. Игнорировать борения страстей отец не мог, не имел такого права, — «поэт в России — больше, чем поэт». Поэт-политик или политик-художник, сам того не желая и не замечая, становится в первую очередь политиком, начинает играть на «чужом» поле. Волей-неволей отцу то и дело приходилось отрываться от важных для него экономических и всяких иных дел и вмешиваться в чуждые ему склоки. В предыдущих главах-отступлениях я уже обращался к теме «судейства», описывал и встречи с писателями на природе, и совещания с «творческой интеллигенцией» в ЦК. Проходили они с переменным успехом для обеих сторон. Политика в искусстве не должна строиться на собственных пристрастиях. С другой стороны, все мы люди…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});