Цикл «Рождённый магом». Компиляция. Романы 1-14 (СИ) - Мэннинг Майкл Г.

— Ты неправильно выразился, Харолд. Это не «неохота». Более подходящим термином был бы «отказ», — сказала она ему. — Ты знаешь, откуда пошло имя этого меча?

— Нет, Леди Роуз, — с готовностью сказал Харолд. — Он никогда не делился со мной своими соображениями, но мы всегда полагали, что имя меча олицетворяло более острую часть его имени[32].

— Именно, — со сталью в голосе сказала Роуз, — вы полагали, и полагали неверно. Он использовал лишь первую половину имени меча, а полное имя было «Шип Розы». Это имя имело особое значение для нас двоих. Оно — не для твоего или чьего-либо ещё почитания, оно символизировало узы между мной и моим мужем.

— Но, Леди Роуз…

— Ты хотел бы, чтобы я ещё и своё обручальное кольцо поместила в вашу обитель, Сэр Харолд?! Этого хватит, чтобы вас удовлетворить? Потому что для меня это будет практически то же самое. Теперь понял? — зло ударила она по нему словами, будто желая разделить с ним свою боль, ранив его.

Харолд привстал, и упал на колени:

— Простите меня, Леди Роуз, в своём невежестве я оскорбил вас. У меня не было намерения это делать. Теперь я понимаю свою ошибку.

Тут она сжалилась над ним:

— Встань, Харолд, и не опускай ты так взгляд. Я была слишком резкой.

Он встал, но голову не поднял:

— Мне не следовало приходить.

— Нет, — сказала она. — Я обдумала твою просьбу, и хотя Шип вам не заполучить, вы можете забрать кое-что иное.

Она указала на стену, где на стойке висел длинный меч.

Харолд вопросительно посмотрел на неё.

— Этот меч принадлежал его отцу, Грэму Торнберу. Дориан взял его себе после смерти своего отца. Это был первый меч, который Мордэкай зачаровал для него. Дориан гордо использовал его, пока не перешёл на двуручный меч, перестав пользоваться щитом, — объяснила она.

— Но… — почти заикаясь сказал Харолд, — …разве он не должен перейти его сыну, Грэму?

— Грэм никогда не будет держать в руках оружие, — с вызывающим упорством сказала Роуз. — Таково было последнее желание Дориана.

Харолд ошеломлённо уставился на неё, не зная, что сказать.

— Берте его, и уходите, Сэр Харолд, — сказала она. — Я нынче быстро устаю. Увидимся на панихиде.

Не сказав больше ни слова, она развернулась, и вышла из комнаты.

Харолд посмотрел ей вслед. «Его сыну не будет позволено учиться владеть мечом?». Он печально снял меч, и пошёл к выходу.

* * *

Панихида состоялась в день годовщины смерти Короля Джеймса Ланкастера. Похороны Короля и Королевы были проведены вскоре после того, как были улажены созданные Трэмонтом и Мал'горосом проблемы. Дориана хоронили в Камероне, и похороны также были слишком короткими. Даже этот день предназначался для почтения памяти как прошлых монархов, так и героев, павших ради сохранения Лосайона.

По традиции на таких событиях руководил кто-то из глав четырёх церквей, но это больше не было вариантом, и вместо того, чтобы позволить руководить какому-то из чиновников, Ариадна взяла инициативу в свои руки. Хотя обычай предусматривал какое-то обращение со стороны монарха во время таких церемоний, было необычно для одного из них руководить вообще всем.

Речь Королевы была прочувствованной. Она обстоятельно поговорила о своих родителях, а потом начала подробно описывать усилия всех тех, кто умер, поддерживая её во время попытки переворота Герцога Трэмонта, назвав имя каждого из них. Затем она исключительно долго говорила о человеке, которого в какой-то момент назвала «величайшим героем Лосайона». Она приковала к себе внимание толпы, и закончила на высокой ноте, объявив создание Ордена Шипа в честь Дориана.

Ещё несколько человек брали слово после неё, включая, по очереди, Элиз Торнбер, Сэра Харолда и Сэра Игана. Леди Роуз была приглашена, но от неё, как от вдовы Дориана, вообще-то не ожидалось выступление перед толпой.

Меня выступать не пригласили. Питэр уже предупредил меня об этом наедине. Господствующее мнение гласило, что речь от «Кровавого Лорда» может запятнать событие или каким-то образом опорочить память Дориана Торнбера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотелось бы мне сказать, что меня это не беспокоило, но это было не так. Было больно. Дориан и Маркус были моими самыми близкими друзьями, и хотя у меня не было возможности произнести речь в честь Маркуса, намеренный отказ в возможности замолвить слово за Дориана был…

Но я проглотил обиду. В одном из мешочков у себя на поясе я хранил плод своих трудов в течение прошедшей половины года. Он предполагался в качестве подарка Королеве, и этот день казался наилучшим моментом для него, но теперь мне придётся подождать, и преподнести его ей наедине.

— Нельзя же, чтобы я испортил весь день, — тихо пробормотал я.

Пенни уловила мои слова, и сжала мою руку в качестве поддержки, её облачённые в чёрную перчатку пальцы переплелись с моими. Я и забыл, какой острый у неё был слух. Я позволил своему взгляду на миг задержаться на ней, наслаждаясь видом её в той бунтарской чёрно-красной коже. Мы нарядились в те же одежды, которые носили во время моего судебного процесса. Это было лучше, чем разочаровывать толпу.

Что удивительно, когда пришло время, Роуз вышла вперёд, заняв место на подиуме. Её платье было вдовьего чёрного цвета, поскольку ещё оставалось немного времени перед тем, как истечёт год оплакивания её муже.

— Сегодня я здесь, чтобы сказать о моём отце, Да́нкане Хайтауэре, и моём муже, Дориане Торнбере, — торжественно сказала Роуз. Она прочитала короткое восхваление этим двум людям, бывшим столь важными для неё, но к концу её голос надломился, когда она попыталась объяснить, что Дориан для неё значил. Ариадна сочувственно подошла к ней, надеясь помочь ей с достоинством сойти с подиума, но Роуз отмахнулась от неё.

Прочистив горло, она снова подняла голову. Даже вуаль, которую она носила, не могла скрыть её красных глаз и промокших от слёз щёк:

— Я не могу договорить до конца, но здесь есть один человек, любивший моего муже не меньше меня, — глухо сказала Роуз.

Посмотрев на Королеву, она опустила взгляд:

— Если вы позволите, Ваше Величество, я бы попросила Мордэкая Иллэниэла, Графа ди'Камерона, закончить речь о Дориане. Я полагаю, он бы так захотел.

Все собравшиеся примолкли, а затем разразились тихим бормотанием, когда люди стали гадать, как Королева ответит на это. Многие взгляды сошлись на мне, и столько же человек смотрело на Ариадну, ожидая её ответа. Однако я знал, как она ответит — её загнали в угол.

Сохраняя идеальное самообладание, Ариадна взяла Роуз за руку, а вторую руку положила ей на плечо:

— Я уверена, что это будет кстати, Леди Хайтауэр, — сказала она, мягко поведя Роуз прочь, и нашла меня своим взглядом: — Лорд Камерон, не будете ли вы столь любезны, — произнесла она ровно настолько громко, чтобы я её услышал.

Покосившись на свою жену, я двинулся к подиуму, думая пойти в одиночку. Однако Пенни оставалась рядом со мной, близко, будто почти защищая меня. Был ли то жест поддержки перед лицом столь многих недружественных лиц, или она считала, что мне в самом деле понадобится физическая защита — в этом я не был уверен. Она снова заплела волосы в косы, включая металлические шнуры и серебряные наконечники, поэтому я знал, что она, строго говоря, не была безоружна.

Защита мне на самом деле не требовалась, но я чувствовал себя увереннее благодаря её близости. Глядя на собравшихся дворян, и на стоявшую позади них толпу горожан, я увидел мало друзей, и гораздо больше людей с враждебными лицами. Было ясно, что в Албамарле мне больше не рады.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я знаю, что многие из вас считают, что я недостоин говорить о Дориане Торнбере, но я всё равно это сделаю, ибо он был самым близким моим другом. Я надеюсь, что вы не будете держать нашу с ним близость против него, или против Джеймса и Дженевив Ланкастеров, бывших мне близкими. За них говорили другие, поэтому я хотел бы высказать своё мнение лишь о Дориане. Дориан научил меня тому, что означает верность, и что означает доверие. Многие будут помнить его за его воинскую доблесть, и это так, на поле битвы ему не было равных — но его навык владения мечом был наименее значительной чертой Дориана. Он был человеком чести, но это не характеризовало его полностью, в отличие от его готовности жертвовать собой ради других. Он никогда не увиливал от своего долга, но великим человеком его делала именно его доброта, — сказал я, и приостановился, позволив им переварить мои слова.