Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Не успел Перигрин ответить на этот довод, как вмешался лейтенант и, ознакомившись с обстоятельствами, объявил перемирие, покуда он с другим секундантом посоветуются и вынесут решение по существу дела. Они отъехали на незначительное расстояние, и после недолгого совещания Хэтчуей вернулся и объявил коммодора побежденным по законам войны.

Неудержимо было бешенство, овладевшее старым Ганнибалом, когда он услышал приговор. Не сразу мог он выговорить что-либо, кроме укоризненных слов: «Вы лжете!», которые повторил раз двадцать в каком-то бессмысленном исступлении. Вновь обретя дар речи, он осыпал судей такой злобной бранью, отвергая их решение и требуя другого суда, что заговорщики, заведя шутку слишком далеко, начали раскаиваться, и Перигрин, с целью умиротворить его, объявил себя побежденным.

Это признание успокоило буйный гнев коммодора, хотя он в течение нескольких дней не мог простить лейтенанта; оба молодых джентльмена поехали обратно к Танли, тогда как Хэтчуей, ведя на поводу лошадь коммодора, проводил домой Траньона, ворчавшего на Джека за его несправедливый приговор; впрочем, он не мог не заговорить о том, что сдержал свое обещание, заставив противника убрать марсель.

— А все-таки, — сказал он, — клянусь богом, я думаю, что у этого парня голова сделана из шерсти, ибо моя пуля отскочила от его физиономии, словно ком пакли от борта судна. Но, видите ли, не попадись мне это сукино дерево с наветренной стороны, будь я проклят, если бы я не расщепил его грот-реи и не продырявил ему трюма.

Он как будто гордился чрезвычайно этим подвигом, вспоминая о нем постоянно и лелея, как ребенка, рожденного на старости лет; хотя он не мог, не нарушая приличий, рассказать о нем за ужином молодым людям и своей жене, но бросал хитрые намеки, упоминая о своей доблести даже в таком возрасте, и называл Хэтчуея свидетелем его мужественности, в то время как триумвират, забавляясь его тщеславием, наслаждался успехом своей проделки.

Глава XXXIII

Перигрин прощается с теткой и сестрой. — Выезжает из крепости. — Расстается с дядей и Хэтчуеем и, вместе со своим гувернером, благополучно прибывает в Дувр

Это была последняя их шутка, которую они с ним проделали, и так как все было готово к отъезду крестника, сей многообещающий юноша распрощался через два дня со всеми своими друзьями в окрестностях. Он провел ровно два часа наедине с теткой, которая наделила его многими благочестивыми советами, перечислила все те благодеяния, какими, при ее участии, он был осыпан с младенческих лет, предостерегла его против козней распутных женщин, которые многих мужчин доводят до нищеты; строго предписала ему жить в страхе божием и истинной протестантской вере, избегать раздоров и ссор, относиться к мистеру Джолтеру почтительно и с уважением и главным образом не впадать в ужасный грех — пьянство, которое навлекает на человека гнев и презрение его ближних и, отнимая у него разум и рассудок, делает его жертвой всевозможных пороков и разврата. Она рекомендовала ему быть бережливым и заботиться о своем здоровье, просила не забывать о чести фамилии и заявила ему, что во всех случаях жизни он всегда может рассчитывать на дружбу и щедрость коммодора. Наконец, презентовав ему свой портрет в золотой рамке и сто гиней из своего собственного кошелька, она нежно обняла его и пожелала счастья и благополучия.

После такого ласкового прощания с миссис Траньон он заперся наедине со своей сестрой, которую убеждал оказывать тетке самое почтительное внимание, не унижаясь, однако, до тех уступок, какие Джулия признает недостойными; он утверждал, что главной его заботой будет возместить ей потерю тех благ, которыми ока пожертвовала из любви к нему; умолял ее ни с кем не обручаться без его ведома и одобрения; вручил ей кошелек, полученный от тетки, на покрытие ее мелких расходов во время его отсутствия и расстался с ней не без слез, после того как она, не нарушая самого патетического молчания, в течение нескольких минут обнимала его, целуя и плача.

Исполнив с вечера этот долг, налагаемый любовью и родственным чувством, он лег спать, и когда его разбудили по его приказанию в четыре часа утра, он увидел почтовую карету и верховых лошадей у ворот, своих друзей Гантлита и Хэтчуея на ногах, самого коммодора, почти закончившего свой туалет, и всех слуг в крепости, собравшихся во дворе, чтобы пожелать ему счастливого пути. Наш герой пожал руку каждому из этих смиренных друзей, щедро наделяя их при этом подарками, и был крайне изумлен, не найдя среди них старого своего слуги Пайпса. Когда он выразил свое удивление по поводу этой невежливой оплошности Тома, несколько человек побежали позвать Пайпса, но ни в гамаке, ни в комнате его не оказалось, и они вскоре вернулись доложить об его исчезновении. Перигрин был смущен этим известием, предполагая, что парень решился на какой-нибудь отчаянный шаг, когда его отставили от должности, и сожалея, что, в угоду его желаниям, не удержал его по-прежнему при своей особе. Однако, раз нельзя было помочь этому теперь, он настойчиво поручил его особым заботам и вниманию своего дяди и Хэтчуея в том случае, если Пайпс появится снова, а когда он вышел из ворот, его приветствовала троекратным «ура» вся прислуга. Коммодор, Гантлит, лейтенант, Перигрин и Джолтер сели в карету все вместе, дабы наслаждаться как можно дольше беседой, решив позавтракать в придорожной харчевне, где Траньон и Хэтчуей намеревались попрощаться с нашим искателем приключений; камердинер поместился в почтовой карете, лакей-француз ехал верхом и вел другую лошадь; один из слуг занял место на запятках кареты, и путники двинулись по дороге в Дувр. Так как коммодор не мог вынести утомительную тряску, они делали первый перегон не спеша, а стало быть, старый джентльмен имел возможность внушить крестнику свои наставления относительно его поведения за границей; он советовал ему теперь, когда тот отправляется в чужие края, остерегаться попутного ветра французской politesse[10], которому следовало доверять не больше, чем водоворотам на море. Он заметил, что многие молодые люди уезжали с солидным грузом здравого смысла, а возвращались с большим количеством парусов и без всякого балласта, вследствие чего оставались неустойчивыми до конца дней своих и иной раз опрокидывались килем вверх. Он просил мистера Джолтера защищать своего питомца от когтей этих акул-священников, которые подстерегают всех молодых иностранцев, чтобы обратить их в свою веру, и в особенности советовал юноше избегать плотского общения с парижскими дамами, которые, насколько ему известно, ничуть не лучше брандеров, несущих смерть и гибель.

Перигрин слушал с большим почтением, выразив ему благодарность за добрые советы, которым обещал свято следовать. Они остановились и позавтракали на первой станции, где Джолтер достал себе лошадь, а коммодор уладил с племянником вопрос о переписке. Когда настала минута расставания, старый командир пожал руку своему крестнику, говоря:

— Желаю тебе счастливого путешествия и доброго расположения духа, мой мальчик; мой остов, видишь ли, немного расшатался, и бог весть, удержусь ли я на воде до той поры, покуда увижу тебя снова; но как бы там ни было, будь что будет, тебе всегда удастся не отставать от лучших из твоих приятелей.

Затем он напомнил Гантлиту о его обещании заехать в крепость на обратном пути из Дувра и сообщил что-то шепотом гувернеру, в то время как Джек Хэтчуей, будучи не в силах говорить, надвинул шляпу на глаза и, сжав руку Перигрина, вручил ему железный пистолет, на вид очень замысловатый, как знак своей дружбы. Наш юноша, растроганный этим обстоятельством, принял дар, презентовав ему взамен серебряную табакерку, купленную для этой цели; и оба жителя крепости, сев в карету, поехали домой в мрачном молчании.

Годфри и Перигрин уселись в почтовую карету, а Джолтер, камердинер и лакей вскочили в седла, после чего они отправились к месту своего назначения, куда прибыли благополучно в тот же вечер и заранее обеспечили себе проезд на пакетботе, который должен был отплыть на следующий день.

Глава XXXIV

Он договаривается о способе переписки с Гантлитом; встречается случайно с фокусником итальянцем и аптекарем, который оказывается известной особой

Здесь двое друзей договорились относительно будущей своей переписки, и Перигрин, написав письмо возлюбленной, в котором повторял прежние клятвы в вечной верности, передал это письмо ее брату, а тем временем мистер Джолтер, по желанию своего воспитанника, заказал изысканный ужин и превосходное бургундское, чтобы они могли приятно провести канун его отъезда.

Когда эти дела были улажены и слуга накрывал на стол, до слуха их внезапно донесся из соседней комнаты странный грохот, вызванный швыряньем столов, стульев и стаканов и сопровождавшийся какими-то невразумительными восклицаниями на ломаном французском языке и угрозами на валлийском диалекте. Наши молодые джентльмены немедленно бросились туда, где раздавался этот шум, и увидели хилого, тощего, смуглого человека, задыхавшегося от страха в руках приземистого толстого мужчины с грубыми чертами лица, который в великом гневе держал его за шиворот, говоря: