Десант стоит насмерть. Операция «Багратион» - Юрий Валин

…Вот он отвел взгляд. Сейчас…

А вдруг те двое уже возвращаются?

Андрон напряг слух. Да, хорошо, что не поспешил. Возвращаются. Лишь Судьба с большой буквы, понимающая, сколь трепетным образом рождается истинно уникальное и бессмертное полотно, может так надежно защитить творца…

* * *

Трофейщики протиснулись под машину, Нерода положил металлический приклад с кожаными валиками на затыльнике, штык, пару немецких «колотушек». Михась осторожно поставил котелок, от которого крепко разило бензином.

— Горючее зачем? — удивился Женька. — Для заправки пистолетных ракет?

— Руки сполоснуть и все остальное, — буркнул Нерода.

— Извиняюсь. Не внюхался, — признался Земляков.

— Испортились оккупанты. Прямо вдребезги испортились. Можешь сам сходить, вдруг автоматных патронов нашаришь? Михась сопроводит. Он железный.

— Чаго «жалезный»? Я ж тябе кажу — досточкой можно, — оправдался проводник.

— Обойдемся, нам не с панцерами воевать, — Женька, кряхтя, сел. — Давай солью.

— Сами управимся, — старший лейтенант окунул ладони в бензин, принялся тереть. — У тебя всё спина?

— Угу, можно сказать, спина.

— Зато у тябя глаз получшел, — не без гордости отметил Михась.

— Чувствую, — согласился Земляков.

— Не знаю, что чувствуешь, но с виду жутковато, — сказал Нерода. — Опухоль спала, но цвет… Будто в театре подмалевали. Зомби-полувампир.

— Ничего, моргать уже не больно. — Женька посмотрел на лежащие на вещмешке немецкие бумаги, машинально взял письмо:

«Salzburg Getreidegasse 33/5 Karl Meier»

— Ты почитай, в форму войди. Мы за периметром присмотрим.

«…Ich bin stolz, dass ich gehört zur deutschen Nation und bin ein Mitglied in den Reihen unserer großen Armee. Gjrüß Sie alle zu Hause…»[99] — Женька читал, глаза слипались, перешептывание наблюдателей убаюкивало. Что-то о Луне и Марсе рассказывал старлей. И о ракетах. Не бронебойных, а о тех, что Циолковский придумал.

— …Тож расстояния какие, — ужасался Михась. — Дальше, чем до Берлина, до той твоей Луны. И все вверх.

— Подальше Берлина, — согласился старший лейтенант. — Раз этак в четыреста подальше. Но вполне достижимое расстояние.

Михась пытался представить и не мог. Как говорил Станчик, «в любом деле ориентир должен иметься». Понятно, звезды светят, на Землю можно оглядываться и маршрут отсчитывать. Но вовсе без воздуха, как на подлодке? Это ж не плавный стратостат, что для рекордов до войны запускали, тут скорость…

— У руководства планы уже есть, — тихо шептал Нерода. — Ты, брат, не теряйся. Запросто можешь поучаствовать.

— Кто ж меня возьмет, калеченого?

— Э, ты хватил. В первый отряд, естественно, самых подходящих будут отбирать. Летчиков-богатырей. Меня, к примеру, тоже наверняка отклонят. Но ты пойми, это же целое научное направление. Индустрия. Размах. Там миллионы толковых людей понадобятся. Корабли строить, базы, объекты, разные приборы. Размах чувствуешь? Все внове. Молоко, и то особое специальное на орбиту отправляться будет.

— Да разве бывает молоко специальное? Врешь.

— Ты за языком-то следи. Вовсе распустился. Тебе рецепт того молока рассказать? Так его еще придумать нужно. А ты как думал…

Михась попробовал представить «лунное» молоко. Наверное, большие такие литые баллоны. С надежными кранами. А внутри концентрат. Особо сильно сгущенный…

* * *

Женька проснулся тяжко. Солнце было где-то высоко над машиной. Бензин выветрился, гарью тоже почти не несло. К сожалению. Потому что обергефрайтеру-водителю в кабине явно похудшело. Лето, маму его…

Поборец и подследственный дрыхли, Нерода сторожил.

— Надо было кемпинг в другом месте разбивать, — прохрипел Женька.

— Когда ветерок, еще терпимо. Заступишь?

Земляков, пытаясь дышать неглубоко, занял место наблюдателя.

— Между прочим, противник рядом шарится, — предупредил Нерода. — Вроде патроны фрицы собирают.

— У нас у самих мало.

— Вот ты и напиши на кузове объяву, — старший лейтенант примеривался, как половчее устроиться в тесноватой воронке. Обернулся к Женьке, мигнул с намеком: — А лейтенант наш все спит. Сном сурка-младенца. Вот нервы-то.

Земляков покачал головой. Имелись смутные подозрения, что Лебедев не спит, а впал в легкий анабиоз. Есть какое-то специальное медицинское название. Или не медицинское, а герпетологическое? Больное он существо, и спиной к нему лучше не поворачиваться. Хорошо, оружие отобрали…

* * *

В темноте «Рогоз» выбрался из укрытия и двинулся на исходные. Прошуршал короткий дождик, и дышалось в лесу просто чудесно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Летайте аэропланами Люфтваффе

28 июня 3 км северо-западнее д. Шестаки 2.50

— Знова прутся…

Опергруппа залегла в высокой прибрежной траве — шли практически по ручью, очень медленно. Лес у Шестаков нынче был перенаселен. Это мягко говоря.

Женька пытался сопроводить шорох стволом автомата — трава высокая, да и вообще ни зги не видно, даже рубчатый кожух ППШ скорее чувствуешь, чем видишь.

Шуршало, треснула ветка, приглушенно пробубнили:

— …zur linken Seite…[100]

Понятно, что левее, кому ж охота по воде чавкать. Стихло… Лежавший на теле подследственного Нерода приподнялся:

— Хорош отдыхать.

Впереди уже вертелось черное пятно кепи — Михась озирался. Земляков, сдерживая кряхтение, встал. Лебедев лежал и не спешил.

— Эй, подъем. — Женька ткнул автоматом в плечо подследственного.

Лебедев поднял голову и страдальчески прошептал:

— Не могу. Товарищи, вы поймите, вода ледяная, а ревматический артрит меня уничтожит…

— Зараз месяц выйдзе, немец углядит, сагрэешся, — зловеще посулил Поборец.

— Идти так — самоубийственное решение… — сообщил Лебедев.

Нерода молча взял подследственного за отвисшие мокрые шаровары, поставил на четвереньки, перехватил за вещмешок…

— Не мните, я сам, сам, — запротестовал Лебедев.

Вообще-то, действительно сдохнуть впору. Уже который час опергруппа петляла, следуя изгибам заросшего ручья. Долго пришлось сидеть неподвижно, пережидая немецкий водопой — группа фрицев обосновалась у прогалины в зарослях камыша. Немцы отдыхали, тихо переговариваясь, кто-то стонал, доносились обрывки молитвы. Сидящий на корточках по грудь в воде Женька чувствовал, что ноги и все остальное вконец одеревенели от холода. Как разогнуться смог, когда немцы убрались, даже странно.

Хлюп-шлеп, хлюп-шлеп — равномерно, чуть слышно. Неловкое движение — Михась оборачивался — шепота и жестикуляции не уловить, но явно о той самой кобыле речь.

Иногда лес отзывался треском ломающихся ветвей, рокотом мотора или лошадиным ржанием. Раз поднялась стрельба, видимо, случайная — умолкла быстро. Громыхала артиллерия подальше к юго-востоку, угадывалось зарево за опушкой. И снова шуршал, жил переполненный лес. Стекались в чащу ручьи потрепанных немцев: частью вырвавшиеся из Бобруйска, частью уцелевшие из разгромленных на марше колонн, другие из тылов, не пробившихся по шоссе и грунтовкам, уже надежно перерезанным нашими танками и мотострелками.

…Остановились возле ничем не примечательной старой ивы — полоскались на легком ветерке длинные ветви, разгоняли комаров, заслоняли блеклые звезды.

— Тяпер посуху трэба, — сообщил проводник. — Укрытие тольки тута и знайдется. Так сябе лес.

Прислушиваясь к невнятным шумам во тьме, Нерода поинтересовался:

— Точно есть где спрятаться? Туда-сюда таскаться не с руки. Столкнемся.

— Пящерка должна быть. Если знайду. Хотя вузка она. Толстыя могут не улезць. — В сторону Лебедева проводник не взглянул, но и так было понятно. Впрочем, лейтенант, видимо, и не слышал — стоял, обхватывая себя за плечи, вздрагивал, как замерзшая лошадь.

Выбираясь из ручья, Женька тупо удивлялся: ну какие пещеры могут быть в обыкновенном белорусском лесу? А если блиндаж или землянка, так его уже немцы наверняка оприходовали.

Немцев, чтоб им… было полно. «Рогоз» чуть не налетел на спящих на полянке — не меньше отделения, хорошо, что без часового. Дальше фыркали в кустах лошади, пришлось вновь обходить. Шли очень медленно, и правильно делали: прислонившись к сосне, стоял немец — во тьме лишь очертания каски можно различить и тихое бормотание, — тоскливо и однообразно ругался. Под эти монотонные проклятья, обращенные то ли к войне, то ли к отдельно взятой несчастливой солдатской судьбе, опергруппа опять пятилась, обходила… Земляков уже взмок от этого безмолвного осторожного движения, когда и слух, и зрение напряжены так, что кровь в ушах начинает стучать, как молотком. Михась обернулся, вновь сунул ствол в лицо Лебедева, видимо считая, что подследственный умышленно ветви задевает. Лейтенант вяло откидывал голову, уклоняясь от карабина, — совсем изнемог художник…