Leadership: Six Studies in World Strategy - Henry Kissinger

что международная стабильность должна быть достигнута посредством коллективной безопасности, определяемой совместным применением международного права: по словам Вильсона, "не баланс сил, а сообщество сил; не организованное соперничество, а организованный общий мир".

Никсон стремился восстановить в американской внешней политике мышление Теодора Рузвельта, основанное на балансе сил. Как и Рузвельт, он считал национальные интересы определяющей целью в реализации национальной стратегии и внешней политики. Признавая, что национальные интересы часто находятся в противоречии друг с другом и не всегда могут быть примирены в так называемых "выигрышных" результатах, он видел задачу государственного деятеля в выявлении и управлении этими противоречиями; это может быть достигнуто либо путем их смягчения, либо, в случае необходимости и в качестве последнего средства, путем их силового преодоления. В таких крайних случаях он был склонен применять максиму, которую часто повторял своим коллегам: "За половинчатое или нерешительное проведение политики приходится платить ту же цену, что и за правильное и убежденное ее проведение".

Согласно внешнеполитическому видению Никсона, Соединенные Штаты должны были быть главным формирователем изменчивой системы баланса. Эта роль не имеет определенной конечной точки, но если Америка откажется от нее, считал он, то наступит глобальный хаос. Постоянной обязанностью Америки было участие в международном диалоге и, при необходимости, руководство этим диалогом. Поэтому в своей первой инаугурационной речи Никсон провозгласил "новую эру переговоров".

 

Дипломатия и связи

Внешняя политика Никсона подчеркивала двойной подход к противникам: первый заключался в создании американской силы и альянсов, особенно Атлантического союза; второй - в поддержании постоянного диалога с противниками, такими как Советский Союз и Китай, через "эпоху переговоров". Увязывая геополитические и идеологические замыслы, Никсон стремился преодолеть два препятствия, которые затрудняли американцам решение их международных задач.

В книге "Дипломатия" (1994) я бы назвал эти концепции психиатрическим и теологическим подходом. Согласно первому, переговоры являются самоцелью, поэтому, когда государственные противники встречаются лицом к лицу, их спор может быть рассмотрен как управляемое и потенциально разрешимое недоразумение, почти аналогичное личным ссорам. Теологический подход рассматривает противников как неверных или отступников и считает сам факт переговоров с ними своего рода грехом.

В отличие от него, Никсон воспринимал переговоры как аспект общей стратегии, часть бесшовной паутины соответствующих факторов - среди них дипломатические, экономические, военные, психологические и идеологические. Несмотря на то, что Никсон был убежденным антикоммунистом, он не считал идеологические разногласия с коммунистическими государствами препятствием для дипломатического взаимодействия. Скорее, он рассматривал дипломатию как предпочтительный метод для пресечения враждебных замыслов и преобразования враждебных отношений либо в сотрудничество, либо в изоляцию противника. Так, открытие Китая было основано на убеждении, что коммунистическая жесткость Мао Цзэдуна может быть компенсирована за счет использования советской угрозы безопасности Китая. Аналогичным образом, во время арабо-израильской войны в октябре 1973 года его убежденность в том, что ближневосточные клиенты Москвы не смогут добиться своих региональных целей силой, создала стратегическую и психологическую возможность ослабить советское влияние и поставить Америку в положение посредника в достижении мира.

Никсона никогда не прельщало самомнение о том, что установление личных отношений с иностранными лидерами может выйти за рамки конфликтующих национальных интересов. 'Мы все должны признать, что у Соединенных Штатов и Советского Союза есть очень глубокие и фундаментальные различия', - сказал Никсон во время выступления на Генеральной Ассамблее ООН в 1970 году, объяснив, что думать иначе 'означало бы преуменьшить серьезность наших разногласий. Подлинный прогресс в наших отношениях требует конкретики, а не просто атмосферы". Настоящая разрядка строится рядом действий, а не поверхностным изменением видимого настроения. Переговоры с идеологическими противниками с позиции силы приведут к порядку, благоприятному для американских интересов и стремления к безопасности.

Следуя этим принципам, Никсон в начале своего первого срока добился одобрения Конгрессом национальной противоракетной обороны - инициативы, которую многие расценили как ястребиную провокацию Москвы. Однако в последующие десятилетия противоракетная оборона оказалась незаменимым компонентом стратегии. Аналогичным образом, когда в 1970 году поддерживаемые и оснащенные советскими войсками сирийские войска вторглись в Иорданию, Никсон объявил региональную тревогу; а когда советский премьер Леонид Брежнев пригрозил интервенцией в конце войны Йом-Кипур в октябре 1973 года, он объявил глобальную тревогу. Хотя он был непреклонен в вопросе сдерживания Советского Союза, его конечной целью было построение структуры мира. Объясняя свою точку зрения на Генеральной Ассамблее ООН в 1970 году, Никсон сказал: «Сила — это факт международной жизни. Наше взаимное обязательство - дисциплинировать эту силу, стремиться вместе с другими странами к тому, чтобы она использовалась для поддержания мира, а не для угрозы миру»;

И все же, как должен был быть определен и достигнут "мир"? Джордж Кеннан, дальновидный архитектор политики сдерживания после Второй мировой войны, вместе с государственными секретарями Дином Ачесоном и Джоном Фостером Даллесом, казалось, довольствовался тем, что пережидал Советский Союз, наращивая американскую мощь, уверенный, что история в конце концов приведет к трансформации или краху СССР. Но два десятилетия, отмеченные напряженным термоядерным тупиком, усугубленным травмой Вьетнама, привели к тому, что США нуждались в более активной стратегии. Политика Никсона была направлена на то, чтобы заставить Москву и Пекин признать легитимность международной системы и вести себя в соответствии с принципами, совместимыми с интересами и ценностями безопасности Америки, используя свои разногласия с помощью дипломатии.

Никсон называл себя искусным переговорщиком. Это было верно в отношении дискуссий о больших перспективах, призванных вовлечь собеседника в стратегический диалог. Но его нежелание иметь дело с прямой конфронтацией не позволяло ему участвовать во взаимном балансировании и корректировке нюансов, с помощью которых работает дипломатия.

В любом случае, ведение подробных дипломатических переговоров - это ремесло, от которого президентам лучше воздержаться. Учитывая огромную уверенность в себе, необходимую для достижения высокого положения, президенты как переговорщики могут оказаться либо слишком уступчивыми, либо слишком конфронтационными (или и то, и другое) - первое, когда они полагаются на свою способность манипулировать личным обаянием, второе, когда, опираясь на давление, обеспечившее их внутренний подъем, они отождествляют дипломатию с конфронтацией.

Дипломатический тупик между высшими лидерами осложняет любые корректировки в рамках внутреннего управления обеих сторон - еще одна причина, по которой детальные вопросы должны решаться на более низких уровнях, где технические знания более сконцентрированы, а размещение менее опасно для личности. Если на заключительном этапе останется лишь несколько вопросов, лидеры получат возможность увенчать существенный результат символической корректировкой и праздничным торжеством.

Сильные стороны Никсона как государственного деятеля находились на двух концах геополитической стратегии: аналитическая строгость в разработке и большая смелость в исполнении. Лучше всего он проявлял себя в диалогах по поводу долгосрочных целей и в попытках привлечь своего партнера