История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова

— Как мой слуга? Я не знал, что он связывается с ней.

— Вы не должны были этого знать; но я вас заверяю, что этот человек вас любил.

— Я в этом убедился. Продолжайте.

— Тогда она написала вашему хозяину записку, которую мне не показала, но в которой должна была приказать ему снабжать вас всем необходимым. Слуга сказал нам, что видел окровавленную шпагу и ваш простреленный плащ, и она была этому рада, но не думайте, что это потому, что она вас любила, потому что она говорила, что, избегнув смерти, вы сможете взять реванш. Нас заботило, под каким предлогом граф смог вас арестовать.

Вечером этого дня мы его не видели. Он пришел на следующий день в восемь часов, и бесстыдница встретила его смеясь и с видом наибольшего удовлетворения. Она сказала ему, что знала, что он велит вас арестовать, и что он хорошо сделал, потому что мог это сделать не иначе как для того, чтобы гарантировать вас от того, что могут предпринять против вас неизвестные враги, что ополчились против вашей жизни. Он сухо ей ответил, что ваш арест не имеет ничего общего с тем, что произошло с вами минувшей ночью. Он сказал, что вы арестованы только на несколько дней, поскольку будут изучать ваши бумаги, и что вас освободят сразу, как только убедятся, что в них нет ничего такого, что заставило бы вас подвергнуть более строгому аресту. Она спросила у него, кто был тот мужчина, которого вы ранили, и он ответил, что полиция проводит расследование, потому что не нашли ни кого-то раненного, ни каких-либо следов пролитой крови. Он сказал, что нашли вашу шляпу и отправили ее вам. Я оставила его наедине с ней в полночь. Весь народ узнал, три дня спустя, что вас заперли в башню. Вечером она спросила у графа причину такого действия, и он ответил, что можно заподозрить, что все ваши три паспорта негодные, потому что тот, что вы получили от посла Венеции, подписанный в С.-Ильдефонс, должен быть таким. Все знали, что, будучи в немилости в вашей стране, невозможно, чтобы ваш посол дал вам паспорт, и очевидно, что если тот, что из Венеции, негоден, паспорта от короля и от графа д'Аранда должны быть такими же, потому что не выдают паспорта иностранцам, если предварительно не будет представлен хотя бы один от посла его страны. Она сказала, что в этом предположении вы должны были быть заключены под стражу и вас бы освободили только когда ваши паспорта вернутся от двора, подтвержденные теми, кто их выдавал. Это все.

Арест художника Погомаса уверил нас, что это он донес на вас правительству по поводу фальшивки, чтобы отомстить за то, что вы сказали нам его выгнать. Художник оставался под арестом в цитадели, и мы думали, что его должны держать как гарантию его осуждения. Это рассуждение заставило нас думать, что вы выпущены на свободу, как только мы узнали, что Погомас был выпущен из цитадели только для того, чтобы быть высланным в Геную. Это означало, что ваши паспорта вернулись от двора, признанные легитимными; но, несмотря на это, видя, что вы остаетесь там, Нина больше не знала, что и думать, и граф не отвечал более на расспросы, что она ему делала по поводу вашего задержания. Сама лживая, она аплодировала тайне, уважая резоны, которые он мог иметь, храня молчание относительно того, что касается вас.

Мы, наконец, узнали, что вас полностью освободили. Нина была уверена, что увидит вас в партере и будет торжествовать в своей ложе перед публикой, которая смотрела на нее как на ту, что смогла заставить капитан-генерала вернуть вам свободу. Она уже собиралась показаться в своей ложе со всем светом, когда была удивлена, узнав, что три дня не будет спектаклей. Она только вечером узнала от самого графа, что вам вернули ваши паспорта и ваши бумаги, и что вы получили приказ уезжать; она оценила мудрость своего безумного любовника. Она увидела, что вы не осмелитесь прийти к ней, и решила, что вы должны были получить секретные распоряжения и даже не писать ей, когда увидела, что вы уехали, даже не написав ей записку. Она говорит, что если бы вы осмелились позвать ее, она уехала бы вместе с вами. Но она была весьма удивлена, когда узнала неделю спустя от вашего слуги, что вы ускользнули от убийц только неким чудом. Она со смехом рассказала все это графу, который сказал, что ничего этого не знал. Поблагодарите Бога, что вам удалось выбраться из Испании живым. Знакомство, которое вы свели в Валенсии с этим монстром, должно было стоить вам жизни; теперь я несчастна из-за нее, и Бог справедлив, наказывая меня за то, что я произвела ее на свет.

— Как произвели на свет?

— Да. Знайте это. Нина — моя дочь.

— Возможно ли это? Все считают ее вашей сестрой.

— Она также и моя сестра, так как она дочь моего отца.

— Что я слышу! Ваш отец вас полюбил?

— Да, мне было шестнадцать лет, когда он обрюхатил меня ею. Она — дитя преступления; и Бог справедливо желает, чтобы это она меня наказывала. Мой отец умер, избегнув ее мести, но я перережу ей глотку раньше, чем она убьет меня. Я должна была задушить ее в колыбели.

Охваченный ужасом, я не знал, что ответить на этот ужасный рассказ, в правдивости которого нельзя было сомневаться. Я спросил у нее, знает ли Нина, что она ее дочь, и она сказала, что ее отец сам ей об этом сказал, когда ей было одиннадцать лет, что это был тот добрый папа, который первый сорвал ее плод, и который наверняка бы ее тоже обрюхатил, если бы не умер в тот же год.

Слыша об этой второй выходке шарлатана Пеланди, я вынужден был рассмеяться. Этот человек имел несчастье влюбиться в своих дочерей и своих внучек. Я нашел, что в природе это не должно вызывать ужаса, и что весь ужас, который испытывают от этого люди, происходит только от воспитания и привычки. Я спросил у этой женщины, как граф Рикла влюбился в Нину.

— Слушайте. История не длинная и странная. Едва приехав в Барселону, два года назад, прибыв из Лиссабона, где она оставила Бергонци, своего мужа, она была принята фигуранткой в балет, благодаря своему прекрасному лицу, потому что в том, что касается таланта, она не могла сделать и одного па. Все, что она умела, был прыжок с поворотом, который называют ребальтада ; делая этот прыжок, она с удовольствием слышала аплодисменты из партера, потому что тогда были видны ее трусы вплоть до пояса. Следует знать, что здесь существует театральный закон, что всякая танцовщица, которая в прыжке показывает свои трусы публике, приговаривается к штрафу в один экю. Нина, которая ничего не знала, выполняла свою ребальтаду, публика хлопала в ладоши, она повторяла ее еще красивей, и по окончании балета инспектор ей сказал, что в конце месяца она недосчитается, по меньшей, мере двух экю из-за своих неприличных прыжков. Она клялась, она ругалась, но не могла противиться закону. Знаете, что она сделала через день, чтобы отомстить? Она выступила без трусов и проделала свою ребальтаду с той же мощью, что вызвало в партере такую веселую суматоху, подобной которой не слышали в Барселоне. Граф Рикла, который, находясь в своей ложе первого ряда в этом театре видел все лучше, чем кто бы то ни было, ощутил ужас одновременно с восторгом и сказал инспектору, которого велел вызвать, что следует примерно наказать эту наглую нарушительницу закона, иначе, чем штрафом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});