Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя - Эндрю Соркин

Потом был юридический факультет Гарвардского университета, а после его окончания в 1978 году Бланкфейн присоединился к юридической фирме Donovan, Leisure, Newton and Irvine. В течение нескольких лет он практически жил в самолете между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. В редкие выходные, когда он мог расслабиться, вместе с коллегой он уезжал в Лас-Вегас, чтобы играть в блэкджек. Однажды они оставили своему боссу записку: «Если мы не появимся в понедельник, значит, мы взяли джекпот».[366]

К тому времени Бланкфейн начал двигаться в направлении должности партнера в фирме, но в 1981 году случилось то, что он назвал «прекризис»[367]. Он решил, что быть корпоративным налоговым юристом – не его путь, и подал заявления в Goldman, Morgan Stanley и Dean Witter. И, несмотря на то что был отвергнут всеми, несколько месяцев спустя все-таки смог протиснуться в Goldman.

Агент по подбору персонала нашел для него работу в J. Aron & Company, малоизвестной торговой фирме, искавшей выпускников юридических школ, которые могли бы решать сложные задачи, а затем объяснять клиентам, что именно произошло. Когда он рассказал своей невесте Лауре, которая работала корпоративным юристом в нью-йоркской фирме Phillips, Nizer, Benjamin, Krim & Ballon, что стал продавцом золотых монет и слитков, она заплакала.[368]

Несколько месяцев спустя Бланкфейн стал сотрудником Goldman, потому что в конце октября 1981 года фирма приобрела J. Aron.[369]

После нефтяных кризисов и взлетов инфляции 1970-х Goldman был полон решимости выйти на товарные рынки. J. Aron дал фирме мощный бизнес торговли золотом и промышленными металлами, а также международное присутствие: значительная часть операций проводилась в Лондоне. Но, в то время как Goldman слыл дисциплинированным и спокойным, J. Aron был диким и эмоциональным. Когда Goldman наконец переместил торговые операции J. Aron на Брод-стрит, 85, его вальяжные руководители были ошеломлены, увидев трейдеров с их развязанными галстуками и закатанными рукавами, выкрикивающих цены и оскорбления. В гневе они стучали по столам кулаками и бросали телефонные трубки[370]. В Goldman так было не принято. Здесь гордились своей культурой и тщательно выстроенной иерархией, а в J. Aron формальности были не приняты. Когда после выхода на работу Бланкфейн спросил, как называется его должность, ему сказали: «Можете называть себя хоть графиней, если вам нравится».[371]

В Goldman укрощением этой непокорной толпы занялся голландец Марк Винкельман. Известный своими аналитическими способностями, он был одним из первых иностранных партнеров Goldman и одним из первых руководителей на Уолл-стрит, признавших важность использования компьютерных технологий в процессе торгов. Винкельман обратил внимание на Бланкфейна[372], когда тот вырвал телефон у трейдера, пытавшегося кричать на клиента.

Он спас своего протеже от волны сокращений в J. Aron, прокатившейся на следующий год и принесшей первые масштабные увольнения в Goldman. Но на этом везение Бланкфейна не закончилось. Goldman решил сделать мощный рывок в торговле облигациями, сырьем и валютой и взять на себя больше рисков. Фирма была пионером в коммерческих бумагах и лидером в области муниципальных финансов, но оставалась рядовой компанией в сфере бумаг с фиксированным доходом, особенно в сравнении с Salomon Brothers и другими. Винкельман и Джон Корзин пересмотрели эту часть бизнеса и переманили талантливого сотрудника из Salomon.

Под впечатлением от отлаженной дипломатии Бланкфейна и его очевидного интеллекта Винкельман поставил его руководить шестью валютными трейдерами, а затем отдал и весь отдел.

Роберт Рубин, который со Стивеном Фридманом тогда руководил операциями с бумагами с фиксированным доходом, выступал против продвижения.

– Никогда еще решение назначить трейдера курировать торговлю в других подразделениях фирмы не было оправданным, – сказал Рубин Винкельману. – Ты действительно уверен в своем решении?

– Я действительно ценю ваш опыт, Боб, но, думаю, Бланкфейн все сделает правильно, – ответил Винкельман. – Ллойд заводной и очень умный, пытливый парень, так что да, я в нем уверен.

Вскоре молодой адвокат продемонстрировал мастерство трейдера, структурировав сделку так, что позволил мусульманскому клиенту не нарушать предписания Корана[373], запрещающего выплаты процентов. На тот момент сложная сделка в 100 млн долларов, которая предусматривала хеджирование контрактов на индекс Standard & Poor’s 500, стала самой большой в истории Goldman.

Кроме того, Бланкфейн любил читать и, отправляясь в отпуск, брал с собой стопки книг. Незаметный и не занимавшийся саморекламой, он был почти идеальным воплощением культуры Goldman, где никто никогда не сказал бы «я заключил эту сделку», а, скорее, «мы заключили эту сделку».

Винкельман был сломлен[374], когда в 1994 году в очереди на высшую должность его обошли Корзин и Хэнк Полсон. Бланкфейн, в 1988-м ставший партнером, был одним из четырех руководителей, которым поручили взять на себя обязанности Винкельмана. И Винкельман покинул фирму.

К 1998 году в качестве соруководителя отделов, проводивших операции с бумагами с фиксированной доходностью, с валютой и сырьевыми товарами, Бланкфейн руководил одним из самых доходных видов бизнеса в фирме, но не рассматривался как очевидный кандидат на высший пост.

В конце концов Полсон был покорен врожденным интеллектом Бланкфейна и сделал его своим сопредседателем, что побудило Джона Тейна покинуть фирму. Со своей стороны, Бланкфейн сбрил бороду, сбросил 50 фунтов и завязал с курением. Когда Полсон в мае 2006 года был назначен на пост секретаря казначейства, он объявил, что выбрал Бланкфейна себе на замену.[375]

* * *

Насколько помнил Бланкфейн, в Goldman всегда были уверены в необходимости партнера. В 1999 году, во времена Полсона, он провел секретные переговоры о слиянии с JP Morgan вскоре после того, как фирма стала публичной. Эти обсуждения завершились, когда Полсон как-то пришел домой, и его осенило. «Юридически мы покупаем Morgan[376], но они настолько больше, что в действительности это они поглотят и похоронят нас, – вспоминал он. – И еще я знал, что мы поймем, как делать то, что умеют они».

В течение первого срока администрации Клинтона Конгресс работал над отменой закона Гласса – Стиголла 1933 года, уничтожая различия между банками, брокерами и другими финансовыми компаниями. В то время лоббисты Goldman фактически убедили комитет, разрабатывающий законопроект, который в 1999 году стал законом Грамма – Лича – Блайли[377], включить небольшую поправку на случай, если им когда-нибудь захочется стать банковским холдингом. Это положение позволяло любому банку, который физически владел электростанцией, продолжать владеть ею в качестве банковской холдинговой компании. Естественно, Goldman был единственным банком, который владел энергетическим бизнесом.

* * *

Бланкфейн как раз вспоминал эту историю, когда О’Нил закончил выступление рядом вопросов: нужно ли нам становиться розничным банком? Если мы станем розничным банком, что это будет означать? Как мы можем использовать вклады? Как мы будем строить депозитную базу?

Бланкфейн отреагировал быстро и одобрительно. «Депозитами можно финансировать только определенную деятельность», – напомнил он.

Гэри Кон попытался прояснить ситуацию, утверждая, что им не позволят играть на всю сумму депозитов, поэтому они «должны пойти и купить некоторые ипотеки, или идти в бизнес кредитных карт, или выдавать ипотечные кредиты». В этих делах у Goldman не было опыта, вход на такие рынки означал бы фундаментальные изменения в компании.

Сидя в конференц-зале под висящей на 20-футовой высоте люстрой, директора и руководители обсуждали любые идеи, от разработки интернет-банка до развития бизнеса по управлению частным капиталом. После часового обсуждения альтернатив О’Нил перенаправил дискуссию, предложив альтернативу: купить страховую компанию.

На первый взгляд страхование казалось еще более радикальным отходом от традиций Goldman, чем превращение фирмы в коммерческий банк. Но Бланкфейн представил дело так, что две отрасли оказались похожими. Страховщики используют премии от обычных клиентов, так же как банкиры – депозиты клиентов, чтобы ивестировать. Неслучайно Уоррен Баффет был крупным игроком в отрасли; он использовал поток премий своей страховой компании для финансирования других своих предприятий. А то, что было известно в страховой терминологии как «страховой риск», несильно отличалось от принципов риск-менеджмента в Goldman.