Путешествие на "Кон-Тики" - Тур Хейердал

Через два дня нам пришлось пережить первый шторм. Пассат внезапно перестал дуть, а легкие перистые облака, плывшие над нашими головами высоко в голубом небе, внезапно сменились грядой темных, тяжелых туч, которые очень быстро заволокли с юга весь горизонт. Затем появился порывистый ветер, дувший попеременно с самых неожиданных направлений, и вахтенный просто был не в состоянии справиться с рулем. Только мы успевали с большим трудом поставить корму навстречу новому направлению ветра и парус успевал наполниться, как ветер снова менялся, сжимал надутый парус, вывертывал его и бил им так, что мы могли ожидать самого худшего и для груза и для команды. Затем ветер вдруг принялся дуть прямо с юга, на нас поползли черные тучи, свежий бриз сменился сильным ветром, который перешел в настоящий шторм.

В невероятно короткое время волны около нас достигли высоты 5 метров. Были гребни, которые возвышались на 6-7 метров над бороздой между двумя волнами. Они были на одном уровне с верхушкой мачты, когда мы находились между волнами. Все мы цеплялись за палубу, став на четвереньки, а ветер потрясал бамбуковые стены, выл и свистел во всех штагах. Для защиты радиоуголка мы накрыли снаружи парусиной заднюю и левую стены хижины. Весь груз был накрепко привязан к палубе, парус снят и обернут вокруг бамбуковой реи. Облака скоро скрыли все небо, море стало темным и грозным. Насколько хватал глаз. оно было покрыто вздымающимися волнами с белыми гребнями. Пена лежала полосами с наветренной стороны длинных гряд волн, и повсюду, где гребни разбивались и рассеивались, долго оставались в черно-синем море зеленые пятна, похожие на раны. Ветер сносил верхушки волн, и брызги пены разлетались над морем соленым дождем. Затем на нас полил бурный тропический ливень, падавший косыми полосами и, как кнутом, хлеставший по морю. Кругом ничего не было видно; вода, струившаяся с наших волос и бород, имела солоноватый вкус, и мы, голые и замерзшие, передвигались по палубе, согнувшись пополам, следя за тем, чтобы все на плоту было в порядке. С честью мы выдержали надвигающийся шторм. Когда он перевалил через горизонт и впервые налетел на нас, наши глаза были полны напряжения, ожидания и тревоги. Но когда он вовсю разбушевался над нами, а "Кон-Тики", несмотря ни на что, весело и легко продолжал свой путь, шторм превратился для нас в волнующий вид спорта. Мы стали восхищаться неистовством стихий, с которыми так мастерски справлялся бальзовый плот, старавшийся все время, подобно пробке, быть на верхушке волны, оставляя все беснующиеся массы воды несколько ниже себя. В такую погоду океан имеет много общего с горами. Казалось, что шторм застал нас на голой скале в высоких горах. Несмотря на то, что мы находились в центре тропиков и плот нырял вверх и вниз по волнующемуся океану, наши мысли все время возвращались к тем дням, когда мы скатывались на санках со снежных склонов между скалами.

В такую погоду рулевой был все время настороже. Когда гребень волны приходился как раз под серединой плота, бревна кормы полностью высовывались из воды, но в следующее мгновенье они проваливались во впадину между волнами, чтобы затем снова взобраться на следующий гребень. Волны все время набегали так быстро одна за другой, что нос плота еще торчал из воды, а следующая волна уже с грохотом обрушивалась на корму, и рулевой исчезал в бурлящем потоке воды. Но в следующую минуту корма вновь поднималась, и вода быстро исчезала, как в решете.

Мы высчитали, что период между двумя волнами в обычную тихую погоду равнялся приблизительно семи секундам, и тогда на корму обрушивалось около 200 тонн воды в сутки - это происходило почти незаметно, вода спокойно проходила под ногами у рулевого и исчезала между бревнами. Но во время шторма на корму обрушивалось свыше 10 тысяч тонн воды в сутки, и каждые пять секунд на нас выливалось от нескольких литров до 2-3 кубических метров воды. Когда же волны с грохотом ударялись о борт, рулевому приходилось стоять по пояс в воде, напрягать все силы так, как будто он шел против течения по большой бурной реке; и пока тяжелый груз не исчезал, разбрасывая вокруг себя каскады воды, плот, весь дрожа, на несколько секунд замирал.

Герман был все время на палубе и измерял своим анемометром[29] силу порывов шторма, продолжавшегося двадцать четыре часа.

Шторм затих, и за ним поднялся ветер с порывами шквального дождя, от которого бурлило все море. Попутный ветер быстро понес нас на запад. Для более точного определения силы ветра в непогоду Герман, когда это было возможно, взбирался со своим прибором на верхушку раскачивающейся мачты, прилагая все усилия, чтобы удержаться.

Погода наконец стала потише. Но крупная рыба, сновавшая вокруг нас, совершенно взбесилась. Вода кишела акулами, тунцами, золотыми макрелями, ошалевшими бонито. Все они теснились к бревнам или плавали вокруг плота. Шла непрерывная борьба за существование, спины крупных рыб изгибались дугой под водой, и они выскакивали, как ракеты, преследуя друг друга, а вода вокруг плота в море снова и снова окрашивалась густой кровью. Сражения происходили главным образом между тунцами и золотыми макрелями. Золотые макрели подходили большими косяками, передвигались быстрее и были бдительнее, чем обычно. Тунцы нападали, и, несмотря на свои 70-80 килограммов веса, они подпрыгивали высоко в воздух с окровавленной головой золотой макрели в пасти. Однако, хотя на некоторых золотых макрелей набрасывалось по несколько тунцов и многие сильно пострадали и плавали с открытыми ранами, стая макрелей не покидала поле боя и храбро оказывала сопротивление. То тут, то там появлялись акулы, совершенно слепые от ярости; они схватывались с крупными тунцами, и тем приходилось признавать в акуле превосходящего противника.

Нигде не было видно ни одной миролюбивой рыбки-лоцмана. Или их сожрали бешеные тунцы, или же они попрятались в щели под плотом, а может быть, просто-напросто заблаговременно покинули поле битвы, Во всяком случае, мы не отваживались сунуть голову в воду, чтобы посмотреть, что с ними случилось.

Мне пришлось пережить однажды сильное потрясение, хотя затем я немало посмеялся над собственной незадачливостью. Дело было так. Я находился на корме в укромном местечке для известной надобности. Мы, конечно, привыкли к тому, что в нашем гальюне немного продувает, но я совершенно неожиданно неизвестно от кого получил сильный удар чем-то большим, холодным и очень тяжелым, словно в меня ткнулась головой акула. Вообразив, что я действительно имею дело с акулой, я мигом бросился к мачте и взобрался уже до половины, когда наконец пришел в себя. Герман от хохота лежал на кормовом весле; кое-как ему все-таки удалось рассказать, что на меня налетел огромный, 70-килограммовый тунец, и эта рыбина со всего размаха нанесла мне удар по обнаженному телу. Позже, во время вахты Германа и Турстейна, этот же тунец дважды пытался прыгнуть на корму, но оба раза эта громадина соскальзывала обратно в море, прежде чем мы успевали схватить ее скользкое туловище. Однажды волна выбросила нам на палубу совершенно ошалевшего бонито, а накануне мы поймали тунца и тогда решили заняться рыбной ловлей, чтобы навести порядок в окружавшем нас кровавом хаосе.