Тайный дневник Лолиты - Ольга Володарская

– Нет, нет, ты приезжай. Я назову адрес.

Он сказал, и они закончили разговор.

Виктор быстро переоделся и вышел из дома. Машина его уже ждала, он распорядился подать ее к крыльцу. До места, где находился Андрей, ехал недолго – время было такое, что основные пробки рассосались.

Добравшись, Виктор снова набрал Седакова.

– Могу подняться?

– Давай. Квартира семьдесят вторая. Я открою подъезд.

Саврасов вошел, поднялся на лифте на последний этаж, позвонил.

Седаков открыл тут же. Он был в брюках, но босой и с голым торсом.

– Проходи в кухню, – сказал он. – Только жрать нечего, пить тоже. Было мартини и фрукты, но уже нет.

– Не хочу ни того, ни другого.

– От тебя разит водярой.

– Ага.

Они прошли в кухню. Сели на высокие стульчики за барной стойкой.

– Рассказывай.

– У меня есть сын.

У Седакова вырвался удивленный матерный возглас.

– Сам в шоке, – усмехнулся Саврасов и начал рассказ.

Андрей слушал внимательно. Перебивал, только если Виктора уводило в сторону. Когда Саврасов закончил, Седаков спросил:

– Ты хочешь узнать мое мнение?

– Да. Сам я, похоже, разобраться не могу.

– Не пори горячку, это первое. Причем касается это и Аланы, и Ксении. То есть с первой рвать не стоит, как и вести вторую в загс.

– А что же делать?

– Второе: разберись в себе. И для этого не надо делать первого, то есть пороть горячку. Возьми паузу. Заберись в нору и подумай.

– А как же Ваня?

– А вот с Ваней все ясно. С ним надо видеться, узнавать его. Он твой сын… – И уже весело: – Черт возьми! У Саврасова сын! Это же самое главное. Ребенок, а с бабами разберешься…

И Виктору так сразу стало легко от его слов, что он рассмеялся.

– И почему я раньше не обращался к тебе за советами? У тебя все так просто…

– Ох, если бы, Витек.

Только тут Саврасов заметил, что дверь, разделяющая кухню и комнату, закрыта не полностью. И в щель видна часть соседнего помещения. Виктор рассмотрел белый ковер, разбросанные по нему части седаковского гардероба: пиджак, галстук, носки, трусы, и детали женской одежды. А еще увидел даму. На ней была рубашка Андрея, доходящая чуть ли не до колен. Женщина сидела на подоконнике, свесив короткие крепкие ноги, и смотрела в окно. Саврасов дал бы ей пятьдесят с хвостиком. Если бы не разбросанная одежда, он решил бы, что гостья Андрея не любовница, а какая-нибудь близкая родственница, приехавшая погостить.

– Кто это? – не удержавшись, спросил Виктор.

Андрей резко обернулся, заметил щель и тут же плотно закрыл дверь.

– Андрюх, давай уж откровенность за откровенность, – попросил Саврасов.

Друг шумно выдохнул.

– А это, Витя, та, с которой все непросто.

– Я как будто уже видел эту женщину.

– Видел. Она приходила на юбилей Старикова.

– Та самая, в очках?

– Да.

– Ты ее давно знаешь?

– Лучше, чем кто бы то ни было из ныне живущих… – Он долго не решался сказать, мялся, но все же нашел в себе силы признаться: – Это моя мачеха! Я тебя не знакомил с ней, боялся, что ты все поймешь, а я не хотел, чтоб кто-то знал… Даже ты.

– Ты ее любишь! – понял Виктор.

– Больше двадцати лет.

Саврасов покачал головой. Не потому, что осуждал. Просто не мог поверить, что Седаков, этот циник, прагматик, образчик здравого смысла и самоконтроля, влюблен столько лет. И в кого? В жену, а ныне вдову своего отца.

– И давно у вас?.. – Он не стал договаривать.

Но Андрей и сам все понял:

– Сегодня впервые. Я только что признался ей. От Нелли я также скрывал свои чувства.

– Не выдержал все же? – Андрей кивнул. – И что будешь делать дальше?

– Ничего. Продолжать ее любить. Платонически.

– Не понял…

– Сегодня было первый и последний раз.

– Почему?

– Мы не можем быть вместе. Она моя мачеха. И моя мать ее ненавидит. А еще у меня жена и дети. Налаженная, благополучная жизнь. Я не буду все это рушить.

– А я было засомневался на твой счет… Думал, ты не такой, каким казался мне все эти годы. Решил, что Андрей Седаков способен на безумство. Ради любви.

– Нет, не способен, – криво усмехнулся Андрей.

– Ты уже сказал об этом Нелли?

– Да.

– И как она отреагировала?

– Нормально. И знаешь почему? – Виктор пожал плечами. – Она-то меня не любит. Если только отца во мне. Я на него похож… Так что… Безумств не требуется… Возвращаемся к платоническим отношениям по обоюдному согласию.

– Грустно…

– Нормально. Как и должно быть. А вот чего не должно, так это того, что может случиться в ближайшее время.

– О чем ты?

– Нелли вычислили. Ее ищут. Если найдут, возьмут в оборот. Могут и под стражу взять, пока следствие идет. Я не допущу этого.

– Поднимай на уши адвокатов.

– У меня другой план. Пока настоящего убийцу не найдут, Нелли поживет где-нибудь у моря. Она еще в розыск не объявлена, можно уехать. Отправлю ее в Сочи. Или в Бету. Это такое тихое местечко недалеко от Геленджика.

– Я знаю, где Бета. Только мне кажется, это неумно, прятать ее. Что, если убийцу так и не вычислят? Нелли будет скрываться до тех пор, пока не истечет срок давности?

– Его вычислят. Я найму детективов.

– Андрей, не усложняй. Если Нелли не убивала, тебе легче будет доказать ее невиновность, если она останется в Москве. Бегство – почти доказательство вины.

И тут Седаков его удивил. Схватив Виктора за локоть, он задвинул его в угол, самый дальний от двери, и прошептал яростно:

– Да не знаю я точно, убивала она или нет, понимаешь ты?

– Как?

– А вот так, – с досадой протянул Андрей. – Козловского точно нет, верю. А насчет Старикова сомневаюсь.

– А разве их не один и тот же человек?..

– Не факт. Козловский вообще мог по ошибке умереть. Вместе Марка Штаймана.

– Что еще за новости?

– Давай я тебе по дороге расскажу.

– Давай. А куда мы собираемся ехать?

– К Нелли в квартиру. Надо взять документы, кое-что из вещей. А еще я бы проверил, нет ли там каких-нибудь улик против нее. Завтра наверняка с обыском нагрянут. Ты со мной?

– Хорошо, поехали.

– Спасибо. Спускайся пока к машине. Я скоро.

И скользнул за дверь. Но тех нескольких секунд, что она была приоткрыта, Виктору хватило, чтобы увидеть напряженное лицо Нелли. На первый взгляд оно было добрым, мягким, очень милым, хоть и не очень красивым, однако стоило присмотреться получше, как что-то в нем, то ли сухость рта, то ли глубокие морщины между бровями, выдавало суровость, непримиримость.

«Такая могла и убить, – подумал вдруг Виктор. Но тут же себя одернул: – Не стоит судить о человеке по его лицу. Ты вон на мафиози похож, и что? В жизни мухи не обидел…»

И отбросив эти мысли, направился к входной двери.

Глава 8

Ксения Малова

Ваня спал, одной рукой обхватив плюшевого зайца, второй – свою щеку. Держал ее в ладошке, как будто у него болел зуб.

Ксюша чмокнула сына в нос, но тот не пошевелился. Ванечку, если крепко засыпал, мало что могло потревожить, а сейчас он спал крепко.

Выйдя из спальни, Ксения направилась в кухню. Хотела попить чаю, но…

В воздухе витал запах одеколона Виктора, напоминая о его недавнем присутствии, а ей хотелось выкинуть его из головы. Хватит того, что она думала о нем весь вечер. И слезы катились и катились по лицу, пугая Ваню.

Саврасов среагировал на ее рассказ именно так, как она ожидала. Не обвинял ни в чем, но укорял:

– Ты должна была все рассказать мне тогда. В ту же ночь. Или хотя бы когда поняла, что беременна. Почему ты этого не сделала?

– Я же объяснила, – беспомощно выдохнула она.

– Боялась, что я разочаруюсь в тебе? И не захочу встречаться? Что ж, твой страх оправдан. Но даже если б так и случилось, я не бросил бы тебя. Я б помог.

– Как тогда, когда мне было тринадцать? Дал телефон, сказал, звони. И что? А тогда мне помощь нужна была не меньше…

И все равно он ее не понимал. Особенно в главном:

– Ты должна была рассказать о домогательствах отчима.

– Я хотела. Но мамы не стало.

– Не маме. А кому-то из близких родственников, друзей семьи.

– Нет у нас никого.

– Тогда пошла бы в милицию. В детскую комнату. К директору школы, наконец.

– Какие вы все… – Слезы жгучей обиды выступили на глаза. – Никто не поймет меня и таких, как я, если не прошел через это сам. Думаешь, мой случай единичный?

– Понимаю, что нет. Я читал про такое…

– У Набокова? В «Лолите»? Только там все по-книжному, а не как в жизни. Одно правда – эти отчимы, они на самом деле думают, что любят своих приемных крошек. Стариков уверял меня, что я его единственная. И наверное, он что-то чувствовал ко мне, раз продолжал держать, даже когда я перестала быть нимфеткой.