Письма к тайной возлюбленной - Тони Блейк

У него в одну секунду встал.

— Ох, моя хорошая! — почти прорычал он, шагнув к ней. — Иди сюда!

Она улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, и он даже успел спросить себя, чем он заслужил это — эту женщину, которая возникла непонятно откуда и ворвалась в его жизнь, которая продолжает дарить ему такие радости, которые он уже не надеялся снова испытать.

Но он тут же забыл обо всех вопросах, потому что его ладони легли на ее талию, и он притянул ее к себе, почувствовав, какее мягкие округлости прижимаются к его более жесткому телу, ощутил ее податливые губы, открывающиеся навстречу его жадному поцелую. На секунду прервав поцелуй, он хрипло попросил:

— Давай сразу перейдем к сюрпризу.

Ее мягкие руки обвились вокруг его шеи, и она прошептала:

— Пицца остынет.

— Вот для чего Бог создал микроволновки, — пробормотал он. — А ты только разбудила во мне совсем другой аппетит.

Слава Богу, Линдси не стала ему противиться. Она просто позволила ему целовать ее — снова. Она просто позволила ему подхватить ее, посадить на кухонный стол и встать между ее раздвинутыми ногами.

Она просто позволила ему развязать ее красивую блузку и стянуть через голову, открыв надетую под нее сексапильную рубашечку с леопардовым рисунком.

Она позволила ему провести руками по ее телу, почувствовать шелковистую ткань. Она позволила ему заставить ее вздыхать, ахать и стонать.

И скоро она уже расстегивала ему рубашку, раздвигала ее, водила руками по его груди, доводя его до умопомрачения. А потом она расстегнула ему джинсы и проникла внутрь, снова даря ему то невозможное наслаждение, которое он уже не думал когда-нибудь испытать.

Он тоже расстегнул ей джинсы. Велел ей привстать, чтобы стянуть их пониже. Смог вдоволь насмотреться на леопардовый рисунок, тем более что ее малюсенькие трусики были из той же ткани, что и рубашечка.

И он уже не способен был действовать медленно.

— Мне надо их с тебя снять, малышка! — прорычал он, дергая за трусики.

Она только вздыхала, постанывала и помогала ему ее раздевать.

А потом ее ноги сомкнулись на его бедрах, по-прежнему обтянутых джинсой, и он нагнулся к ней, обхватил ладонями безупречную попку и вошел в нее.

Они оба вскрикнули от острого соединения. И на секунду его посетила странная мысль о науке и природе, о двух атомах, которые столкнулись с такой силой, что стали одним. Это было именно так — и они тут же начали двигаться вместе. Быстро, мощно, стремясь навстречу друг другу, сталкиваясь снова и снова. Он испытывал желание каким-то образом вобрать ее в себя, войти в нее глубже, глубже. Невозможно быть к женщине ближе, чем был в тот момент он, — но почему-то ему необходимо было еще больше.

Он уже слышал, что ее дыхание стало более глубоким и чуть замедлилось, и он уже достаточно долго был с ней, чтобы понимать: это скоро произойдет. И он тоже стал двигаться медленнее, позволяя ей задавать ритм. Боже, как ему нравилось смотреть, как высшее наслаждение разливается по ее лицу и заставляет дрожать ее тело. Ему нравилось, чтобы она полностью лишалась из-за него власти над собой — хотя бы на несколько мгновений.

Прерывисто застонав, она продолжила движение, сначала медленно и ритмично, а потом мощно, со всей силой, рыдая от наслаждения.

И внезапно Роб потерял власть над собой. Он погружался в ее плоть, по-прежнему подчиняясь невозможному желанию каким-то образом соединить их тела еще сильнее. Он положил ее на стол — и взорвался внутри ее. Наслаждение пронеслось по нему ревущим потоком, мощным и всепоглощающим, и он погрузился в него, почувствовал, что ее ноги крепче смыкаются позади него, и возблагодарил Господа за то, что он привел к нему эту женщину.

«Но это ненадолго. Я должен помнить об этом. Только ненадолго».

Но ведь ему и нужно, чтобы это было именно так. Иное в его жизни просто невозможно, и единственное, что делало все это приемлемым, была уверенность в том, что это ненадолго.

Только он опасался, что теперь ему будет дьявольски трудно, когда она уедет.

Они уселись на диван и ели пиццу, слушали музыку и обсуждали то, что Кинг смотрел, как они занимались сексом, — и Линдси из-за этого было ужасно стыдно. Они решили, что Кингу нужно немного общения, и Линдси объявила, что у Карлы есть сучка колли по имени Ириска.

— Может, мы устроим свидание и тебе, приятель, — сказал Роб псу, протягивая ему кусочек колбасы с пиццы.

Линдси рассмеялась, и Роб вдруг заметил, что его нисколько не смущает то, что она знает о его долгом воздержании до ее появления.

И конечно, накануне вечером она спросила его про Джину, но когда он не ответил, она не слишком настаивала. Он понимал, что ей хочется узнать про него больше, но, похоже, она приняла те границы, которые он установил. И если честно, было… приятно, что кому-то есть до него дело, что кому-то хочется задавать ему вопросы про него самого. Он не мог дать ей — да и кому угодно — ответы, но было приятно, что ей не все равно.

Конечно, Милли он рассказал. Он рассказал ей все. Он инстинктивно почувствовал, что она не похожа на других, что она не станет его судить, что она действительно поймет. И она поняла. Она хранила его тайны, умерла с ними — и к тому же подарила ему свою жизнь.

После пиццы они оделись и в темноте погуляли по берегу. Линдси не надела куртку, и он натянул на нее одну из своих толстовок с капюшоном, а сам надел джинсовую куртку.

Когда их прогулка закончилась, он подумал, что, возможно, она рассчитывает на то, что он проводит ее обратно к гостинице «Гризли», что, может быть, пора заканчивать их «свидание». Но загвоздка была в том, что ему просто не хотелось этого делать.

— Может, зайдешь обратно в дом? — негромко спросил он, когда они пришли обратно.

Им надо было либо поворачивать направо по дорожке, либо идти дальше, к гостинице.

— Конечно, — тихо ответила она.

А он подумал: «Ты сам напрашиваешься, приятель, сам набиваешься на неприятности». Но он ничего не мог с собой поделать. «Вот почему тебе нельзя, чтобы в твоей жизни появлялась женщина. Ты обязательно к ней привяжешься — и что тогда?» Каждый раз в прошлом, когда он начинал чувствовать хоть тень привязанности, дело заканчивалось катастрофой.

И все равно он позвал ее обратно в дом, обратно в свою жизнь, впуская все глубже и глубже — точно так же, как, двигаясь в ней, ему все время хотелось войти глубже. И, как и в их близости, он не мог себя сдерживать.

Они лежали нагишом на кровати Роба, укрывшись стеганым одеялом Милли. Свет не горел, но они опять открыли окна, впуская в комнату воздух и ночные звуки. После возвращения они еще два раза любили друг друга, и Роб чувствовал себя совершенно выжатым и одновременно таким полным жизни, как никогда прежде.