Курортная зона - Надежда Первухина

— Графиня Делянова сказала мне, что вы, морферы, благородные существа, — заметила Лариса, снова вспомнив снеговую белизну рук и черноту платья высокородной покойницы. — Ваш Ежинский, значит, тоже благородный?

— Строго говоря, касательно происхождения — да, поскольку он полный морфер, или, проще, князь крови. В нем нет ничего человеческого.

— Это да…

— В смысле же этическом господин Ежинский не имеет себе равных по подлости, распутству и себялюбию среди своего вида. Он просто выродок. Паршивая овца, позорящая все стадо…

— Попрошу без оскорблений! — завопила очнувшаяся “паршивая овца”. — Я ведь и на дуэль могу вызвать!

— Никто не станет с вами драться, Ежинский, — отмахнулся Глас Правды. — Шпагу о вас марать только.

В зале поднялся хохот. Ежинский юлой завертелся в кресле, натянул пиджачок на голое тело и с ненавистью поглядел на Ларису.

— Attends, — прошептал он. — Je pas encore ai ouvert tous les atouts[33].

Но это слышала только Лариса. А потом ей пришлось отвечать на новый вопрос Гласа Правды:

— Госпожа Данникова, только что вы упомянули о… разговоре с покойной графиней Деляновой. Как это понять? Каким образом это произошло?

Ларисин “доклад” о ночной авантюре с подземным ходом, требованиями Ежинского и посещением разрушенного храма зал выслушал, почти беснуясь. Это напоминало премьеру песни каких-нибудь “Дубинушек вдвоем” — текста никто не уловил, но музычка зажигает не по-детски. Как следует Ларису слушал только Суд. И Ежинский.

— Я не знала, что проникновение человека на территорию церкви запрещено вашим законом, — подытожила свой рассказ Лариса. — и шла на это вынужденно, потому что…

“Взамен хотела получить капсулу с ядом. Лариса, тормози. Этого ты сказать не можешь !”

“А Ежинский-то напрягся, сволочь…”

— Так почему? — мягко напомнил Глас Правды.

— Потому что я боялась князя. Боялась, что, если откажусь, он превратится в монстра и уничтожит меня… Ведь прецедент уже был…

“Ой, как это неубедительно звучит! А что еще придумать?! Что?!”

Но Глас Правды, похоже, удовлетворился этим объяснением. А затем в его глазах появился нечеловеческий сапфировый блеск — прямо в тон запонкам.

— Покойная графиня Делянова с вами только говорила?

“Сказать — не сказать?”

— Не только. Она вручила мне нечто, чего, по ее словам, страшатся коснуться морферы, но что составляет их главное сокровище. Она отдала мне второй бриллиант Лазарева.

И тут на зал папа такая тишина, что Ларисе показалось, будто она слышит гудение рельсов под колесами пригородной электрички “Москва — Серпухов”. Хотя где теперь пригородные электрички, сентиментально-нетрезвые рыболовы, созидательно-озабоченные дачники?.. И где доселе нелюбимый, а теперь вдруг ставший милым сердцу городок Серпухов с тайной квартирой, покинутой, похоже, навсегда?.. Зона, курортная зона в одним морферам известной местности — теперешний крест Ларисиной судьбы.

А зона она зона и есть, хоть и с красивыми курортными заморочками. Потому что, едва Лариса заикнулась про камушек, на нее уставились не люди и морферы. На нее глядели, не дыша, человекоподобные существа с глазами пожизненно заключенных. И все глаза, даже глаза Судей, просили одно:

ДАЙ

НАМ

ЕГО!

Лариса даже поежилась. И тут поняла, что на нее давно смотрит Вера Червонцева. Только иным — спокойным и рассудительным — взглядом. Взглядом человека с воли. Это и понятно. Камень-то у нее.

Похоже, это Ларису и спасет. Неизвестно от чего, но спасет.

— У меня нет камня! — громко сказала Лариса не только Судьям — всему залу. — Я отдала его госпоже Червонцевой, поскольку уверена в том, что она…

“…Она у вас на зоне в большом авторитете”.

— …является значительным лицом в “Дворянском гнезде” и заслуживает доверия всех сторон. Можно я сяду на свое место? Я очень устала.

И, не дожидаясь разрешения, Лариса пошла к своему табурету.

“Я вам все сказала. Теперь сами разбирайтесь”.

Но, к удивлению Ларисы, в подробности темы “Вера Червонцева плюс бриллиант” ни Суд. ни зрители вдаваться не стали. Словно по общей негласной договоренности решили наложить на эту тему вето. До поры до времени.

А возможно, морферы действительно безгранично доверяли Червонцевой. И знание того, что их бесценное сокровище находится у писательницы на хранении, равнялось для них уверенному знанию жителей Америки, что их государственный золотой запас спокойно дремлет в подземельях форта Нокс.

Но Ларису интересовало не это. Она думала только об одном: когда это все закончится, а? Потому что очень хотелось спать. Она прислонилась затылком к стене и закрыла глаза. Интересно, суд здесь удаляется на совещание? Хотя кому выносить приговор? Ежинскому? За то, что он такой засранец? Или ей — за то, что она такая дура, вляпавшаяся в историю с морферами, бриллиантами и всем прочим, как заяц — в ассенизационную бочку?

Непонятно.

— Дамы и господа, внимание! — подача голос дама-референт. — Суд Чести Общества Большой Охоты готов вынести свой вердикт. Слово Судье Окончательного Приговора.

Лариса открыла глаза и напряглась. Вердикт — это звучит весомо.

Судья Окончательного Приговора внешне немного напоминал Ларисе голливудского комедийного актера Люка Уилсона. Этакий миляга с ямочкой на подбородке и проникновенно-сексапильным взглядом, от которого все женщины тают, как мороженое “Баскин-Робинс”. Но аксиому о том, что внешность обманчива, Лариса усвоила еще в перинатальный период своей жизни, поэтому и не обольщалась. От не людей, да к тому ж еще и благородных, можно ожидать всего.

“Люк Уилсон” воздвигся над своим креслом, обвел зал взором шоколадно-карамельных глаз и заговорил:

— На основании заслушанных показаний господина Ежинского и госпожи Данниковой, а также при учете ранее поданных донесений господина Жупаева и господина фон Вымпеля Суд Чести постановил: князя Антуана Поля Ежинского в преступлениях против чести, как то: незарегистрированная многократная смена облика, насилие над женщиной, клевета, подтасовка фактов, нарушение законов цензуры, правил приличия и хорошего тона — считать виновным. В соответствии со степенью вины Суд назначает следующие меры пресечения…

Лариса глянула на Ежинского. Тот уже не сидел, а стоял, вцепившись руками в барьерчик, не замечая того, что лицо его превратилось в кишащую личинками чашку Петри, а глаза напоминали стеклянные колбы, заполненные флуоресцентным раствором.

“Форму не держит, — поняла Лариса. — Не до того”.

— …Меры пресечения. Лишение охотничьей лицензии бессрочно. Лишение права посещения курортной зоны “Дворянское гнездо” сроком на тридцать лет. Лишение права регенерирующей смены облика сроком на пятьсот лет…

— Я же за пятьсот лет рассыплюсь без регенерации… — прохрипел Ежинский. — Милосердия!

Судья этого будто не слышал и продолжал:

— Выплата компенсации госпоже Раисе Данниковой за нанесенный моральный и физически и ущерб. Размер компенсации будет определен после комиссионной оценки стоимости недвижимого имущества господина Ежинского.

— Надеюсь, это все? — опять захрипел Ежинский. — Может, вы меня еще и титула лишите?

— Успокойтесь, князь. С вас и этого достаточно, — насмешливо сказал Глас Правды. Глас Чести кивнул, соглашаясь с ним.

— Следующее постановление Суда Чести является исключительным, поскольку Суд Чести не занимается вопросами ответственности людей перед морферами. Но поскольку госпожа Раиса Данникова находится на территории, принадлежащей морферам, то Суд Чести Общества Большой Охоты счел возможным вынести свой вердикт и по поводу ее проступков.

Лариса слушала Судью, удивляясь собственному спокойствию. Одно противно — вид Ежинского. Но ведь это скоро кончится, да?

— Суд Чести постановил оправдать госпожу Раису Данникову на основании того, что ее проступки, как то: нанесение морферу тяжких телесных повреждений (зеркальные ожоги), проникновение на закрытую территорию храма Казанской Божией Матери и вынос бриллианта — продиктованы инстинктом самосохранения, а также неполным знанием законов Общества Большой Охоты. Поэтому в отношении госпожи Раисы Данниковой Суд…

— Стойте! — взревел морфер Ежинский, и лицо его от этого рева взорвалось тучей белых жирных личинок. — Не торопитесь с оправданиями этой шлюхи! Вы говорите — Раиса Данникова? Ха-ха!

Ежинский выполз из-за своего барьерчика. Не вышел, а именно выполз. Потому что более всего сейчас его тело напоминало складчатое тулово здоровенного глиста вроде солитера или бычьего цепня. Словом. Ежинский был не в облике. И даже не в форме. Однако ротовое отверстие с функциями речи у него имелось. Правда, речь была несколько несвязной и неблагозвучной.

— Раиса, да? Р-раечка, девочка-играечка, хрр-с… Гас-спада, я упал… уполз… упол-номочен сделать вам заявление! И раз-навсегда раз-зоблачить эту стерву… суку… ш-ш-шлюху п-паскудную!