Глядя в будущее. Автобиография - Джордж Буш

Лэнгли, штат Виргиния, 1976 год

Кому: Послу Бушу

От: Генри Киссинджера

1 ноября 1975 года

В понедельник, 3 ноября, в 19 часов 30 минут по вашингтонскому времени президент намерен объявить о некоторых важных кадровых перестановках. Среди них будет уход Билла Колби из ЦРУ.

Президент просит Вашего согласия на назначение Вас на пост директора ЦРУ.

Президент считает Ваше назначение весьма важным с точки зрения национальных интересов и очень надеется на Ваше согласие. Ваша преданность государственной службе отличается постоянством, и я поддерживаю президента в его надежде на то, что Вы положительно ответите на этот призыв послужить интересам Вашей страны…

"Все это очень неожиданно, — сказал молодой китайский гид английскому журналисту, когда новость о моем назначении директором ЦРУ стала известна в Пекине. — Господин Буш пробыл здесь целый год, а перед этим работал в ООН. И кто бы мог подумать, что все это время он был шпионом!"

Удивление гида было, пожалуй, не меньшим, чем мое собственное, когда я получил телеграмму от Генри. Директор ЦРУ — зачем? Я показал телеграмму Барбаре и по выражению ее лица понял, что мы думаем одинаково: то же, что и с назначением в Нью-Йорке в 1973 году. По утверждению Йога Берра, все это мы когда-то уже видели.

В то время проблемой был "Уотергейт". Президент Никсон позвонил мне и попросил занять пост председателя Национального комитета республиканской партии, чтобы урегулировать политический скандал, распространявшийся из западного крыла[49]. Теперь меня просили покинуть другой дипломатический пост, который нам с женой нравился, чтобы вернуться в Вашингтон и взять на себя руководство ведомством, которое вот уже в течение целого десятилетия трепали придирчивые расследования конгресса, чинившего разоблачения, обвинения в беззаконии и просто в некомпетентности.

Я перечитал первые строчки телеграммы Генри: "Президент намерен объявить о некоторых важных кадровых перестановках", а затем — последнюю строчку: "К сожалению, у нас очень мало времени до этого объявления, и потому президенту был бы желателен немедленный ответ".

Не было никакого смысла телеграфировать для получения дополнительной информации, то есть ответов на вопросы, кто на какое место перейдет, что происходит и т. п. Как и язык дипломатии, язык политики имеет свои нюансы. Тон телеграммы государственного секретаря означал, что они хотели быстрого ответа без вопросов.

Колби уходил. Начинались широкие изменения. Возьму ли я ЦРУ, да или нет?

Ключевыми были слова: "президент просит". Барбара прочитала телеграмму, вернула ее и сказала: "Вспоминается Кэмп-Дэвид". И больше ничего. "Вспоминается Кэмп-Дэвид".

Больше всего из моей поездки в Кэмп-Дэвид в 1973 году ей запомнилось ее нежелание соглашаться на работу в НКРП. Но когда я вернулся вечером того же дня, она поняла еще до того, как я снял пальто, что произошло. Президент просил меня, и поскольку то, о чем он меня просил, не было незаконным или безнравственным и я считал, что мог бы взяться за это, существовал лишь один ответ, который я мог дать. Сейчас, два года спустя, она знала, что есть единственный ответ, который я могу дать новому президенту. Короче — что скоро мы уедем из Пекина в Вашингтон.

За 13 месяцев нашего пребывания в этой стране Барбара полюбила Китай, погрузившись в изучение китайской истории искусства и архитектуры. У нее были и другие, личные мысли, связанные с возвращением в Вашингтон. Ее волновало то, как отразится перемена работы на наших детях. Мы оба еще помнили уотергейтские дни и те огорчения, которые доставляли им школьные товарищи. Если им было тяжело тогда, то какой будет жизнь для детей главы ЦРУ?

И каким станет будущее в Вашингтоне для самого главы ЦРУ? После того как прошло первое впечатление от телеграммы, присланной Генри, и мы поняли, что она означает для нас в личном плане, я инстинктивно почувствовал, чем все это пахнет для меня в профессиональном отношении.

Во-первых, моим главным интересом продолжала быть политика. А работа в ЦРУ даже в лучшие времена не рассматривалась как трамплин для высоких постов уже хотя бы потому, что директор ЦРУ не должен быть связан с политикой. Всякий, кто брался за эту работу, был вынужден прекратить какую-либо политическую деятельность. Что же касается перспектив на выборную должность, то ЦРУ означает полный тупик и конец карьеры.

(Неужели все идет именно к этому? Значит, хотят похоронить Буша в ЦРУ? Да, Джордж, жизнь в византийской политической атмосфере коммунистической столицы начинает дурно влиять на тебя. Предположение, что некто в Вашингтоне — не президент и не Генри, а кто-то другой — задумал такое, было абсурдным. Но как однажды заметил Генри одному корреспонденту, "даже у параноиков есть настоящие враги".)

Во-вторых, у меня появилось недоумение, что все это может означать в дипломатическом аспекте. Более года я и Барбара (а она вложила в это дело столько же, сколько и я сам) работали, чтобы создать атмосферу взаимного уважения и дружбы между Китаем и США, сблизить наши народы и тем самым преодолеть идеологические разногласия. С помощью личных контактов нам удалось сломать барьеры подозрительности и недоверия, существовавшие между нашими странами. Что подумают в правительстве КНР? Что Буш-дипломат был в то же время и Бушем-шпионом?

Когда я выразил свои опасения одному дружески настроенному западному дипломату, он утешил меня рассказом о другом "дипломате из ЦРУ", Ричарде Хелмсе. Однажды вечером в 1973 году в Тегеране шел дипломатический прием, во время которого стало известно о назначении Хелмса послом США в Иране. Советский посол, который сам был ветераном КГБ, подошел к иранскому правительственному чиновнику и спросил: "Ну, что вы думаете, господин министр, о назначении американского шпиона номер один послом в вашей стране?" Отпив шампанского (то происходило до Хомейни), прозападно настроенный иранец ответил: "Ну, ваше превосходительство, я думаю, это лучше, чем то, что сделал Советский Союз. Ведь он прислал к нам шпиона номер