Серебряный лебедь - Дина Лампитт

Стук в дверь был довольно настойчивым — не легкое постукивание, которое он ожидал услышать, а три мерных удара, как в театре перед началом пьесы. Мэтью Бенистер понял: это его последний шанс, и, если он не ответит на стук, судьба больше не даст ему такой возможности. Но ему казалось, будто он попал в лабиринт, каждый новый поворот которого, как две капли воды похож на предыдущий. Молча лежать в темноте становилось невыносимым — проще было умереть.

— Я здесь, — сказал он, и дверь очень медленно, словно происходило чудо, подалась назад.

Фигура, стоявшая за дверью, вся купалась в серебристом свете луны, льющемся из окна на лестнице. Даже лицо, едва заметное под серебристым облаком волос, было как будто заковано в серебряную маску. Это Титания дождалась ночи свой мечты, это богиня Диана, это самая великая тайна мира пришла к нему, чтобы заключить его в свои объятия.

Ее объятия были для него и материнской лаской, и любовью ребенка, и абсолютным единением с женой, дарованной судьбою… А затем Гиацинт упал на колени и склонил голову перед… Сибеллой.

В своей грязной и отвратительной тюремной камере Джозеф Гейдж проснулся от какого-то сумасшедшего страшного сна и проворчал в темноте:

— Я еще жив, Мэтью Бенистер. Помните. Я жив.

Никто не думал о нем. Только в Англии, в замке Саттон, вздохнула во сне его сестра. Проснувшись, Мелиор Мэри набросила бархатную накидку и вышла из дома через большую дверь, которую все называли Центральным Входом. Когда она бесшумно шла среди раскачивающихся теней через двор, Митчел напрягся. Он ничего не видел и не слышал, но знал, что Мелиор Мэри где-то рядом, и чувствовал, что сейчас произойдет нечто ужасное.

Будь Гиацинт в здравом уме, он обязательно услышал бы скрип калитки и легкие шаги по деревянной лестнице. Но в тот момент он блуждал под звездами со своей богиней, соединяя ее душу со своей. Он так и не узнал, так и не услышал, как открылась дверь и на пороге, все в том же жестоком лунном свете, появилась Мелиор Мэри, как она ахнула, сбежала вниз по лестнице и бросилась туда, где под синим небом возвышался замок Саттон. Не видел он и того, как ее безудержный порыв остановили сильные руки, схватившие девушку за плечи.

— Мисси, куда вы?

— Проклятие, Митчел, отпустите меня!

Но он продолжал отчеканивать слова:

— Куда вы направляетесь?

— В замок, — ответила она ровным голосом без всяких эмоций. — Он предал нас обоих — и меня, и дом. И за это должен умереть.

— Сначала я отлуплю вас так, что только мокрое место останется, мисси.

— Отпустите меня, вы, шотландский скоморох, а то я выцарапаю вам глаза.

— Вы не имеете права вешаться на мужчину!

Митчел держал ее за запястья, а она сопротивлялась, как взбесившаяся кошка.

— Имею! Имею! Он принадлежит Саттону! — Мелиор Мэри изливала на Митчела все свое отчаяние. — Митчел, я люблю его! Он должен быть моим! Как он мог так ужасно поступить?

— Все из-за того, что сегодня волшебная ночь, мисси, — мягко ответил он. — Ночь, когда добро и зло ходят рядом.

— Господи, помоги мне, — пробормотала она, утыкаясь лицом в грубую ткань его куртки. — Я никогда не прощу его. Он разбил мое сердце.

В тишине Митчел криво усмехнулся.

— Нет, мисси. Будут и другие.

Он долго еще стоял так, обняв ее за плечи и гладя по волосам, пока она не выплакалась и пока первые лучи солнца, самые ранние в году, не осветили небо. И только тогда по росе отвел ее обратно в замок Саттон.

Хор церкви Святого Петра пропел «Славься» в честь свадьбы короля династии Стюартов. Звук поднимался к высочайшему в мире алтарю, к сводчатому потолку и дальше, на самую вершину колокольни. Собор отозвался радостным перезвоном колоколов, оповещая все другие церкви в Риме о свершившемся. И они в свою очередь разразились перезвоном, чтобы весь мир узнал, что, несмотря на все опасности, священник провозгласил короля Джеймса III и принцессу Клементину Собиески мужем и женой.

Плакали все до единого. Сэр Чарльз Воган, преклонивший колено перед Его Святейшеством и провозглашенный баронетом, сэр Роджер Гейдон, сэр Майкл Миссет — все они, соединенные королем Джеймсом, не стыдились слез, текущих по их щекам. Воган видел, как Клементина убегала из монастыря. Был сильный снегопад, принцесса потеряла туфельку, но радостно засмеялась, когда он подсаживал ее на лошадь, которая должна была вывезти ее на свободу.

— Как имя той, что заняла мое место? — почти не дыша, спросила она.

— Мелиор Мэри Уэстон, ваше высочество. Она англичанка.

— Да благословит ее Бог! Если она когда-нибудь окажется в Риме, ей будет даровано почетное гражданство города.

Но торжественные речи еще трудно давались девочке, которой едва исполнилось семнадцать, и она с облегчением рассмеялась вновь. Воган было подумал, что у нее начинается истерика, но воспитание семьи Собиески — очень древнего рода — взяло верх, и все свое внимание она переключила на то, чтобы ее лошадь не сбилась с пути в этой снежной ночи.

А теперь она стояла рядом с женихом, такая маленькая и нежная. На ее будущего мужа возлагались надежды всех католиков и роялистов мира.

Двое медленно развернулись спиной к алтарю и под мощные звуки органа, напоминающие о том, сколь важное историческое событие свершается в сей момент, вслед за святым отцом направились на площадь Святого Петра.

В толпе стояла Тэмсин, леди Миссет. Ее живот был уже очень большим, но она, тем не менее, находилась там и ловила взгляд принцессы — теперь уже королевы Англии. Когда их глаза наконец встретились, Тэмсин приветливо улыбнулась ей. Она надевала теплые носки на ноги Клементины, чтобы уберечь ее от мороза, за что была провозглашена Дамой Чести. Король Джеймс тоже не забыл позаботиться о будущем своих верноподданных, которым из-за их дерзкого поведения запретили показываться в Англии. Воган не стал называть истинные имена Мелиор Мэри и О'Тула, чтобы они могли свободно въезжать и выезжать из страны в любое время. Но он сам и все остальные должны были находиться в ссылке до конца их дней. Однако в католической Испании их ждала довольно неплохая жизнь: полковник сэр Чарльз Воган становился губернатором Ла-Манша, полковнику сэру Роджеру Гейдону предстояло командовать гарнизоном в Мансанильо, а полковнику сэру Майклу Миссету был дарован Оран.

Все ликовали и восторгались, когда король Джеймс под дождем из розовых лепестков вышел из собора, под которым покоились древние кости Святого Петра.

— Можете идти, — сказал тюремщик. Джозеф с трудом пошевелился в темноте, к которой уже давно привык. Гниль была ему хорошо знакома, а слабость стала его нормальным состоянием. Увидев проблески слабого света, он лишь слегка прищурился.