Ключ-город - Владимир Аристов

— Все ли, что к башне приписаны, в естях?[19] — К подьячему: — Читай роспись!

Щенок развернул бумагу, кашлянул в кулак:

— …Башня круглая, Богословская. По городу, по стене, по Никольскую башню ведать Добрыне Григорию, сыну Якушкину да посадскому человеку Булгаку Дюкареву. К наряду и по городу по стене посадских людей и черных мужиков восемьдесят человек. — Щенок повел кривым носом:

— Олфимка портной! Есть ли?

— Есть!

— Ондрошка плотник?

— Есть!

Выходили наперед кузнецы, пирожники, шапочники, скорняки, портные и иного дела посадские люди. Становились в ряд. Якушкин оглядывал стенных мужиков с головы до пят. Выкликнули всех, кто был приписан к башне. Двое стрельцов притащили пищали-рушницы. Якушкин спросил:

— Есть ли мужики к огненному бою свычные?

Вышел Михайло и еще десяток посадских. Самопалов было восемь, на всех не хватило. Михайле досталась не пищаль — одно горе. Кольца переела ржавчина, железо от дерева отстало. Пришлось самому мастерить кольца и притягивать к колоде.

Ночью Михайло с Оверьяном и Ондрошка караулили стену у Богословской башни. Ночь была месячная. С Днепра тянуло сыростью. В лунном тумане чернел на той стороне зубчатый бор. У Пятницких ворот скрипели телеги. То, спасаясь от поляков, из поместий и деревень тянулись к Смоленску с женами и детьми уездные жители садиться в осаду. Караульные мужики сидели на колоде, поглядывали сквозь зубцы. Разговором отгоняли сон. Лисица вспоминал, как ставили стены.

— Когда башни клали, не думал, что доведется город от литвы оборонять.

Ондрошка зевнул, поднялся разминая ноги:

— Федор Савельич город крепко поставил, бог даст отсидимся. Смолянам с литвой биться в обычай. Исстари в Смоленске говорится: к кому богородица, а к нам литва.

Оверьян завозился, громыхнул бердышом:

— В Порецкой волости паны Шиман и Олександр Гонсевский двадцать деревень огнем выжгли. Бабу мою Катерину саблями посекли и в огонь кинули. — Со злостью: — Не одному ляху голову сниму!

Михайло вспомнил, что говорил в Москве мастер Конь, как поднимал мужиков на вора Димитрашку: «Руси под панами не бывать!».

6

Весь август в Орше собиралось войско.

В конце месяца явился и сам король Сигизмунд. Вместе с королем приехали маршал Литовского княжества Монвид Дорогостайский с отрядом казаков и пеших жолнеров, канцлер Лев Сапега с тремя сотнями гусар, пехотой и татарами и кавалер Новодворский с рейтарами. Явился и сендомирский староста Станислав Любомирский и много других знатных панов с войсками, обозами и слугами.

Король проводил время в монастыре у отцов-иезуитов. Войско до костей объело окрестных мужиков. От грабежей и насилий шляхты крестьяне бросали жилье и уходили, куда глаза глядят. Деревни стояли пустые, будто прошла чума. Двух местечковых мещан, пробовавших обратиться к королю с жалобой, шляхтичи подвесили вниз головой и коптили на малом огне.

В Оршу шпионы принесли известия из Смоленска. Паны узнали, что собранные в уезде дворяне и дети боярские еще два месяца назад ушли к Скопину-Шуйскому, чтобы идти выбивать из Тушина нового царика Димитрашку, тушинского вора. Из двух приказов стрельцов в городе осталось человек триста, едва хватает на караулы. Узнали также, что Шеин готовится к осаде и велел расписать по башням и стенам городских ремесленников и мужиков.

Было ясно, что русским известны замыслы короля. Надо было усыпить внимание русских. Оршанский староста по приказанию Сигизмунда отправил со шляхтичем Вецеловским письмо Шеину. Сапега от имени короля уверял воеводу в миролюбии Сигизмунда и обещал строго взыскать с Гонсевского, позволившего месяц назад своим людям разорить Порецкую и Щучейскую волости. Одновременно с отсылкой гонца начали переправлять через Днепр доставленные накануне из Вильны осадные пушки и тяжести.

В середине сентября пришло известие, что казаки из отряда литовского подскарбия вторглись в русские пределы, сожгли деревни и захватили в плен несколько десятков крестьян… Король высказал свое неудовольствие шляхтичу, привезшему известие о первой победе. Надо было действовать более осторожно и не возбуждать против поляков крестьян и холопов, которых король надеялся склонить к покорности обещанием вольности.

В поход выступили на другой день. Впереди всего войска двигался гетман Жолкевский с пушками и гаковницами, пехотой, собственными гусарами и тремя кварцяными ротами. За Жолкевским и Львом Сапегой шел сам король с королевской пехотой и гусарами. Шли тихо, не разворачивая королевского знамени. В пограничной деревне Бае подошла немецкая пехота пуцкого старосты Вайера.

Выступление к русской границе было назначено на утро. Перед рассветом начал сеять дождь. В водяной мути хрипло запели трубы. Первою выступила венгерская пехота и гусары сендомирского старосты. Король Сигизмунд ехал окруженный сенаторами и панами. За королевской свитой следовал придворный отряд гусар. Шляхтичи были одеты в богатые панцири, за спиной у каждого торчком два орлиных крыла.

Переправлялись через границу у болотной речонки Ивалы по наведенному жолнерами мосту. На русской стороне короля ждал выехавший вперед с несколькими панами подканцлер королевства Шенсний Криский. Завидев вступившего на мост Сигизмунда, Криский подкрутил отсыревший ус, дал коню шпоры, полетел навстречу. За Криским, разбрызгивая грязь, поскакали паны. Король со свитой, переехав мост, остановились. Дождевые капли падали с немецкой шляпы на алый плащ короля. Откинув назад голову, Сигизмунд смотрел на приближающихся панов.

Подканцлер соскочил на землю, потянул с себя голубую в серебре епанчу, расстелил перед королевским конем, опустился на колено.

— Ваше величество, бог, давший столь счастливое начало вашему замыслу, даст столь же счастливо его закончить. Вы вступили на землю, отнятую у нашего отечества грубыми московитами 96 лет назад. Ныне бог указывает вашему величеству установить нарушенную сим варварским народом справедливость. Расширение государства послужит к чести и благу отечества и безмерной славе вашего величества.

Промокшие до костей паны приободрились. Приподнимались на стременах, махали шапками:

— Vivat! Vivat, sigismundus rex!

Гусары потряхивали намокшими крыльями, точно утки, выбравшиеся из воды. Налетел ветер, разорвал низкие тучи. Над лесом сверкнула просинь. Криский поднял палец:

— Благоприятный знак, ваше величество, само небо радуется вашему предприятию.

Встречавшие короля паны и подканцлер присоединились к свите. Все отъехали в сторону, стали у разбитой молнией березы. Затрубили трубы, ударили барабаны. Войска проходили мимо короля. Прошла, ощетинившись копьями, венгерская пехота. За венграми — немцы Вайера, семь знамен, под каждым знаменем двести человек. Солнце сверкало на латах и шишаках кнехтов. Немцы были как на подбор, один к одному, рыжеусые и кряжистые. На плече у каждого — мушкет с раструбом. На боку — длинный палаш.

Криский потянулся в седле, наклонившись к королю, громко, чтобы перекричать рев труб и треск барабанов, сказал:

— Ваше величество, у самого императора нет солдат, которые бы могли соперничать с нашими кнехтами. Я не сомневаюсь в том, что варвары-москали обратятся в бегство от одного их вида.

За немцами потянулся полк гусар брацславского воеводы Якуба Потоцкого, девятьсот человек. Под каждой хоругвью у гусар были лошади — одной масти. На концах длинных копий колыхались двухцветные значки. У всех гусар богатые панцири из блях, поверх панцирей голубые и белые плащи, за плечами короткие ружья, сбоку тяжелые сабли в железных ножнах. На ногах алые или зеленые полусапожки с серебряными шпорами.

Войска шли долго: рейтары, пешие жолнеры, копейщики, потом опять рейтары и гусары, одетые победнее, в проволочных кольчугах и тусклых шишаках.

Войско втянулось в лес. Болотистой просекой по прогнившим гатям двинулось на Красный. Король тронул коня. За ним поскакали свитские обгонять войско. На поляне король увидел татар Сапеги. Запахло гарью. Желтоватый дым стлался над просекой. Горела подожженная татарами лесная деревня. Некоторые из них уже тащили на арканах голосивших во всю мочь баб. Король повернул к подканцлеру длинное, с козлиной бородкой, лицо — лицо иезуита и ландскнехта:

— Война началась. Господь поможет нам покарать грубых московитов.

7

Туман покрывал город. От оврагов тянуло банной сыростью. В тумане глухо ударил большой колокол у Богородицы-на-горе. Со всех концов потянулся к собору народ. На ходу обгоняли друг друга, спрашивали встревоженно:

— Пошто без времени в колокола бьют?

У соборных ворот прохаживались посадские старосты Огопьянов и Лука Горбачев, покрикивали: