Ретроспектива (СИ) - Марина Повалей

мне одного взгляда хватило, чтобы понять: пустышка. — Обманули нас, не вольт это. Нет в этой кукле ни частички Таланда, ни проклятья.

И снова нырнула ковшом в дитятко.

Файлирс.

И куда сунулись, олухи? Неужто вовсе жизнь не мила…

Братьям, один из которых не имел ни конца, ни края своей силы, усмирить толпу, на которую шесть магов было, труда не составило. Сейчас все по казематам, порознь.

— А коли кто-то нарочно куклу нам подсунул, значит есть резон, — брат провёл ладонью по столу, — тот, кто сделал это, знает, что есть проклятье, вот и подсунул нам обманку…

Файлирс вскинул взгляд на брата, который внимательно осматривал пыль, что осталась на ладони. Дверь в эту комнату давно не отворялась.

— Кто угодно то быть может, — король потёр виски, — любой вассал, переворот задумавший, каждый посол…

— Не думаю. Не то время сейчас… не до интриг. Тут о своих шкурах все пекутся. Как бы уцелеть, не о выгоде. Кто-то, кто лично для себя чего-то хочет…

Старший резко встал, стул опрокинулся, никто на него и не взглянул.

— Эля без сна который день… не ест толком, дочка… каждую секунду там захворать может, — он прошёлся взад-вперёд, остановился у стены с инструментами, спиной к брату, — я… словно и у меня силы с ними вместе кончаются… что ни день, то больше и больше ненавижу всё: город этот, страну, а в особенности людей, что всеми силами пытаются забрать их у меня. Она… чуть на грех не пошла ради меня, а они грязными ртами её полощут. Она их лечит, а они сплетни разносят…

Помолчали какое-то время.

— Совсем недавно ты и думать не хотел о своих детях, а теперь…

— Другое то. Тогда они все силы у Эли отнимали. Я лишь то видел, как мучилась она, пока носила их, как в родах, чуть к праотцам не отправилась. Как любить можно тех, что сердца тебя чуть было не лишили?

Файлирс снял несколько инструментов со стены, ссыпал их на стол, прямо под нос брату, тот отпрянул.

— А теперь?

— А теперь они мои. В них кровь моя, что зовёт, Эля говорит, что видит в них меня, а я смотрю на Эсю — вылитая Эля!

— Как же ты… — младший почесал затылок, — уехать ведь им надо будет. Век они в Келсе сидеть не будут, сам понимаешь.

Герцог произнёс это для себя скорее, не понимая, но принимая все мучения брата. Он и сам племянников полюбил с первой минуты. Как будет брат, когда отбудет его семья, Норэн даже представлять не желает. Файлирс итак терпимостью и терпением не отличается, но когда рядом ведьма, спокойнее становится.

— С ними поеду. На тебя ведь могу страну оставить?

Трёп, что затевался передыху ради, переходит уже в дела серьёзные, что так, наскоком не решаются. А брат буравит Норэна взглядом, ответа ждёт.

И не то, чтобы герцог не хотел помочь… хотел. Что бы ни затеял Файлирс, Норэн всегда рядом был, тыл прикрывал. Однако, слепая преданность своему кровнику и королю не застилает взгляд герцога — король слишком много времени уделяет своей семье и слишком мало делам государства. Король — в первую очередь король, лишь потом он человек, а брата всё труднее и труднее оторвать от эстесадки.

— Норэн? — поторопил Файлирс с ответом.

— Я помогу брат, конечно помогу, только не дело это… сам понимаешь.

— Понимаю. И знаю решение. Но только сперва спасём твоего племянника?

Герцог очутился на пятках, достал из кучи самый, ему интересный инструмент.

— С кого начнём?

— Эля на ногах не стоит. Нет времени миндальничать. Иди за Сэсилией.

Глава 27

Три месяца спустя

Иногда мне чудится, будто крепость Итвоз живая. Так случалось, что всю мою жизнь здесь, он словно мне помогает. Бывало, ещё девчонкой, сбегу ночью к морю, а дверь в людскую кто-то закроет, я её и так, и эдак, а она — раз! И открылась! Или бью голову над зельем, перепробую всё, что только можно, и вдруг травка, которой и не было раньше, прямо у котелка, я её в воду — сработало!

Если это и не сам дом, то какой-то призрак, он точно здесь обитает, просыпается время от времени.

Вот и сейчас, лабораторный стол, заваленный свитками и книгами, а я точно помню: пролистывала дальше, но родословная князей Ракос снова открыта на описании жизни Эльжбетты, княжны, жившей здесь четыреста лет назад.

— Неужели… Тулупчик!

Уставший фамильяр встрепенулся.

“Не ори, Эля, детей разбудишь!”

“Их Алирик так вымотал, что проснуться им до позднего утра не грозит”.

Эльжбетта, Элькерия, Эселия…

А что, если:

“Кажется, я знаю, как нам закрепить договор магией!”.

Я уехала из Келса тотчас же, как только сняли проклятье с Таланда. Уж не знаю, прибегал ли Файлирс к пыткам, или только пригрозил, но через час, как королева оказалась в пыточной, Файлирс отвёл меня в её покои, а там…

Девушка, та самая горничная, что когда-то прислуживала ещё принцессе, она умирала, уже едва дышала, лежала на каменном полу в гардеробной королевы. Сэсилия не избавилась от неё, потому что, её ручная ведьма, покрытая бубонами, уже начала чернеть, но испускала дух она не одна. На груди у девушки, под платьем, лежали грязные пелена моего мальчика. У воришки, теперь я вспомнила украденный перстенёк, у воришки не хватило сил сделать вольта, она связала себя с моим сыном тряпицей, в которую я его пеленала.

Мы тогда едва успели.

Королева при мне поклялась в верности, обещая не вредить никому из рода Эука ни словом, ни делом. Герцог Прасгал лично сопроводил в монастырь новую послушницу.

Как ни противился король, но мы уехали. Уж не знаю, где силы взяла, но таких остервенелых торгов в моей жизни ещё не случалось. И Файлирс, и я пришли к выводу, что один только способ детей защитить — ввести Эстесадо в состав Ондолии. Так, Итвоз становился провинцией принца, пусть и лишь одного, но не нарушая древних законов, как и положено, наследник будет расти среди народа. Пусть и нет у нас больше автономии, но княжеский венец станет герцогской короной, которую однажды примет Эселия, и передавать её будет по женской линии, от матери к дочери. А король Ондолии станет оберегать трон сестры.

Договор, ещё в столице скрепили силой королевской семьи Эука и княжеской Ракос, той же кровью.

А теперь мне предстоит сделать так, чтобы если, не дай Мать-Земля, однажды в замке сядет герцогиня послабее духом,