Дату смерти изменить нельзя - Сергей Донской

– Вы бессовестный человек, – процедила Лиззи. – Вам не стыдно?

– Мне? – Председатель вперился в Лиззи взглядом из-под полуопущенных век. – Почему мне должно быть стыдно? Ведь это не я раскорячился здесь, как на унитазе, со спущенными штанами. Не я стану верещать, когда меня будут подсмаливать заживо.

– Что значит подсмаливать?

Любопытство подвело Лиззи. Она прикусила язык слишком поздно. Когда вопрос уже прозвучал, вызвав неподдельное изумление Председателя.

– Ты спрашиваешь, что такое подсмаливать? – переспросил он. – Любопытно, любопытно. Давно живешь в России?

– Нет, – ответила Лиззи после некоторого колебания. Ей казалось, что она поступила правильно, поскольку только таким образом можно было оправдать незнание местных обычаев. Она ошиблась.

– Может быть, ты никогда не пробовала русского сала? – оживился Председатель.

– Пробовала, – осторожно произнесла Лиззи. – Оно мне не понравилось.

– А как насчет эстонской кухни? Какое блюдо самое вкусное?

– Их так много…

– И все-таки. – Председатель плотоядно улыбнулся. – Я слышал, у вас необычайно популярен рижский пудинг с черноплодной рябиной…

Это был тупик. Ловушка. Неуверенно, как если бы она чувствовала под ногами готовую разверзнуться трясину, Лиззи пробормотала:

– Терпеть не могу национальную кухню.

– Так я и думал, – кивнул Председатель. Его глаза приняли сосредоточенное выражение. Он вплотную приблизил свою физиономию к лицу пленницы, так что их носы едва не соприкасались друг с другом, и вкрадчиво поинтересовался: – Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Не хлебом единым живет человек, верно? – Каждое слово, срывающееся с губ Председателя, было окутано смрадным дыханием. – Итак, Эстония. Маленькая страна на берегу Балтийского моря. Или я ошибаюсь? Ну да, Эстонию омывает Северный Ледовитый океан. Моржи, белые медведи. И маленькая девочка Лиза, бродящая среди сугробов. Она не любит эстонскую кухню, но знает родной язык. Я угадал?.. Как будет по-эстонски «медведь»?..

– В моей семье разговаривали на русском языке, – заявила отвернувшаяся Лиззи.

– Что может быть естественней! – воскликнул Председатель. – Великий русский язык! Язык Пушкина и Тараса Шевченко. Ты учила в школе стихи Шевченко?

– Я была плохой ученицей. У меня плохая память.

– Но название своего родного города ты знаешь?

– Знаю, но не скажу.

– Почему? – спросил распрямившийся Председатель.

– Не хочу, – отрезала Лиззи.

– И правильно. Что за удовольствие сразу получить ответы на все свои вопросы? – Председатель направился к выходу. – Сначала поиграем в допрос отважной эстонской партизанки, попавшей в лапы НКВД. Вспомним свой родной язык и город. Выясним, в конце концов, чем отличается обычное сало от подсмоленного. – Председатель открыл дверь. – Я скоро. Вот только заправлю лампу и вернусь.

И снова Лиззи брякнула, не удержав язык за зубами:

– Куда вы собираетесь заправлять лампу?

– Узнаешь, – зловеще пообещал Председатель. – Скоро все узнаешь, эстонка по имени Лиза. На собственной шкуре.

Вряд ли что-то могло обнадежить американку сильнее, чем открывшиеся глаза Бондаря. Едва закрылась дверь за Председателем, как он вскинул голову и быстро произнес:

– Запираться бессмысленно. Расскажи этому ублюдку правду. Вали все на меня. Пусть разбирается со мной.

– Женя, – обрадованно прошептала Лиззи, – Женечка! Я так счастлива, что с тобой все в порядке.

– Прибереги телячьи нежности на потом, – грубо оборвал ее Бондарь.

– Оно будет – потом?

– Прекрати! Скажи мне, ты поняла свою задачу?

– Да, но…

– Отлично, – кивнул Бондарь, не удержавшись от болезненной гримасы.

– Повторяю: вали все на меня. Не скрывай, что я из ФСБ.

– Ни за что! – с жаром воскликнула Лиззи. – Ты ранен, у тебя до сих пор течет кровь из ушей, а я в полном порядке. Пусть допрашивают меня. Пусть даже изнасилуют, пусть! Ты ведь не бросишь меня за это?

– Изнасилуют, – мрачно повторил Бондарь. – Не надейся отделаться так легко. Тут сейчас такое начнется.

– Что?

– Пытки, Лиза, настоящие азиатские пытки. Правда, при помощи современных средств, что дела не меняет.

– О какой лампе говорил этот ужасный человек?

– О паяльной, – просто ответил Бондарь. – Вот почему не смей отпираться или врать. Говори все, как есть.

– Но тебя убьют! – вскричала Лиззи. Ответ был преисполнен горечи:

– Конечно, но не сразу. Хотел бы я умереть прямо сейчас.

– Ты не имеешь права пасировать перед трудностями, Женя!

– Пасовать, Лиза, – поправил американку Бондарь, – па-со-вать.

– Все равно не имеешь права, – упрямо сказала Лиззи.

– Ну-ка, посмотри мне в глаза.

– Смотрю.

– Ты видишь в них страх?.. Растерянность?.. Отчаяние? – продолжал Бондарь.

– Нет, – выдохнула Лиззи.

– Тогда положись на меня. Делай, как я тебе говорю. Никакой самодеятельности. Никаких самопожертвований.

– Я постараюсь.

– Нет, Лиза, – отрезал Бондарь. – Ты не постараешься. Ты в точности выполнишь все, о чем я тебя попросил.

– Ладно, – не слишком решительно пообещала Лиззи.

– Не слышу уверенности в голосе!

– Ладно, ладно.

– Еще раз, – потребовал поднявший брови Бондарь.

– It’s O.K.

– Вот так-то лучше.

– Но за это ты должен честно ответить мне на один вопрос, – заявила Лиззи. – Честно и прямо.

– Я готов, – наклонил голову Бондарь. Он поторопился. Потому что услышанное озадачило его до глубины души.

– Я действительно толстая? – спросила Лиззи с таким видом, будто вошла в ледяную воду.

– Тебя волнует это? Сейчас?

Бондарю показалось, что он ослышался. Если бы не привязанные к подлокотникам руки, он бы непременно вытер кровь, скопившуюся в ушных раковинах. Лиззи шумно сглотнула слюну и подтвердила:

– Да, Женя. Меня очень волнует, действительно ли я такая толстая, как намекал этот мерзавец. Конечно, – призналась она, опустив глаза, – почти всякая девушка старше двадцати пяти лет не обходится без пары унций лишнего жира, но сравнивать меня со свиной тушей – это уж слишком.

Приступ гомерического хохота чуть не опрокинул Бондаря вместе с креслом. Сказалось нервное напряжение последних часов. Он смеялся так весело, так заразительно, что вскоре и Лиззи присоединилась к нему, сначала опасливо, потом все смелее и смелее. Походили они при этом на парочку безумцев. А как еще они могли вести себя в столь безумной ситуации?

– Веселитесь? – спросил Председатель, вернувшийся в кают-компанию с механической паяльной лампой. – Завидую вам. – Поставив уродливый агрегатик на пьяно шатающийся стол, Председатель быстрыми нажатиями плунжера подкачал воздух и добавил: – Хотя не очень. Почему-то мне кажется, что сейчас вам станет не до смеха. – Председатель чиркнул спичкой и поднес к горелке. Из нее вырвался десятисантиметровый язык голубоватого пламени. – Работает, – восхитился он. – Такая старая, а работает. Умели же раньше делать вещи. Со знаком качества.

– Сделано в СССР, – произнес Бондарь.

Председатель никак не отреагировал на реплику. Взял пышущую огнем лампу за ручку, обогнул стол и приблизился к Лиззи. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как стучат ее зубы да зловеще шипит пламя.

– Беседовать станем, – пояснил Председатель. – Говорить. По душам.

– Вы за это ответите, – пригрозила дрожащая Лиззи.

– М-м? Перед кем?

– Перед Соединенными Штатами Америки.

– Возможно, – равнодушно сказал Председатель. – А возможно, Америка сама заплатит по долгам. К ней накопилось много, очень много претензий.

Председатель поставил лампу подальше от края стола, приподнял, кряхтя, кресло с пленницей и развернул к себе.

– Вот что, – мрачно проговорил Бондарь. – Давайте обойдемся без цирковых аттракционов. Я готов говорить правду. – Председатель снова вооружился лампой и окинул Лиззи взглядом художника, оценивающего натурщицу. – Волос на теле практически нет, – сказал он, но настоящему совершенству нет предела. Пожалуй, начнем отсюда.

Председатель наклонился, но тут же отпрянул, ошеломленный воплем Лиззи. У Бондаря даже зазвенело в ушах, настолько пронзительным и громким голосом обладала его избранница.

– Нет! Не смейте! Вы не имеете права обращаться с пленниками таким образом. О ваших варварских пытках узнает сам американский президент!

– Прекрати молоть ерунду, – рявкнул Бондарь, по вискам которого ползли капли пота. – Давай по существу, Лиза. Про электронное письмо, про слежку за яхтой, про то, что я являюсь капитаном ФСБ.

– Всего лишь капитан? – огорчился Председатель. – Досадно, но ладно. – Он погасил горелку и присел на корточки перед американкой, держась за ее расставленные колени. – А какой чин у тебя, перекрашенная блондинка?

Зажмурившись, чтобы не видеть маячащую перед ней физиономию, Лиззи Браво заговорила. Вначале она останавливалась, как бы спрашивая себя, стоит ли быть с корейцем абсолютно откровенной, но Бондарь подгонял ее, понимая, что секретные сведения уже не имеют значения. Яхту раскачивало все сильнее, волны гулко ударялись в борт, паяльная лампа скользила по столу, как живая. Каким бы ни был конец драмы, а наступит он задолго до рассвета. Либо смертью Бондаря и Лиззи, либо крушением «Летучей рыбы»: либо одновременной гибелью яхты и всех, кто на ней находился. Запираться и юлить не было смысла. Все было просто, предельно просто.