Миры Пола Андерсона. Т. 7. Волна мысли. Сумеречный мир - Пол Андерсон

— Мне жаль расстраивать вас, но вам придется отказаться от своей затеи.

Грюневальд испуганно вскинул голову и тут же застыл, потрясенный видом стальной сигары. Русский моментально выхватил пистолет и выпустил в небо всю обойму. Птицы, до этого мирно спавшие на пальмах, подняли невообразимый шум.

Манзелли выругался и, резко развернувшись, ринулся в космический корабль, который имел на вооружении такие орудия, против которых не устояла бы никакая броня. Заметив, что орудийная башня задвигалась, направляя ствол в небо, Грюневальд, не раздумывая, бросился на землю. Это орудие стреляло ядерными снарядами!

Из парившего над ними корабля неожиданно вырвался тонкий ослепительно белый луч, направленный точно на башню. Металл мгновенно раскалился добела и, расплавившись, стал проваливаться вовнутрь. Острие луча тем временем прошлось по всему звездолету заговорщиков, на миг задержавшись там, где находились его маршевые двигатели. Сталь плавилась, обдавая стоявших на земле людей жаром.

«Гигантская атомно-водородная горелка, — промелькнуло в сознании Грюневальда. — Теперь мы не сможем взлететь…»

Обшивка изуродованного космического корабля стала светиться красным. Швед завопил и, сорвав с пальца кольцо, отбросил его в сторону. Из корабля с дикими криками выскочил Манзелли. Луч уже погас, красное свечение стало бледнеть. Люди ошарашенно смотрели на свое детище, не в силах вымолвить ни слова, лишь изредка тишину нарушали всхлипывания Манзелли.

Вражеский корабль — теперь они видели, что это настоящий звездолет, — как и прежде, неподвижно висел у них над головами. От него отделился небольшой антигравитационный плотик, который стал медленно спускаться на землю.

Грюневальд сделал шаг вперед и вновь замер.

— Феликс, — пробормотал он упавшим голосом. — Пит, Хельга…

Мандельбаум кивнул. В лучах прожектора лицо его казалось немного зловещим. Он оставался на плотике, пока три молчаливых рослых человека, которые в прежнем мире работали детективами, собирали оружие, лежавшее у ног заговорщиков — еще минуту назад оно было настолько горячим, что его невозможно было удержать в руках. Заметив, что полиция справилась со своей работой, он сошел с плотика на землю, за ним последовали Коринф и Хельга.

— В любом случае мы не позволили бы вам полететь туда с этим… — В голосе Мандельбаума слышалась крайняя усталость. Он покачал головой. — Наблюдатели вели вас едва ли не с самого начала. Вас выдала ваша собственная секретность.

— Тогда почему вы позволили делу зайти так далеко? — спросил австралиец с усмешкой.

— Отчасти, чтобы предотвратить какие-то иные, более страшные злодеяния, отчасти для того, чтобы собрать всех единомышленников в одном месте, — спокойно ответил Мандельбаум. — Мы появились как раз вовремя.

— Как это подло, — воскликнул француз. — Подобное хладнокровие прежде было просто немыслимо! Вам осталось сделать то, что велит вам ваш новый интеллект — расстрелять нас на месте, и дело с концом!

— Ну зачем же, — пожал плечами Мандельбаум. — Если уж говорить начистоту, то мы воздействовали на вас не только полем, вызывающим разогрев металла, но и полем, замедляющим химические реакции, иначе ваши патроны наделали бы немало бед. Как вы, очевидно, понимаете, нам нужно прежде всего выяснить, кто стоит за вами. И еще — вы умны, энергичны и мужественны. Это стоит многого. Не ваша вина, что вследствие перехода вы сошли с ума.

— Сошли с ума?! — Русский сплюнул и покачал головой. — Это вы нас-то считаете сумасшедшими?

— Видите ли, — сказал Мандельбаум, — чем, как не мегаломанией, можно объяснить вашу уверенность в том, что вы вправе решать судьбу всего человечества? Если вами двигали по-настоящему серьезные причины, нужно было обнародовать свои соображения, не так ли?

— Мир ослеп! — с достоинством ответствовал индус. — Он уже не может воспринять истину. Некогда я сподобился видения Всевышнего, но теперь оно невозможно. Я, в отличие от вас, это понимаю…

— Это явление вполне объяснимо, — спокойно ответил Мандельбаум. — Ваш разум стал развитым настолько, что вы уже не можете впадать в транс, который был характерен для вас прежде. Вы же с этим никак не можете примириться.

Индус презрительно фыркнул.

Грюневальд посмотрел на Коринфа.

— Пит, а я ведь считал тебя своим другом, — пробормотал он. — Я полагал, после того, что случилось с Шейлой, ты поймешь…

— К тому, что здесь происходит, он имеет косвенное отношение, — перебила Грюневальда Хельга. Она сделала шаг вперед и взяла Коринфа за руку. — Тобой занималась я. Пит присутствует здесь только как физик. Он изучит ваш аппарат и попробует понять — возможно ли его использование в каких-то иных, отличных от ваших, целях.

«Трудотерапия — ох, Пит, Пит, как же тебе трудно…» Коринф покачал головой и заговорил с необычной для него горячностью:

— Я не нуждаюсь в оправданиях. Знай я, что вы готовите миру, я поступил бы так же, как Хельга. Только подумай, во что превратилась бы Шейла, вернись все на круги своя.

— Вас подлечат, — улыбнулся Мандельбаум. — Ваш случай вряд ли можно отнести к категории тяжелых, так что, думаю, лечение будет непродолжительным.

— Уж лучше убейте меня сразу! — воскликнул австралиец. Манзелли все еще плакал, вернее, рыдал, словно, ребенок.

— Как вы не понимаете? — спросил француз. — Неужели то, к чему пришёл человек в прошлой своей жизни, ничего не стоит? Ведь он, помимо прочего, пришел и к Богу! Неужели вы хотите обратить Бога в персонаж бабушкиных сказок? Что вы дадите людям взамен? Человек привык работать, обеспечивая тем свое существование, отдыхать, отдаваясь каким-то простым радостям, и так далее. Вы же хотите обратить его в счетную машину с уравнениями вместо души!

Мандельбаум пожал плечами.

— Сдвиг придумал не я, — сказал он. — Если вы действительно верите в Бога, вам надо принять происшедшее как осуществление Его воли. Он заставил людей сделать шаг вперед.

— Это движение представляется шагом вперед только интеллекту, — заметил француз. — Для близорукого напыщенного профессора прогресс сводится именно к этому, и ни к чему более.

— Неужели я похож на профессора? — буркнул Мандельбаум. — Когда вы стали читать свои первые книжки о красотах природы, я уже клепал железо. Вы писали работы о грехе, гордыне и о борьбе с ними, мне же тем временем разбивали в кровь лицо громилы, нанятые компанией. Вы очень любили простого рабочего человека, но вы ни за что на свете не пригласили бы его к себе на обед, или я ошибаюсь? Когда они взяли малютку Жан-Пьера, который до войны учился на богословском факультете, они не услышали от него ни слова, что позволило уйти от преследования всем остальным. Вы же так и сидели в Штатах, протирая штаны и занимаясь написанием своих трактатов. Скажите, милейший, почему вы никогда не делали того, о чем писали?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});