Глядя на море - Франсуаза Бурден

что он отступил назад и решил не сообщать ей ничего конкретного.

— Сама все скоро увидишь, — сказал он с улыбочкой. — Насколько я могу судить, тебе понравится…

После этих загадочных слов Альбер вышел из кухни, очень довольный собой. Нахмурившись, Люси сделала несколько глотков вербенового отвара. Под «вооруженным нападением» Альбер наверняка подразумевал очередную пакость, которая, несомненно, могла навлечь на них новые неприятности. Почему он никак не мог смириться с очевидным? Положение у них было шатким, они за все задолжали, а Матье Каррер уж точно не собирался им помогать. Ну а уж напугать его, так это просто смешно! Судя по результатам их стычки тогда на тротуаре, не так-то легко было напугать Матье. И позже, когда она в одиночку пришла к нему с визитом, Люси сразу поняла, что настроен Матье решительно. Да, выглядел он усталым, но был похож на человека, убежденного в своей правоте, который ни за что не позволит им и дальше издеваться над собой.

Она встала, чтобы ополоснуть чашку. Как же она ненавидела эту отвратительную, грязную квартиру, в которой нипочем не хотела оставаться дольше необходимого. Нет, уж точно не Альбер вытащит их отсюда! Там, в Южной Африке, она безраздельно полагалась на него, поскольку ему всегда удавалось обеспечивать им хоть сколько-нибудь сносное существование, но здесь, после приезда во Францию, она больше в него не верила. Замкнувшись в скорлупу своей ярости, он устремился вдогонку за иллюзорной местью и мог представлять опасность как для своего врага, так и для самого себя. Что касается Люси, она твердо решила, что станет работать, понимая, что от этого будет зависеть ее благополучие, и была согласна на любую должность. Да, она очень хотела вернуться в ряды уважаемых людей. Что в этом плохого? Несомненно, она последовала бы за Альбером, если бы он придумал что-то умное и приносящее выгоду, но он явно сбился с пути и блуждал в лабиринтах своей ненависти. Люси любила Францию, радовалась тому, что они возвратились, и хотела обрести в этой стране свое место. Другое дело Альбер: тот все время дулся, говорил, что ему недостает жары Йоханнесбурга, что здесь все серое и скудное. На самом же деле, получи он наследство Сезара, он наверняка был бы в восторге и от Франции.

Вернувшись в комнату, Люси окинула ее мрачным взглядом. Никогда еще она не жила в таком жутком месте. Брат перестал быть для нее тем, кому она могла довериться с закрытыми глазами. На этот раз ему не удастся вытащить ее из беды, скорее он увлечет ее за собой в ад. Ибо, как она и сказала об этом Матье, этот человек был способен на все.

* * *

Матье в буквальном смысле слова бился головой о стену. Он никак не мог прийти в себя от собственной глупости. Тесс! Как последний идиот, он вернул Тесс ее свободу! И все только потому, что испугался провести с ней ночь? Из страха перед возможным унижением? Как видно, эта чертова депрессия разрушила его окончательно, и не только в профессиональном отношении. Он больше не верил в себя, сомневался во всех своих способностях, будь то управление книжным магазином или любовь. Как гадко… И все то отвращение, что он питал месяцами ко всему на свете, вылилось в отвращение к самому себе. Нелепость!

Итак, Тесс и Бенуа вместе. Женщина его жизни — с его психиатром. С его бывшим психиатром, который проявил неслыханное коварство — подумать только, ему еще за это и платили! — выслушивая его с единственной целью: поскорее отвратить от него Тесс. Какой ужасный портрет должен был он ей нарисовать! Портрет жалкого типа, травмированного в детстве бездушной матерью и неспособного справиться с этим? Портрет надорвавшегося карьериста, у которого не имелось ни малейшего шанса восстановиться? Наверняка он мог ей намекнуть, что Матье понадобятся годы, чтобы выбраться из этого маразма. Что, дескать, Матье погубило то, что он переоценил свои возможности? Есть от чего ввергнуть женщину в отчаяние, даже очень сильно влюбленную.

Ибо Матье нисколько не сомневался, что Тесс его очень сильно любила. Ей было тридцать семь, ему — сорок шесть, они были настоящей удачей друг для друга, могли построить чудесную жизнь, но он все испортил. Готовая ждать, Тесс оставила его в покое, уважая его желание побыть в одиночестве, и как, вы думаете, он ее отблагодарил? Он вернул ей эту проклятую свободу, которая позволила Бенуа вклиниться между ними. Боже мой! Что он наделал!

И это произошло как раз тогда, когда он наконец почувствовал, что уже находится на пути к исцелению. Именно в это время он и угодил снова в пропасть своего «выгорания». Часами бродил он по дому в состоянии, близком к отчаянию. Он не хотел дольше оставаться больным, он норовил поскорей высунуть голову из воды, но у него не получалось. И хотя он вполне намеренно отстранил от себя Тесс, теперь ему безумно ее не хватало. Чудесный результат!

Бесцельно слоняясь по дому, как зверь, запертый в клетке, он в конце концов вышел на террасу и долго стоял там, не сводя глаз с заходящего солнца. День выдался погожим, но с моря уже начинал подниматься свежий ветер. Парусники возвращались в гавань, отдыхающие покидали пляж. Скоро наступит время, когда Тесс закрывает магазин. Поджидает ли ее сейчас Бенуа, или же он оставался все это время с ней, чтобы поддержать ее после сцены на тротуаре? А может, они вдвоем отправятся куда-нибудь поужинать, прежде чем вернуться домой? К кому? Их поза, когда он их увидел издалека, недвусмысленно говорила о том, что они уже любовники. Оставляла ли Тесс его у себя? А он? Где, интересно, живет он?

Сжав кулаки, Матье сделал глубокий вдох. Нужно было успокоиться. Не сгорать от ревности. Отталкивать от себя образы, которые формировались в его голове, несмотря на его сопротивление. Главное, не представлять себе стройные ноги Тесс в то время, когда она стягивает джинсы, не видеть перед собой белокурые локоны, каскадом ниспадающие по плечам, не видеть острых кончиков грудей, атласной кожи живота, не чувствовать вкуса ее губ. Не видеть Тесс, которая так прекрасно умела отдаваться, вся целиком, беззаветно. Не ощущать ее чутких и опытных рук, шелковистых волос, когда она вдруг резко выпрямлялась, находясь на нем, сверху… Предлагала ли она все это теперь Бенуа? Шептала ли она ему на