От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - Антон Кротов

Я завалился спать, но даже сквозь сон слышал свист и шум памирского ветра.

12 сентября, понедельник. Тагараки—Мургаб. Верхом на бочке

За ночь, как обнаружилось, выпал снег, посыпал крыши домов и юрт, побелил все вершины и склоны гор и присыпал долину вокруг посёлка. Солнце уже разъедало его и превращало в лужи, особенно видные на дороге. Я покинул гостеприимные Тагараки, внутренне удивляясь — живут же люди, на высоте 4000 метров, топят печку кизяками и пекут лепёшки, в то время как, …, в то время как… ну, читатель оглядится вокруг себя и додумает сам.

Машин не было. Пару часов я прошагал; затем меня догнал грузовик ЗИЛ — очень долго, очень медленно, минут двадцать догонял, постепенно превращаясь из точки в жука на горизонте, а потом в настоящий ЗИЛ. Полный кузов — пастухи кочевали с высокогорных своих пастбищ на юг, в долину Пянджа, поскольку начиналась зима и её явные признаки были уже повсюду. В кузове ехали — навалом — железная печь, оболочки для юрты, какие-то бараны (или иные звери, понять было трудно), шмотки, палки, узлы и трое таджикских ребят 15, 12 и 11 лет, не знающих ни слова по-русски, кутающихся в сто одёжек — в кузове ехать не очень тепло. Здесь в последний раз мне пригодились знания фарси.

Машина медленно, еле-еле, тяжело урча, поднялась ещё на очередной перевал и спустилась вниз; там, на повороте на Лянгар—Ишкашим, мы с ними расстались. Этот поворот мне был уже знаком — здесь месяц назад я проезжал с углевозами на Лянгар. Дальше опять пешком, приближаясь к селению Аличур.

Когда Аличур был уже виден — кучка белых одноэтажных домиков-кубиков, как горсть сахара-рафинада на тарелке, среди снежных гор — вблизи Аличура меня догнала ещё одна машина, ЗИЛ-бензовоз, типа того, который месяц назад вёз меня с немцем на Мургаб. В кабине было уже пятеро — я попросился на бочку.

— А не упадёшь?

— Нет, я привычный! — отвечал я, залезая на бочку, хотя верхом на бочках мне ездить ещё не приходилось.

— Ну смотри, будет холодно, — предупредил водитель, и мы погнали.

Езда верхом на пустой железной бочке, по горным дорогам Памира, со скоростью 70 километров в час (водитель был лихач) — весьма специфическое удовольствие. Я вцепился руками и ногами во все выступающие части; рюкзак запихнул в багажный ящик на кабине, на стоянке надел все имеющиеся одежды, включая две шапки — киргизскую и афганскую — одну на другую. Под куртку запихнул палатку и пенку. Так, подпрыгивая на каждой колдобине, я и проехал, обдуваемый всеми ветрами, сотню километров до Мургаба. Перед самим Мургабом водитель умудрился впихнуть меня в кабину, чтобы без подозрений проехать пост.

Прибыли в Мургаб на закате. Водитель оказался деньгопросом! Все пассажиры, ехавшие в кабине, оказались его платными клиентами; с меня он тоже получил 10 сомони (три доллара). Мне не было огорчительно: во-первых, таджикские деньги мне больше не понадобятся; во-вторых, в Москве люди платят куда большие деньги за разные опасные аттракционы.

Водитель сильно извинялся, утверждая, что деньги нужны ему на заправку, и без них он якобы не дотянет до Оша. Брать меня дальше в Ош отказался, решил заночевать в Мургабе и поискать на завтра других, денежных, клиентов. Я пожелал ему удачи.

Транспорта на север больше не наблюдалось, и я решил остаться в Мургабе, переночевать и погреться после наружной езды. С дороги виднелась мечеть, и я направился туда, прекратив на сегодня автостопные занятия.

* * *

Вскоре настало время вечерней молитвы, собралось человек десять; муэдзин вышел на крыльцо и пропел азан. Обнаружив меня в мечети, жители Мургаба проявили ко мне большой интерес. В результате, по окончании последней молитвы, муэдзин позвал меня в гости.

Жил он очень просто. Электричество было, но две электрические лампы светились так тускло, что включённая рядом керосинка давала больше света, чем две лампы. Молодой муэдзин (ему было лет 25) был интересным и религиозно образованным человеком, и даже регулярно ездил на давват (мусульманскую проповедь) в соседние кишлаки.

Жители Мургабского района, кстати говоря, были мусульманами-суннитами, в отличие от исмаилитов, живущих вдоль реки Пяндж. А язык здесь был не таджикский, а киргизский, и вообще большинство жителей Мургаба — киргизы, хотя и живут в Таджикистане.

Муэдзин и его мама, счастливые обретением редкого гостя, были рады угостить меня лепёшками, чаем, рисом и даже выкопали конфеты — редкий заморский продукт.

Разговоры затянулись надолго, и только в поздний час мы легли спать.

13 сентября, вторник. Движение на Каракуль

Встали на рассвете и отправились в мечеть. Когда шли обратно, солнце ещё не вышло, но снежные вершины горных пиков, окружающие Мургаб, уже засветились бело-розовым светом. Где-то за горами поднималось солнце.

Муэдзин и его мама всунули мне в дорогу лепёшку и горсть конфет; это оказалось очень кстати, так как другой пищи в ближайшие сутки мною не было обнаружено. Мургабский район — самый малонаселённый в Таджикистане, и здесь не стоит ожидать, что, как в долине Пянджа, каждый час тебя будут встречать местные жители с предложением «Пойдём, почайкуем…»

Я вышел из Мургаба. Один пастух провёз меня километров десять на своём уазике и свернул в горы. Дальше была просто горная тишина — ни машин, ни поселений, и даже горных речушек не было — к моему сожалению, так как бутылку с водой я утратил вчера (она выпала, когда я ехал на бочке бензовоза). Другой бутылки не было, и я потопал дальше, надеясь встретить какую-нибудь речушку, и фотографируя при этом.

Через 25 километров позади меня на трассе появилась точка, превратившаяся в уазик. Командир погранзаставы ехал к себе на место работы; с ним были жена, малолетний ребёнок, двое солдат и шофёр. С трудом запихнули меня седьмым, поехали.

— Из самой Москвы, да? О, я тоже у вас там был, работал, пять лет — пять лет работал в России, когда война здесь была, — сообщил командир. — Всё ждал гражданство получить, но не дают никак; Путину писал, а там из канцелярии ответ: «ваш вопрос рассматривается…» Очень хотелось российское гражданство, но вот не дали, а жаль. А мы, памирцы, ещё при царе приняли российское подданство, и не отделялись никуда, это ваши чиновники нас отделяют — говорят, не наши, мол. А у нас тут даже царских времён застава сохранилась, это ещё тогда мы к России присоединились, а заставу сейчас будем проезжать, покажу.

Старинная застава была построена из камней — ни дерева, ни металла не было там использовано; старинные арочные своды были крыты полукругом, как в древних крепостях. Сейчас здания были необитаемы, но, по словам командира, они были прочнее и лучше современных.