Страх - Рэй Брэдбери

Кто-то, должно быть слушавший под дверью, отскочил в глубь комнаты. Ирена в полной растерянности посмотрела на полуодетую незнакомую даму, которая поспешила отвернуть лицо. Молодой музыкант бросился вслед за Иреной, считая ее сумасшедшей и боясь, как бы она не натворила бед, но она тут же вышла из спальни.

— Извините меня, — с трудом выдавила она. В голове у нее все перепуталось. Она ничего уже не понимала, ей было только противно, бесконечно противно, ужасная усталость овладела ею. — Извините меня, — повторила она. — Завтра… да, завтра вам все станет ясно, впрочем, я… я и сама ничего не понимаю. — Она говорила с ним, как с чужим, ничто не напоминало ей о том, что она когда-то принадлежала этому человеку, да она и сама себя не помнила. Все теперь запуталось окончательно, ей было ясно только, что где-то здесь кроется ложь. Но она слишком устала, чтобы думать, слишком устала, чтобы рассуждать. Закрыв глаза, шла она по лестнице, как осужденный идет на эшафот.

Когда она вышла на улицу, уже совсем стемнело. А вдруг, мелькнула у нее мысль, та тварь караулит напротив, вдруг в последнюю минуту явится спасение. Ей захотелось молитвенно сложить руки и воззвать к забытому богу. Ах, только бы вымолить себе отсрочку на несколько месяцев, до лета, а потом спокойно пожить среди полей и лугов, где шантажистка не настигнет ее, пожить спокойно всего одно лето. Жадно вглядывалась она в темноту улицы. Ей почудилось, будто у дома напротив стоит какая-то фигура, но когда она подошла поближе, фигура скрылась в подъезде. На миг Ирена как будто уловила в ней сходство с мужем. Второй раз за этот день пугалась она его внезапно мелькнувшего на улице силуэта и взгляда. Она остановилась выжидая. Но фигура бесследно исчезла в темноте. Тогда она пошла дальше, с тягостным ощущением чьего-то обжигающего взгляда у себя за спиной. Один раз она обернулась, но никого не увидела.

Аптека была недалеко. С легким содроганием вошла туда Ирена. Провизор стал готовить то, что было указано в рецепте. За это короткое мгновение Ирена отчетливо увидела все — и никелированные весы, и миниатюрные гирьки, и этикетки, а наверху на полках ряды склянок с какими-то жидкостями, незнакомые латинские названия, которые она машинально принялась читать. Она услышала тикание часов, ощутила особый аптечный запах, маслянисто приторный запах лекарств и вдруг вспомнила, что в детстве всегда вызывалась исполнять поручения матери в аптеке, потому что ей нравился этот запах, нравилось смотреть на таинственные блестящие тигельки. И тут же она с ужасом подумала, что позабыла проститься с матерью, и ей стало мучительно жаль бедную старушку. Как она испугается, в смятении думала Ирена… но провизор уже отсчитывал прозрачные капли в темную склянку. Не отрываясь смотрела она, как смерть переливается из пузатой бутылки в маленькую бутылочку, откуда она скоро заструится по ее жилам, и ее обдало холодом. Тупо, словно завороженная, смотрела она на пальцы аптекаря: вот он затыкает пробкой полный пузырек, вот обклеивает горлышко бумагой. Все чувства Ирены были скованы, подавлены страшной мыслью.

— С вас две кроны, — сказал аптекарь. Она встрепенулась и растерянно огляделась по сторонам. Потом автоматическим движением достала деньги. Еще не вполне очнувшись, разглядывала она монеты и долго не могла отсчитать то, что нужно.

В этот миг она почувствовала, что ее руку резко отстранили, и услышала, как звякнули деньги о стеклянную подставку. Чья-то протянутая рука перехватила у нее пузырек.

Она невольно обернулась и замерла на месте: рядом стоял ее муж. Лицо у него было мертвенно бледно, губы стиснуты, на лбу выступили капельки пота.

Она почувствовала, что сейчас потеряет сознание, и схватилась за прилавок. Сразу же ей стало ясно, что именно его она видела днем на улице, именно он караулил ее в подъезде; внутреннее чутье уже тогда подсказывало ей, что это он, а теперь все вместе всплыло в ее смятенном мозгу.

— Идем, — сказал он глухим, сдавленным голосом. Она бессмысленно посмотрела на него и где-то в самых глубоких тайниках своего сознания удивилась, что повинуется ему. Но все-таки машинально пошла за ним.

Бок о бок, не глядя друг на друга, шагали они по улице. Он все еще держал в руках пузырек. Один раз он остановился и отер влажный лоб. Сама того не сознавая и не желая, она тоже замедлила шаги. Но взглянуть на него не смела. Никто не говорил ни слова, уличный шум заполнял молчание.

На лестнице он пропустил ее вперед. И как только она почувствовала, что его нет рядом, ноги ее ослабели, она остановилась, держась за перила. Тогда он взял ее под руку. Она вздрогнула от его прикосновения и торопливо взбежала наверх.

Она вошла в спальню, он последовал за ней. Стены тускло мерцали в темноте, едва виднелись очертания мебели. Оба все еще не произнесли ни слова. Муж сорвал бумагу с пузырька, вынул пробку, вылил содержимое, а пузырек резким движением швырнул в угол. Ирена вздрогнула, услышав звон разбитого стекла.

Оба молчали. Ирена, не глядя, чувствовала, что он старается овладеть собой. Наконец, он сделал шаг по направлению к ней. Шаг и еще шаг, пока не очутился совсем рядом. Она слышала его тяжелое дыхание и своим застывшим, затуманенным взглядом видела, как сверкают в темноте его глаза. Вот сейчас разразится его гнев, вот сейчас его рука железной хваткой вопьется в ее дрожащую руку. Сердце у нее замерло и только нервы трепетали, как туго натянутые струны. Всем своим существом ждала она кары и почти желала, чтобы он скорее дал волю гневу. Но он по-прежнему молчал, а когда заговорил, она с невыразимым изумлением услышала в его голосе не гнев, а нежность.

— Ирена, — начал он удивительно мягко, — до каких пор мы будем мучить друг друга?

И тут внезапно, судорожно, с сокрушительной силой, как протяжный, бессмысленный, звериный вопль, прорвались долго сдерживаемые, подавляемые рыдания. Точно злобная рука рванула ее изнутри и стала яростно трясти — она зашаталась, как пьяная, и упала бы, если б муж не поддержал ее.

— Ирена, — пытался он успокоить ее, — Ирена, Ирена, — все тише, все ласковее шептал он ее имя, словно думая нежным звучанием этого слова расправить конвульсивно сведенные нервы, но только рыдания, только буйные порывы отчаяния, сотрясавшие все тело, были ему ответом. Он подхватил, понес ее и бережно уложил на диван. Однако рыдания не унимались. Руки и ноги судорожно дергались, как будто от электрического тока, трепещущее истерзанное тело, по-видимому, бросало то в жар, то в холод. Напряженные до предела нервы не выдержали, и накопившаяся за все эти недели боль безудержно бушевала в обессиленном теле.

Не помня себя от волнения, он старался унять эту дрожь, сжимал ледяные руки жены, сперва бережно, а потом все пламеннее, со страхом и страстью целовал ее платье, ее шею, но Ирена по-прежнему вздрагивала, сжавшись в комок, а из груди все накатывали рыдания, наконец-то прорвавшиеся наружу. Муж коснулся ее лица, оно было холодно и влажно от слез, жилки на висках набухли и трепетали. Невыразимый страх овладел им. Он опустился на колени и заговорил у самого ее лица, все время пытаясь удержать, успокоить ее.

— Не плачь, Ирена… Ведь все… все прошло. Не убивайся так… Тебе уже нечего бояться. Она не придет больше никогда, слышишь — никогда.

Ирена снова рванулась в судорожном рыдании, хотя муж держал ее обеими руками. При виде отчаяния, сотрясавшего измученную женщину, ему стало страшно, как будто он — ее убийца. Он целовал ее, несвязными словами молил о прощении.

— Да, больше не придет… клянусь тебе… Я не ожидал, что ты так испугаешься… Я хотел только вернуть тебя… напомнить о твоем долге… чтобы ты ушла от него навсегда… и вернулась к нам… Когда я об этом узнал случайно, я ничего другого не мог придумать… не мог же я прямо сказать тебе… Я все надеялся… все надеялся, что ты вернешься, и потому подослал эту бедную женщину. Думал, она подтолкнет тебя. Она — незадачливая актриса, без ангажемента. Она отказывалась, а я настаивал… теперь я вижу, — это было нехорошо… Но я хотел тебя вернуть. Неужели ты не видела, что я готов, что я рад простить? Как ты не понимала?.. Но до этого я не думал тебя довести… Мне самому еще тяжелее было все это видеть… следить за каждым твоим шагом. Ради детей, пойми, только ради детей я должен был заставить тебя… Но теперь все это прошло… Все будет хорошо…

Голос звучал совсем близко, но слова долетали до нее откуда-то издалека, и она не понимала их. Все заглушал шум волн, набегавших изнутри, сознание было помрачено полным смятением чувств. Она ощущала ласковые прикосновения, поцелуи и свои собственные слезы, но внутри, звеня и гудя, проталкивалась по венам кровь, и в ушах стоял неистовый гул, точно перезвон колоколов. Потом все исчезло в тумане. Очнувшись от обморока, она смутно почувствовала, что ее раздевают, как сквозь густую пелену увидела ласковое и озабоченное лицо мужа. И сразу же погрузилась в черную пучину глубокого благодетельного сна без сновидений.