В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

А мне кажется, что я марионетка и оба враждующих лагеря по очереди стараются подергать меня за ниточки. Достает это колоссально!

Военный марш-бросок протяженностью в четыреста километров — до окраин Замбоанга — превращается в кошмар. Машина запущена! Приказ ясен: путешественника надо доставить целым и невредимым до парома, который перевезет его в Малайзию. Все надо провернуть без сучка и задоринки, иначе беды не миновать. И я вынужден приспосабливаться — шагать, делать привалы, есть и спать вместе с военными. Они так заботятся обо мне! Может, это отвлекает их от повседневного армейского быта. Но ведь и со мной непросто!.. Как-то утром толпа любопытных ребятишек окружает меня со всех сторон — они собрались идти вместе с нами! Конвой из солдат и оборванных сопливых детишек превращает нашу процессию в цирковую! Я давлюсь от смеха и учу их повторять слова: «Мы хотим мира! Миру — мир!» Пока мы с малышней весело скандируем эти фразы, я замечаю, что некоторые солдаты, забыв о формальностях, охотно присоединяются к нашему нестройному хору…

Неподалеку от города Пагадиан на дорогу внезапно выскакивает внедорожник с машиной сопровождения. Оттуда вылезает мэр города, а его здоровенный охранник в темных очках пристально вглядывается в окрестности, прижав к пузу пистолет.

— Вы приближаетесь к зоне повышенной опасности, — заявляет мэр. — В наших краях участились атаки мятежников, они приходят со стороны реки. Говорю вам, идти здесь — чистое безумие!

Я набираю побольше воздуха в легкие, собираясь парировать, что иду в сопровождении военизированной охраны, — и, обернувшись, вижу пустую дорогу. Все мои молодчики как сквозь землю провалились! Никого! Эта территория не относится к их юрисдикции, они попросту молча ушли. Мэр со своим Шварценеггером преспокойно забираются во внедорожник и уезжают, поднимая облако пыли, а я остаюсь один в чистом поле. От всего моего внушительного эскорта остался только один пухленький полицейский на мотоцикле, и он поторапливает меня: «Давай, Жан, давай же, пошли быстрее!» Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Пару дней назад я разговорился с одним из приставленных ко мне спецагентов в штатском. В семидесятых, рассказал он, в этих краях действительно было весьма опасно, до тех пор пока не вмешалась регулярная армия. Теперь стало поспокойнее. Только десять-пятнадцать процентов территорий еще остались в запретной зоне. Ведется разработка угольных месторождений, местные жители снова выращивают рис, собирают кокосы, добывают каучук. Но война разорила эти земли, поэтому людям особо выбирать не приходится. По-прежнему самым доходным здесь остается бизнес по похищению людей: одна из группировок, базирующаяся в этих местах, держит в заложниках троих филиппинских учителей из самых обычных семей и требует за них миллион песо[116].

Неужели в этом неспокойном краю все стали смотреть на человеческую жизнь и смерть как на нечто обычное, самой собой разумеющееся? Мое внимание привлекает странная вывеска «Игорный дом на костях»[117] на фасаде одного из зданий. Мне объясняют, что азартные игры здесь находятся под строжайшим запретом. Однако на время траура людям позволено испытывать фортуну! Так что стоит кому-то отправиться в мир иной, как его родственнички могут отправиться сюда бросать кости. Похороны как повод развлечься! Поэтому зачастую здесь тела покойных до поры до времени сохраняют в формалине, откладывая погребальный обряд (как только усопший похоронен, в казино его родных уже не пустят), а кое-кто не гнушается брать трупы в аренду и на несколько недель зависает в подпольных притонах.

На подступах к Замбоанге, в самой опасной части одноименного полуострова, на котором он расположен, меры безопасности вокруг моей колясочки заметно усиливаются. Мы получаем подкрепление: двадцать полицейских, два автомобиля сопровождения и пятеро офицеров спецслужб, постоянно находящихся на связи с главным командным пунктом. «Не беспокойтесь», — говорят мне. Было бы глупо беспокоиться…

С борта судна, везущего меня к острову Борнео, я разглядываю берега Замбоанга, который мало-помалу скрывается за узкой полоской пляжей, и прощаюсь с его армией, его мятежниками, его брошенными на произвол судьбы аборигенами, его завоевателями — маврами и испанцами. Всего за какую-то пригоршню специй, за клочок земель, за ваших выдуманных божков… Что же вы сотворили с этим островом?

На семи ветрах

19 мая 2009 — 16 июля 2009

Малайзия (Борнео)

В китайской лавке покупаю залежалые утиные яйца. Вот уже четыре дня я иду по острову Борнео, по территориям штата Саравак, самого большого в Малайзии. Надвигается гроза. У меня почти не осталось еды, запас воды заметно оскудел, но приходится идти через гигантскую пальмовую плантацию, которой, кажется, нет ни конца ни края. Признаться, к таким пейзажам я был не готов. Девственным лесам Борнео, главному сокровищу здешних мест, с богатейшей и редчайшей флорой и фауной, раньше наносили вред только лесные пожары. Теперь появилась еще одна хворь: масличные пальмы, которые распространяются самосевом и захватывают территории с головокружительной скоростью, уничтожая на своем пути все живое, любые деревья и цветы. Заросли этой монокультуры тянутся на сотни километров, листья пальм загораживают линию горизонта. Плантации этих деревьев с пугающей скоростью осваивают склоны близлежащих гор. Вот уже несколько дней я вижу перед собой одни только пальмы, будто землю захватила какая-то пальмовая эпидемия, и почему-то хочется плакать… В теплом влажном климате Борнео моя коляска кажется еще тяжелее, и хочется побыстрее добраться до укрытия, прежде чем разразится гроза. Дождь с грохотом опрокидывает на землю первое ведро своей воды, едва я успеваю укрыться в хижине здешнего сторожа у самого края пальмовых зарослей. Я ставлю на стол банку рыбных консервов, а жена сторожа готовит нам рис. За обедом мы слушаем, как неистово барабанит по кронам дождь. Едва он заканчивается, я снова отправляюсь в путь под бесконечными пальмами и не устаю удивляться: неужели мы потребляем столько пальмового масла? Кто же его ест?[118] Мимо проезжают огромные грузовики с деревянными кузовами, поднимая клубы пыли. Вдали я замечаю, как небольшая группа людей, орудуя лопатами, возделывает новый участок целины.

Через год и на этом клочке земли выстроятся в ряд молодые масличные пальмы.

А через сто лет ими покроется вся планета, и больше совсем ничего не будет.

По мере приближения к Ранау в центральной гористой части острова замечаю, что пальмовые плантации наконец исчезают с горизонта и возобновляется обычная жизнь: в деревеньках, в домишках, аккуратно поставленных на высокие сваи. Здесь, под крышами, сушится белье, а кругом радуют глаз всевозможными оттенками прекрасные цветы. Местные жители щедро делятся со мной пищей. Несколько раз у обочины мне попадаются презабавные родники: возле источника воткнут колышек, на котором обязательно висит полотенце, а рядом стоит стаканчик с мылом и зубными щетками. Вот так выглядит здесь придорожная ванная комната! По вечерам я часто встречаю на окрестных лужайках компании подростков, которые со смехом и криками играют в какую-то сложную игру, пиная ногами плетеный ротанговый мяч[119]. Отцы присматривают за ними, не забывая поцеживать через соломинку тапиоковую настойку, такую вкусную, что я готов был пить ее всю ночь напролет. Мы неспешно беседуем, но, положа руку на сердце, совсем не понимаем друг друга. А затем, снова пустившись в дорогу, я добираюсь до самой высокой в Малайзии горы Кинабалу, острые зубцы которой достигают отметки в четыре тысячи метров. Величественный горный пейзаж — это вверху. А у подножия горы неземная красота превращается в какую-то грязную голубизну, и куда бы я ни взглянул, примитивные ковшовые экскаваторы подвозят все новые и новые саженцы масличных пальм, уничтожая великолепный лес. Некогда роскошный и зеленый, теперь он напоминает изысканное покрывало ручной работы, побитое молью… От такого вида у меня комок подступает к горлу. Пытаюсь обсудить это с парнем, который случайно останавливается рядом со мной. Глобальное потепление, уничтожение лесов, выветривание горных пород — эти термины оставляют его безучастным. Он совсем не понимает, о чем я говорю. Напротив, развитие сельского хозяйства в стране кажется ему блестящей перспективой для роста экономики и залогом процветания страны. Да и кто я такой, в самом деле, чтобы взваливать на него ответственность за лес? Разве мы сами не уничтожали свою природу? Чтобы что-то взять у природы, нужно сначала подчинить ее себе.

Термина «устойчивое развитие» не существовало, когда я начинал это путешествие. Но однажды утром он родился в воспаленном мозгу одного чокнутого европейца, ослепленного абсурдной идеей, что он создаст новое слово и вместе с ним — новую реальность. Устойчивого развития не существует. Либо мы развиваемся, либо нет. Либо что-то производим, либо нет. Либо мы находим смысл жизни в гаджетах и коллекционных игрушках, либо делаем какой-то иной выбор. И у каждого выбора свои последствия. За каждое приобретенное благо, за каждый потребляемый ресурс придется расплачиваться, ведь на каждое действие есть противодействие. Отходы производства скапливаются на поверхности земли и в водах. Тонны и тонны невидимых загрязняющих все вокруг и крайне опасных частиц проникают в атмосферу. Мы подарили это так называемое счастье миру, который и без того на всех парах мчится к перепроизводству, а несметное количество людей все еще мечтает о такой «наивысшей» модели развития. Как заставить их остановиться? Как объяснить, что мы пошли неправильным путем, что нужно всего лишь жить и радоваться уже имеющимся благам? Да никак… Я чувствую себя подавленным. Стоит подумать о будущем здешних ребятишек, как меня душат слезы: к тому моменту, когда они подрастут, их рай, который уже сейчас бьется в агонии, погибнет окончательно.