Атлантический дневник (сборник) - Алексей Цветков

Остались некоторые детали интерьера. Лет 12 или больше назад я прибыл с приятелем на Манхэттен из Нью-Джерси на подземном экспрессе, конечная станция которого располагалась как раз под башнями, – к этому прошедшему времени еще трудно привыкнуть. Уже вечерело, в зале было полупусто, и многие из магазинов, приютившихся в основании небоскребов, постепенно закрывались. У самого выхода я нагнулся и поднял пятидолларовую купюру. Эти пять долларов я вернул пару недель назад сторицей, позвонив в Красный Крест. Я надеюсь, что потерявший был просто случайным прохожим вроде меня и что он сегодня не обидится, что возвращено не вполне по адресу.

После катастрофы Интернет запестрел проектами архитектурного «ответа бен Ладену» с матерными посвящениями: целые грозди новых башен, до самой стратосферы. Все это тщетно: любимую, но некрасивую жену не заменить такой же некрасивой, только на полметра выше. Эти новые башни никогда не станут теми прежними, где я когда-то вышел из поезда и откуда три тысячи человек не вернулись домой. Есть предложение разбить мемориальный сквер – на самом дорогом куске недвижимости на планете, потому что память дороже.

Когда люди уже бежали в панике по темным и дымным лестницам, навстречу им поднимались пожарные. В этом не было ничего исключительного, потому что у пожарных как раз такая работа, и многие из спасшихся двадцати с лишним тысяч обязаны жизнью именно им. Сами они потеряли в этот день до 400 человек, включая всю командную верхушку. Тем, кто был заперт огнем и дымом на верхних этажах, не помогла даже эта жертва героев, и свидетели с ужасом вспоминают, как люди, потеряв надежду и в безумной попытке обрести последнее достоинство, стали прыгать из окон – поодиночке и попарно, взявшись за руки.

Нью-йоркские пожарные – большей частью ирландцы и итальянцы, католики, и в одной из пожарных частей у них был собственный отец-исповедник Майкл Джадж. Он то и дело вступал в конфликт с церковью из-за своего обыкновения отпускать своим подопечным все грехи скопом: вы, дескать, ребята, делаете божье дело. 11 сентября, когда на его паству обрушились тысячи тонн бетона и металла, отец Майкл прибыл на место катастрофы для последнего причащения умирающих. Совершая таинство, он снял шлем, и в это время на него упала женщина – одна из тех, прыгнувших в вечность. Тело священника не отдали в морг, отнесли на станцию и положили там на импровизированном алтаре. Пожарные стали героями ньюйоркцев, и отец Майкл – теперь навсегда их ангел-хранитель, как бы ни распорядился Ватикан.

Профессор Самюэль Хантингтон предсказал столкновение цивилизаций, и сегодня, никоим образом не подозревая его в кровожадном злорадстве, легко себе представить, как он празднует свою прозорливость: «Я сказал первым». Но не он сказал первым, и ничего нового он не сказал. Случилось то, что случалось испокон веков и о чем мы на Западе забыли после полувека благополучия. Куда точнее слова Бернарда Льюиса, ведущего американского востоковеда:

...

Ислам – одна из великих мировых религий… Ислам принес утешение и душевный покой бесчисленным миллионам мужчин и женщин. Он придал достоинство и значение тусклой и скудной жизни. Он научил людей различных рас жить в братстве, а людей различных вероисповеданий – жить бок о бок в сравнительной веротерпимости. Он вдохновил великую цивилизацию, в которой не только мусульмане, но и другие жили творческой и полезной жизнью и которая своими достижениями обогатила весь мир. Но ислам, подобно другим религиям, имеет также фазы, когда он разжигает в некоторых из своих последователей склонность к ненависти и насилию. На нашу беду, часть мусульманского мира… находится сегодня именно в такой фазе, и эта ненависть направлена против нас.

Трудно поверить, что поначалу некоторые пытались искать виноватого ближе к дому, среди единомышленников Тимоти Маквея, борцов с «черными вертолетами» ООН. Эти пожертвуют ради идеи любым количеством любых жизней, но никогда – своей собственной.

В универмагах Wal-Mart и K-Mart раскуплены все флаги; эта отрасль индустрии – пожалуй, единственная, которой катастрофа послужила стимулом, и заказы поступают на две недели вперед. Но ее не отнесешь к высоким технологиям, и большинство американских флагов сегодня шьется в Китае.

Ветви деревьев и автомобильные антенны повязаны желтыми лентами – обычай из песни, так по традиции американцы отмечают разлуку и надежду на ее окончание. На табло бензоколонок и супермаркетов, на лужайках домов и на виадуках над шоссе – трехцветные надписи: «Боже, благослови Америку» и «Вместе мы выстоим». Конгрессмены и сенаторы на ступеньках Капитолия, повергнутые в замешательство короткой эвакуацией, неожиданным хором заводят знакомую всем со школьных лет патриотическую песню – этот вокал нельзя вспомнить без усмешки, но на месте он трогает беспрекословно. Сегодня никто не считается на демократов и республиканцев – для этого еще будет время. Выступление президента перед объединенной сессией прерывается многократными овациями. Президент говорит о войне и неукоснительном возмездии – эти стены не помнят ничего подобного после Рузвельта и Пёрл-Харбора, и лучше бы так и не помнили.

Кто-то пустил в Интернете призыв: в семь вечера всем выйти со свечами, и мы ступаем на улицы Бостона, щелкая зажигалками. В первых сумерках эта паутина трепещущих огней растворяет реальность, как ее растворили непоправимые рейсы 11 сентября, но уже без шока, а свечи неизбежно погаснут, и люди разойдутся по домам – не бродить же вот так, с огнем в руках, до скончания времен. Мы помним и надеемся помнить всегда, но мы всего лишь люди, и у нас масса дел. Парень об руку с девушкой через дорогу смотрит с недоумением, но потом догадывается и говорит: «Благослови вас Господь».

Местный аэропорт Логан по-прежнему закрыт – именно отсюда вылетели в последний рейс три из четырех самолетов-самоубийц.

Так, значит, все-таки война? Впервые за мою жизнь это слово звучит во всей своей угрожающей реальности, без телевизионного флера и кокетства. В этой войне, предупреждают нас, не будет победы раз и навсегда, и мы никогда о ней не услышим. Мобилизация навечно, переход всего образа жизни на осадное положение. Вот что писал несколько лет назад военный историк Мартин ван Кревельд, предсказавший будущее трезвее и мрачнее исторического фантаста Хантингтона:

...

Точно так же, как нет смысла спрашивать, почему люди едят или зачем они спят, война во многих отношениях представляет собой не средство, а цель. На протяжении истории на каждого, кто выражал ужас по поводу войны, найдется другой, который нашел в ней самый замечательный опыт, какой только дарован человеку, даже до такой степени, что он проводит остаток жизни, вгоняя в скуку потомков рассказами о своих подвигах.

Когда наша жизнь складывается в цепь непрерывных побед, как это было на протяжении последних десятилетий, мы забываем, что победа всегда подразумевает побежденного и далеко не каждый побежденный удовлетворится байками о подвигах, нашим прощением и светлым будущим. Само это светлое будущее становится оружием во вражеских руках: водопровод – каналом бактериологического заражения, кондиционер – носителем радиации, авиалайнер – но об авиалайнерах мы уже и так знаем. Для ван Кревельда война – это попросту образ существования цивилизации, а то, что мы сегодня называем терроризмом, – война, какой она была всегда, задолго до Клаузевица и после него, потому что воюют не государства, а люди. Мир – это когда ситуация на фронте складывается в нашу пользу, но нам больше не будет позволено свернуть этот фронт и вернуться в казармы.

Объяснить и понять случившееся – не значит его отменить или даже предотвратить. Мы можем, до первого шального астероида, льстить себя надеждой, что покорили природу, но мы не покорили и никогда не покорим человека.

В книге британского религиоведа Карен Армстронг «Битва за Бога» сущность и происхождение религиозного фундаментализма истолкованы достаточно ясно. Когда-то наше сознание определяли два полюса, mythos и logos, миф и разум. Это равновесие впервые и единожды за всю историю нарушила только одна цивилизация – западная, которая целиком перешла на сторону logos’a, с ее всепобеждающей наукой, приоритетом личности и вытеснением религии в область частной жизни. Столетиями мы просто не замечали, что далеко не все с нами согласны, да и не искали чьего-либо согласия, и нам верили и по мере сил подражали. Но культуры, в которых миф по-прежнему претендовал на права, в скором времени поняли, что никакое подражание прогрессу не спасет, если не сдать последние бастионы предрассудка. Мы сшибали эти бастионы без оглядки, мы стали сказочным человеком без тени, а всю тень оставили слаборазвитым, которых сочувственно переименовали в «развивающиеся».