Желябов - Александр Воронский

Желябов революционную работу среди рабочих вел еще на Юге. Рабочий Тетерка, террорист, говорил на суде: "В Киеве я познакомился с Желябовым. Он… обучал меня, давал читать книги. Потом я уже принял участие в различных делах партии". — Меркулов на том же суде утверждал: "Меня увлек Желябов. Я был недоволен и хозяином и полицией, а такому рабочему нетрудно доказать, что виноват во всем этот не хозяин, а государь".

В Петербурге Желябов деятельно посещал рабочие окраины, вел в кружках занятия, поддерживал, укреплял и расширял с рабочими связи. Среди них он был известен под кличкой Тараса. Тараса любили и ценили. Его вдохновенные речи крепко и надолго запоминались. Он умел подчинять, укреплять веру в революционное дело. Исполнительный комитет через Желябова и Перовскую направил в среду рабочих больше 20 пропагандистов. Они обслуживали в кружках не менее 300 рабочих. Прежде всего кружки возникли на крупных предприятиях: на Семянниковском, Обуховском, Чугунном, Балтийском заводах, у Нобеля, Лесснера. Отсюда народовольцы распространяли влияние и на мелкие предприятия. Кружки были повышенного и пониженного типа. Царские шпионы шныряли по окраинам, на фабриках и заводах, но кружки были хорошо законспирированы: члены данного кружка знали только друг друга; с другими кружками связь поддерживалась организаторами и агитаторами, на то особо уполномоченными партией. Читали "Капитал" Маркса, Лассаля, сочинения Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Бокля, Флеровского. Из художественной литературы в ходу были: "Что делать", Глеб Иванович Успенский, Наумов, Златовратский. "История одного крестьянина" Эркмана-Щатриана, "Спартак" Джиованниоли, "Эмма" Швейцара. Иногда происходили страстные споры между чернопередельцамм и народовольцами.

Чернопередельцы доказывали, что политическая борьба и, в особенности, терроризм отпугивают пролетариев, что надо вести работу, имея в виду непосредственные нужды, что основная задача — пропаганда в массах, что фабричный и аграрный террор обычно только вредят. О чернопередельцах Андрей Иванович— он с ними в кружках встречался нередко— отзывался иронически: убеждают работать среди крестьян, а сами сидят в больших городах. Получается болтовня. Он был неправ: Чернопередельцы в городах сложа руки не сидели, многие из них вели пропаганду также и среди крестьян.

При самом деятельном участии Желябова была выработана "Программа рабочих членов партии "Народной Воли". В этой программе говорятся, что рабочие должны "приступить к выполнению переворота", для чего должны сплотиться в тайные кружки.

"Пользуясь уважением и любовью рабочих, члены кружка поддерживают бунтовский дух в рабочей среде, устраивают, где нужно, стачки против фабрикантов и готовятся к борьбе с полицейскими и правительственными войсками, всегда стоящими за фабриканта… Если бы правительство из боязни общего бунта решилось сделать обществу кое-какие уступки, т. е. дать конституцию, то деятельность рабочие должна от этого изменяться. Они должны заявить себя силой, должны требовать себе крупных уступок, должны вводить своих представителей в парламент и, в случае надобности, поддержать эти требования массовыми заявлениями и возмущениями"…

В программе нет указания, что рабочим надо организоваться в самостоятельную партию и бороться за свои классовые цели; тем не менее для той поры она являлась крупным шагом вперед. Программа ясно указывала на социализм, правда, в крестьянской форме, как на конечную цель, программа призывала к политической борьбе, к свержению самодержавия путем политического переворота. Есть в ней также намеки на программу-максимум и на программу-минимум. Не трудно вообще заметить, что в программе нашли выражение основные взгляды, которые не уставал разбивать Желябов.

Желябов прекрасно понимал, что настоящей политической партии нельзя ограничиваться среди рабочих одной кружковой деятельностью, что нужна массовая пропаганда. Этой цели и должна была послужить "Рабочая газета", кровное детище Андрея Ивановича. Тяжелый на подъем к литературному труду, он на этот раз удосужился для первого номера написать передовую статью. Желябов писал:

— Испокон веков не любили цари правды и всегда гнали ее нещадно. Награждали лесть да коварство, а за слово разумное, правдивое — терзали тело и душу. Но не удавалось им задушить правду в сердце человека; всегда находились смелые люди, для которых истина и справедливость были всего дороже. Не страшили их в старину царские тюрьмы, пытки и костры, не страшат их ныне и виселицы. Правдивое, смелое слово их становится слышнее и грознее, и не унять его царской своре. Печатались и расходились запрещенные книжки и газеты по всей земле русской и больно тревожили они царя с его сворой, потому — правда глаза колет. Но вот третий год, как основана в Петербурге тайная типография (книгопечатня)…

Передовую, говоря по правде, нельзя назвать удачной. Рассуждения о смелых и правдивых людях, действовавших "всегда", — отвлеченны и неопределенны даже и для восьмидесятых годов. Нельзя признать удачными и попытки стилизовать русскую народную речь; но выход "Рабочей газеты" все же был крупным политическим событием.

Среди рабочих Андрей Иванович искал людей, готовых пойти в террор. Им был сформирован террористический отдел рабочей организации. В отдел Желябов привлек Тетерку, Тимофея Михайлова, интеллигентов Емельянова, Гриневицкого и некоторых других. Котельщик Михайлов хорошо был известен среди рабочих своею преданностью революции и честностью. По заявлению Рысакова состав боевой группы был невелик, не больше 20 человек. На самом деле, группа была и того меньше. В своих оговорах Рысаков то я дело возвращается к деятельности Желябова среди рабочих.

…— Я познакомился с Желябовым, обещавшим мне через содействие партии самую широкую деятельность среди рабочих… Желябов мне сразу понравился; я видел в нем крупного деятеля и вследствие своеобразного представления о террористах решил, что он не террорист, потому что агитирует среди рабочих. Желябов говорил как-то особенно увлекательно, уничтожая всякую возможность отнестись к нему критически и в то же время составить себе определенное понятие о сказанном. Оставалось впечатление чего-то блестящего, но и только… Я под его влиянием понял то миросозерцание, которое въелось в партию и которое террористических фактов не позволяет относить к области преступления…

…Прибавьте еще неотразимое впечатление от речей Желябова, и моя наэлектризованность в данном случае понятна. Я не считал покушения даже убийством, т. е. мне ни разу не нарисовывались в голове кровь, страдания раненых и т. д., но покушение рисовалось каким-то светлым фактом, переносящим! общество в новую жизнь. Под влиянием речей Желябова я чувствовал себя участником в достижении этого блага и был даже счастлив, принося себя в жертву… Желябов даже мог развить во мне партийность, чего "е мог сделать никто из прочих лиц, сталкивающихся со мной, потому что он смотрел шире партии и за ней видел свет…[69]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});