Колокол. Повести Красных и Чёрных Песков - Морис Давидович Симашко

растет — знай собирай. Только трудно мужичку. Уж она знает, в деревне росла. Мало что дворянка…

По Ибраю если посмотреть — славный народ киргизы. Так и Володинька их хвалит. Нигде, говорит, такой душевный покой не ощущал, как в юрте у киргиза. Хозяин голодный будет, а накормит всем, что есть. И спать можно спокойно, никто гостя не обидит.

Что ж, Ибрай, как посмотришь, настоящий учитель. Серьезный такой: даже и в чувствах. Ведь и киргизам надо учиться. Вон как о них душой болеет. И все на меня смотрит, понимаю ли его. Уж, конечно, понимаю. Да как же такое не понимать.

Сейчас и в России благородные люди в учители пошли. В их уезде сестры Прозоровские крестьянских детей учат. Никодим Павлович Шелгунов школу на свои средства открыл. Она бы и сама, если б не дети да Володинькина служба, учительством занялась. Чем-то служить надо людям.

Ну вот и Володинька. С открытостью Ибрай и на него смотрит. Уж доподлинно честный он и благородный человек. И вовсе никаких претензий на нее не имеет — просто высказал чувства. Нет в том плохого.

Сказать ему только надо, что понимаю все. Вот так взять за руку и сказать…

11

Теперь у него не хватало времени. Уже утром другого дня пришел он на час раньше начала занятий в присутствие и с нетерпением ждал Николая Ивановича. Когда вошли к Генералу, тот распекал за что-то Варфоломея Егоровича Воскобойникова.

— Никак нет-с… Так точно-с, Ваше превосходительство! — отвечал делопроизводитель, глядя с очевидной иронией на начальство. Он был опытен во всех делах правления и знал себе цену.

— Ох, и упрямы же вы, Варфоломей Егорович! — покачал головой Генерал, явно уступая.

— Не я, Василий Васильевич, дух службы, — скромно отвечал тот. — Это сильнее — с человеческих чувствований.

— Ладно уж, идите, — махнул рукой Генерал. — Только чтобы без крайностей.

— А это уж по-человечеству, в наших силах.

Наклонив большую голову с крупными, словно медными завитками волос, Генерал читал составленную ими подробную бумагу о киргизских школах при степных укреплениях. Этот же человек, с очевидной добротой относящийся к нему, некогда приказал изгонять с вековых мест обитания казахские аулы. Как бы смотрел он на Генерала, если бы узнал о том прежде?

Ведь и господин Дыньков был когда-то непонятен ему. Однако сделался перелом и мир предстал перед ним во всей сложности. Дух службы, сказал Варфоломей Егорович. Однако же есть тут другая половина, что противна этому духу. В самом Генерале содержится противоречивость. В том и глубина книги, подаренной ему учителем Алатырцевым. Никто не сделал ему большего подарка…

— Вот господин Алтынсарин изъявил желание сделаться учителем, — сказал Николай Иванович.

Брови Генерала удивленно поднялись, серые, с металлическим светом глаза остановились на нем. Впервые в них при взгляде на него было внимание. И все сразу приметил он в этих глазах — тайную усталость, тоску и еще некий интерес. Как бы пробудилось в них что-то спрятанное до поры.

— Ты хочешь быть учителем? — спросил Генерал по-казахски. Потом откинулся в кресле, помолчал и стал говорить по-русски. — Думалось, по службе вам предстоит идти, Алтынсарин. Аттестация у вас отличная и род хороший. Зачем же вам хочется в учители?

Он молчал, и Николай Иванович сказал за него:

— Тут потребность внутренняя, святой огонь. Будущее народа своего видит в просвещении господин Алтынсарин.

Снова Генерал со вниманием посмотрел на него. Все от областного правления по школам было приготовлено. Но было это лишь началом дела. Он помнил лежащую в подвале переписку по одной только школе, где на полях шла война между духом службы и природным чувством. Хромой русский генерал один бился тогда за узунских кипчаков. Но вот пришло его время.

Как же надо начать учить кипчаков? Все, что шло из этого мира, было непонятно. Однако, попадая в круг узунской вечности, становилось вдруг посторонним и немыслимым. Даже лисица и ворона умолкали там, приходя в естественное свое состояние. Для тех, кто слушает сказки и смотрит рисованных зверей, они обретают душу. Но кто воочию видит их в своем окоёме, не понимает, как это они разговаривают подобно людям. Звери имеют только повадку, натуру, свои извечные знаки. И всякий отход от природной правды становится ложью. Можно ли сказать кому-то из детей, которые с домуллой Рахматуллой лишь учат непонятные им стихи, что лисица говорит с вороной человеческим языком. По-русски оно и возможно, но у кипчаков такого не бывает. Иначе не выжили бы они.

Самые знаки природы там совсем другие. Смелость и благородство у волка, освобожденного от людских слабостей. Может быть, и русская сказка, где в единственном случае волк помогает людям, пришла отсюда?..

Нет, это придет закономерно, а надобно находить у самих кипчаков основания их выхода из круга. Николай Иванович не понимает до конца трудности дела. Впустую будет заучиваться то, что не найдет встречи со стороны ребенка. Объясняться же с ним ближе всего привычными формами, идя от простого, природного.

— Кто ж в Восточной части Орды сейчас наиболее почитаемый из певцов?

Он не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Генерал и Николай Иванович с ожиданием смотрели на него. Они уже полчаса говорили о том, что следует от Географического общества записать песни киргиз-кайсаков.

— Больше других нравятся киргизам песни акына Марабая, — сказал он, подумав. — Я уже говорил о том.

— Не очень ли он стар? — Генерал постукивал пальцами по столу. — Сможет ли быть вызван в Оренбург этот человек?

— Он мне курдас.

— Курдас?.. Разве ж бывают в столь юном возрасте акыны?

— Бывают, — подтвердил он.

— Но нам больше кстати аксакалы, так сказать, хранители мудрости.

— Нет, нужен Марабай! — твердо сказал он.

Они записали, что позовут Марабая. Подумалось, что и в нем раздвоение. По службе он уже тоже именовал кипчаков киргизами. Голоса Генерала и Николая Ивановича опять уплыли из круга, в котором он сейчас находился. От чего же идти с детьми в самом первом положении?..

С того ли, что было у них в школе при Комиссии? Урочный распорядок, умывальники, постели с первых же шагов. И конечно все от корней дуба при лукоморье до зеленой с черными углами книги в вершине. Однако нечто в этой школе затемняло природную часть. Миргалей Бахтияров высчитывал, сколько лет предстоит служить до статского советника, маленький Айтокин ждал прибылей от кипчаков. Как же перевесить дух службы в пользу природной части?

А еще мало средств, даже не хватит на умывальники. Тут ведь не город на Тоболе, который, представлялось