Наше море - Владимир Дубровский

Это создавало угрозу окружения немецких войск на Керченском полуострове. Началось поспешное отступление немцев. Войскд Отдельной Приморской армии 'в ночь на 11 апреля, поддержанные моряками Азовской военной флотилии под командованием контр–адмирала С. Г. Горшкова, перешли в решительное наступление и к 6 часам утра овладели Керчью. Теперь каждый день приносил радостные вести.

13 апреля были освобождены Феодосия, Евпатория и Симферополь. В Симферополе не работало почти ни одно предприятие, многие заводы, учебные заведения, библиотеки были разрушены. Наступление советских войск успешно продолжалось. Уже 17 апреля подвижные части Красной Армии подошли к внешнему оборонительному обводу Севастополя и овладели Балаклавой.

Следом за наступающими частями Красной Армии шли дивизионы наших тральщиков. Они разминировали подходы к Крымскому побережью и его порты.

Еще заканчивались бои за Феодосию, когда с моря стали приближаться к порту два дивизиона наших катерных тральщиков. Командовали ими капитан–лейтенанты Григорьев и Шиповников. Возглавлял эту группу флагманский минер бригады Щепаченко.

При входе в Феодосийский залив тральщики были обстреляны немецкой береговой батареей с мыса Ильи. Попаданий не было, и когда на мыс ворвались солдаты [214] Приморской армии, и орудия оказались брошенными, а противник бежал.

Щепаченко с мостика головного корабля рассматривал в бинокль побережье. Справа от входа в гавань тянулась на восток к Чауде широкая полоса пляжа. Там, где раньше на берегу стояли деревянные топчаны и пестрели полосатые тенты, сейчас торчали колья с колючей проволокой. Ветер с берега колыхал на воде какие–то точки. Сначала Щепаченко показалось, что это чайки. Но по мере приближения стали видны тонкие острые рога: это были немецкие якорные мины, выставленные против тральщиков.

Один за другим входили корабли в гавань, и то, что увидел Щепаченко в Феодосийском порту, поразило его. Хотя оккупанты и пользовались портом для стоянки своих военных кораблей, он находился в состоянии одичания и запустения.

В течение дня размещались в гавани и разбирались в тральном хозяйстве. Перед вечером Щепаченко вывел тральщик на внешний рейд. Не терпелось предварительно осмотреть место предстоящей работы.

Сразу же за волноломом торчали из воды голые мачты транспортов, затопленных при высадке десанта в декабре 1941 года. Корабли сидели на грунте на ровном киле, и мачты их с перекладинами рей напоминали кладбищенские кресты.

Тральщик все ближе подходил к большому пляжу Феодосийского залива. Скоро в толще бледно–зеленой воды стали появляться темные шары на тонких минрепах, уходивших на дно. Щепаченко заметил, что мины выставлены отдельными группами, или, как моряки называют их, минными банками. Определив место тральщика, он нанес на карту минную банку.

Возвращались в Феодосию вечером. Было очень тихо, светила луна. Город лежал на берегах бухты темный и, казалось, необитаемый.

Чем ближе подходил тральщик к причалам, тем больше изменялась картина ночного города. Причудливые тени, голубевшие на берегу, принимали очертания полуразрушенных строений и домов. С берега доносились запахи дыма, бензина, жилья. На пирсе мелькали фигуры матросов, слышался шум автомашин и голоса людей. Где–то в городе, за стенами порта, громко лаяли собаки. [215]

Вместе с командиром тральщика Щепаченко всматривался в темноту, обходя вехи, кем–то выставленные внутри Феодосийского порта. Щепаченко вспомнил, как в 1941 году здесь при выходе в море подорвался на мине тральщик «Минреп», которым командовал молодой, подвижной как ртуть темноглазый офицер — Лев Аверков. Что случилось тогда на корабле — до сих пор неизвестно. То ли рулевой неточно положил руль, то ли не сработали на развороте машины корабля, но тральщик выкатился прямо на веху, ограждавшую недавно сброшенную немцами магнитную мину. Мгновенный взрыв разломил корабль, и он пошел ко дну. Подоспевшая с берега шлюпка подобрала нескольких матросов. Уцелевший при взрыве командир корабля Аверков, спасая раненых матросов, утонул…

Щепаченко предполагал, что и сейчас на грунте лежат магнитные мины. Оставляя порт, противник, безусловно, заминировал его.

Когда тральщик пришвартовался к пирсу, на берегу оказалось множество людей: работы по восстановлению разрушенного порта не прекращались ни днем ни ночью.

Город и порт, издали казавшиеся безлюдными, жили напряженной жизнью.

Сойдя на берег, Щепаченко отправился к старшему морскому начальнику Феодосии. Надо было доложить о намеченном на завтра плане работ по тралению и связаться со штабом бригады. Город был затемнен, но пустынные улицы ярко освещала луна. Щепаченко, не узнавший их, с трудом разыскал здание, где разместился старморнач. Им оказался его давний знакомый капитан 2 ранга Успенский.

— Вот где пришлось снова увидеться! — добродушно говорил он. — Ну-с, с чем пожаловал, дорогой?

Все так же сдержанно улыбаясь, он покуривал свою трубочку. Речь его стала еще больше изобиловать морскими терминами.

О неудавшейся встрече он говорил: «Рандеву не состоялось». А когда какой–нибудь нетерпеливый командир корабля запрашивал, какое принято решение по его вопросу, Успенский отвечал: «Я разбираю сигнал, который вы подняли на своих фалах!» Если командир отстаивал какое–нибудь явно ошибочное положение, он говорил: [216] «Поднимаю вам сигнал «Веди» — ваш курс ведет к опасности!»

Командиры кораблей знали эту особенность старморнача, бывшего офицера–подводника, старались поддержать его тон.

В этот вечер наметили план работы. Для траления минных банок и полей обширного Феодосийского залива сейчас не было ни сил, ни возможностей. Решено было проложить в первую очередь фарватер для входа в гавань и очистить Феодосийский порт. Фарватер предстояло пробивать на всю длину Феодосийского залива, с несколькими поворотами и коленами.

Когда Щепаченко возвратился к месту стоянки кораблей, матросы еще не спали. Отпустив машину, он с трудом пробирался среди портовых развалин к пирсу, где ошвартовались импровизированные тральщики. Это были те самые мотоботы, которые в горячие дни высадки десанта вместе с другими кораблями неудержимо устремлялись к Керченскому полуострову. Сейчас же перед ними стояли совсем иные задачи.

На тральщиках, мимо которых проходил Щепаченко, матросы вели разговор. Кто–то, невидимый в темноте, говорил:

— Ничего б я не хотел, ребятки, как попасть на бережок в парикмахерскую. Сядешь, бывало, в теплое еще кресло, подходит девушка в белом халате, берет двумя пальчиками твой облупившийся нос и спрашивает: «Бритва вас не беспокоит?» Красота!

Щепаченко было понятно желание матросов сбросить заскорузлую робу, разгладить клеш, побриться в настоящей парикмахерской.

На втором тральщике приятный басок напевал что–то под гитару.

Возле флагманского тральщика на берегу собралась большая толпа матросов. Вспыхивали огоньки самокруток, дымили самодельные трубки. Эти трубки, а также портсигары с затейливыми монограммами, мундштуки и рукоятки финских ножей матросы в свободные минуты с увлечением изготовляли из подручных и трофейных материалов: плексигласа и разноцветных кусочков пластмассы.

Щепаченко прислушался: [217]

— Минное дело — интересное дело! — услышал он голос мичмана Рябца. — Надо только полюбить его!

Щепаченко знал, что мичман Рябец в свободное время читает книги о флоте и часто рассказывает матросам о прочитанном.

— Русские моряки всегда были смелыми и дерзкими, они еще раньше англичан, известных мореплавателей, выходили на своих утлых суденышках в северные и южные широты и были отличными мореплавателями, — продолжал Рябец, видимо ранее начатый разговор. — Так–то, Гриша, а ты говоришь, подавайте мне эсминец. Надо свой корабль любить, тогда и на нем воевать можно отлично! — заключил он.

— Ну что, Гриша, загнал тебя мичман на клотик? — послышался в темноте чей–то веселый голос.

Матросы, поднимаясь, бросали цигарки в воду. И Щепаченко снова услышал спокойный голос мичмана:

— Спать, спать уже пора! Завтра вставать чуть свет!

Началось боевое траление. Раннее утро. Зеленеет молодая трава, омытая росой. Чистый, прозрачный воздух наполняется гулом моторов тральщиков. От Сарыголя слышатся глухие взрывы — это уже работают саперы, разминируя побережье. До восхода солнца выходят в море и тральщики. Построившись строем фронта, они ложатся на заданный курс.

Тральщик главного старшины Юдина идет крайним в строю фронта. Сигнальщик Аносов всматривается в толщу воды и, хотя в глазах от постоянного напряжения рябит, сразу же замечает черное пятно мины.

— Справа по носу мина! — громко докладывает Аносов. Рулевой матрос Лобанов, взглянув на командира, уже собрался положить руль влево, как снова послышался голос другого сигнальщика: