Холодная ярость - Дмитрий Петров

Опустит кудрявую головку, заглянет в некую тетрадочку, где имеется список «дополнительных» сотрудников, и поводит по странице наманикюрен-ным пальчиком.

– Да, – скажет через полминуты в трубку, – такой у нас работает. Да, Максимов В. В., именно так.

Так что проверяйте на здоровье. Конечно, такая система годится для поверхностного общения со случайными людьми. Потому что если с таким удостоверением нарвешься на настоящего сотрудника радио, будет смешно и глупо…

Вербин решил начать с третьего этажа и потом двинуться вниз.

– Чего надо? – спросил из-за двери грубый голос, после того как майор нажал несколько раз на дребезжащий звонок.

– Поговорить бы надо, – отозвался Вербин. Практика показывает, что с неотесанными людьми лучше всего сразу же взять такую же ноту. Грубияны, как правило, считают вежливость проявлением слабости.

– О чем говорить? – тут же донесся голос.

– Областное радио, – сказал Вербин. – Я корреспондент, вот у меня удостоверение.

Через некоторое время дверь открылась и на пороге появился небритый субъект лет сорока в майке, открывавшей волосатую грудь, и с куском колбасы в руке. Несмотря на поздний уже час, казалось, что человек только что встал с постели.

Похоже, так оно и было, потому что за спиной его тотчас возникла еще одна фигура, на этот раз женская – в длинном засаленном халате с торчащей из-под низу ночной рубашкой.

– Чего ему надо? – говоря о Вербине в третьем лице, спросила женщина, и мужчина, не оборачиваясь, тут же ответил ей не по-русски, на отрывистом гортанном языке.

– Я готовлю материал о расселении жилых домов в этом районе, – стараясь говорить миролюбиво, сообщил майор. – Хотелось бы узнать ваше мнение об этом.

Ваш дом ведь должен идти на расселение?

Дальше прихожей его не пустили. Встретившие Вербина люди оказались кавказцами, снимавшими ЭТУ квартиру.

– Какой расселений? – возмущенно заговорил мужчина. – Слушай, какой расселений? Хороший дом, зачем расселять?

– Люди живут, куда потом денутся? – гортанно запричитала молодая женщина, бывшая, по всей видимости, женой волосатого господина. Она плохо говорила по русски и поэтому в дополнение к своим словам сильно размахивала руками, обнажившимися по локоть из широких рукавов платья. Только сейчас майор сообразил, что на даме отнюдь не халат, а скорее платье…

– А хозяева квартиры где? – на всякий случай поинтересовался Владимир.

– Мы – хозяева, – гордо и без смущения объявил кавказец. – Были тут старичок со старушкой, жили бедно, плохо. Я их квартира снял, деньги платил – старички к детям поехали. Дети тоже плохой у них, бедный, есть нечего, хлеба нет. Я деньги платил, они живут, и квартира моя.

– То есть вы купили эту квартиру? – уточнил Вербин на всякий случай, хотя знал, что в этой квартире прописаны только два старика и больше никого.

– Зачем купил? – даже слегка обиделся мужчина и снова заговорил возмущенным голосом. – Зачем купил? Я им деньги плачу, даю на покушать, на все другой…

Все было понятно, так часто теперь бывает. Живут себе два старичка, пенсии у обоих совсем маленькие. Приезжает такой вот смуглый гражданин черт знает откуда и как бы берет старичков на содержание. Они съезжают куда-нибудь – к детям или другим родственникам, а он живет в их квартире. Один или с семейством, как в данном случае.

– А почему вы не купили эту квартиру? – задал Вербин следующий вопрос. – Вы что, не граждане России? У вас нет вида на жительство?

Спросил это и тотчас пожалел – незачем было вылезать со своей осведомленностью об этой проблеме. Для нелегальных эмигрантов из южных стран такие вопросы хуже всего – они ненавидят эти вопросы до дрожи, до ненависти.

До вопроса о документах эти люди могут говорить о чем угодно. Они будут слезно рассказывать о том, что они беженцы из «горячих точек», о том, что их притесняли хуже некуда. Или рассуждать о том, что они советские люди и приехали из «братских республик».

Но после вопроса о документах они звереют на глазах. Потому что задающий этот вопрос как бы тем самым говорит очень многое, что не выскажешь прямыми словами, но что явственно подразумевается. А именно: «Ты – нежелательный иностранец, нелегально, воровским образом проникший в мою страну. У тебя нет визы, нет вида на жительство. Ты отбираешь рабочие места у граждан России, тебя следовало бы выслать отсюда, да просто на всю вашу ораву сил не хватает».

Вот что примерно означает невинный вопрос о документах, обращенный к гортанному человеку и возмущающий его до ужаса.

И на сей раз майор Вербин не сдержался: как всякий милиционер, он не любил приезжих южан. Реакция не заставила себя ждать.

– Какой гражданин? – закричал мужчина, размахивая руками. – Какой жительства, а? Я тебя спрашиваю!

Он принялся наступать на Владимира, с каждой секундой приходя во все большую ярость. Женщина проворно отступила за спину мужа, видимо поняв, что сейчас он будет бить этого местного ханурика, посмевшего задавать некорректные вопросы.

– Ты мент, да? – орал волосатый. – Ты что за вопрос мне задавал?

Из комнат, расположенных дальше по коридору, бежали дети. Их было четверо, как успел заметить майор, отступая к входной двери: двое малышей и двое мальчиков-подростков лет четырнадцати смуглых, полуголых, в глазах которых уже вполне ясно посверкивал волчий огонек.

«Если они кинутся все вместе, что возможно, подумал Вербин, – мне несдобровать. С ними лучше не связываться».

На этот раз он захватил с собой пистолет, который висел сейчас под мышкой на ремне, но не станешь же стрелять в такой ситуации! Вдруг случайно заденешь одного из этих подростков-волчат. Потом затаскают по судам, они ведь несовершеннолетние, а суд не посмотрит на то, что в четырнадцать лет эти джигиты уже вполне могут убить человека…

Владимир толкнул спиной дверь, которая, к счастью, осталась незапертой, и выскочил на лестницу. «Хозяин жизни», купивший, по его понятиям, все в этой стране, решил не догонять несчастного «журналиста» – пусть бежит. Он только выглянул из квартиры и, перед тем как захлопнуть дверь, еще раз крикнул:

– Будешь соваться, мы с тобой разберемся! Найдем и достанем!

Майор остался один на лестнице, прислушиваясь к тому, как из-за захлопнувшейся двери доносится сразу начавшийся визгливый гвалт на чужом наречии. Видимо, довольный собой отец семейства объяснял своим волчатам, как надо разговаривать с жалкими местными людишками.

Вербин вдруг живо представил себе, как испугался бы оказавшийся на его месте настоящий журналист. Агрессия, брань, да еще угрозы «разобраться».

Интересно, кто это «мы»? Наверное, какая-нибудь из рыночных мафий, состоящая из таких вот нелегальных выходцев из «братских республик».

«Надо бы позвонить потом здешнему участковому, – подумал майор. – Рассказать ему… Хотя, скорее всего, он и сам знает, но либо боится связываться, либо давно уже куплен, берет деньги. А каково здешним детям ходить в школу вместе с этими волчатами?»

Руки у него немножко дрожали, но не от страха, конечно, а от брезгливости и бессилия.

«Вот бы врезать по этой наглой морде!» – крутилась мысль. Не убить, а врезать. Со словом «убить» у Вербина были особые, аккуратные отношения. Служа в уголовном розыске, он слишком хорошо знал, что это слово конкретно означает.

Что значит убить человека, как это в реальности выглядит. Нет, убить ему никого и никогда не хотелось – это уже совсем другое.

Вот, может быть, только тех парней, которые насилуют маленьких детей перед видеокамерами. Тех – пожалуй…

Майор вспомнил то, что удалось увидеть в покинутой столь поспешно квартире. Видел он немного, но достаточно для первого впечатления. Грязные стены, повсюду валяется хлам, накурено, люди одеты неряшливо. Настоящее логово.

Может в этой квартире располагаться притон, куда привозят детей для съемки? Не исключено.

Ниже этажом к двери долго никто не подходил, а затем послышался тихий старушечий голосок:

– Вам кого?

Представившись, как и в первый раз, Вербин попал в квартиру лишь после того, как через глазок показал свое липовое журналистское удостоверение.

– Вот и хорошо. А то откуда знаешь, кого Бог приведет? – сказала старушка, впустившая Вербина внутрь. Была она высокого роста, в длинной темно-коричневой юбке и черной шерстяной кофточке, наглухо застегнутой до самого горла.

Серебристые седые волосы туго стянуты в узел на затылке, на изборожденном глубокими морщинами лице светится приветливая улыбка.

Здесь все было совсем не так, как только что на третьем этаже.

– Проходите, – пригласила старуха, отворяя дверь в комнату. – Меня зовут Маргарита Васильевна. Только обувь уж, будьте добры, снимите, а то у меня тут кругом половички.

Оказавшись в большой комнате, площадью метров тридцать, Вербин буквально обомлел от поразившей его красоты. В углу, возле окна, находился огромный иконостас, состоящий из десятка икон разного размера. Под ним стоял столик, на котором лежала стопка книг и стояла хрустальная вазочка с положенными туда расписными пасхальными яйцами.