Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - Александр Анатольевич Васькин

15 лет в Шлиссельбургскую крепость, в ту камеру, где ранее находился малолетний император Иоанн Антонович, убитый охраной во время попытки поручика Мировича освободить его. Императрица повелела провести публичное сожжение изданных Новиковым книг, а собрали их по книжным магазинам более 18 тысяч экземпляров! Усугубило гнев императрицы и обнаружение в доме Новикова тайной типографии, в которой печатались масонские книги.

Новиков упросил Екатерину II разрешить ему взять в камеру книгу - Библию, которую он в заключении выучил наизусть. Учил он Библию четыре года, после чего по личному ходатайству архитектора Баженова перед новым императором Павлом I Новикова отпускают из крепости. Но этих нескольких лет хватило с лихвой, чтобы не сломленный екатерининскими вельможами человек превратился в больного и безвольного старика.

Мимо Хераскова тучи прошли стороной, видимо, по причине его литературных заслуг. Собрания масонов на Тверской, естественно, прекратились. Императрица по-своему наказала поэта, никоим образом не отмечая его ни наградами, ни повышениями. В начале 1790-х годов он уже старый, нездоровый человек, да к тому же нуждается в деньгах. Те 30 тысяч он давно уже потратил. В декабре 1795 года он обращается к государыне: «Не имея по несчастным моим обстоятельствам другого пропитания кроме Государского Вашего жалованья, осмеливаюсь при истечении дней моих отверзть мое сердце пред лицом прозорливейшей монархини, преклонить мои дрожащие колена пред священным Твоим престолом, простирать к Тебе трепещущие мои руки, к Тебе, матерь моя, матерь отечества, и воззвать к божественному Твоему милосердию...»

Лишь после смерти «монархини» ее сын пожалел старика, произведя его в ноябре 1796 года в тайные советники, а через три года Херасков получил Аннинскую ленту и 600 душ крестьян. Скончался Херасков при Александре I в 1802 году. Гаврила Державин посвятил ему стихи:

Любимец русских муз (в нем наш Вергилий цвел)

Монархов подвиги, дела героев пел.

Се вид его лица, души - стихи свидетель,

А жизни - добродетель.

Чего Херасков только не писал, отличаясь редкой плодовитостью, - и поэмы, и романы, и басни, и сказки, и трагедии с комедиями, и даже «слезные драмы». Возможно, что он и остался бы в истории русской словесности как лучший поэт России, если бы не рождение Пушкина, создавшего, по выражению Ивана Тургенева, наш язык и нашу литературу. А потому довольно скоро Хераскова позабыли, ибо, как сказал Белинский, «Херасков был человек добрый, умный, благонамеренный и, по своему времени, отличный версификатор, но решительно не поэт».

Позабыли поэта, но не общественного и государственного деятеля, отдавшего полвека жизни Московскому университету. Разве можно запамятовать тот факт, что благодаря Хераскову был создан Благородный пансион, готовивший своих выпускников к продолжению учебы в университете. Находился он на Тверской улице (нынче здесь Центральный телеграф). Обстановка в пансионе очень напоминала ту, что царила в шляхетском корпусе, который окончил сам Херасков. Потому столько замечательных юношей училось в пансионе -Лермонтов, Жуковский, Грибоедов, Тютчев, Одоевский. Обязан Хераскову своим расцветом и университетский театр. Не зря мы вспомнили об этом удивительном человеке в связи с историей усадьбы на Тверской улице.

С 1799 года владельцем усадьбы Хераскова становится генерал П. В. Мятлев; от того времени сохранились стены дома и частично - его первоначальная планировка. С 1807 года усадьба перешла во владение графа Льва Кирилловича Разумовского (1757-1818), сына гетмана Разумовского.

О колоритной фигуре Разумовского рассказывает Михаил Пыляев: «Родился Разумовский в 1757 году; в 1774 году он был зачислен в блестящее посольство князя Н. В. Репнина и вместе с ним отправился в Константинополь. По возвращении с Востока он поступил в Семеновский полк. В это время в полку он сделался одним из первых петербургских щеголей и ловеласов, но среди светских успехов своих он сумел сохранить свежесть и чистоту сердца.

И. И. Дмитриев рассказывает, что во время дежурств на петербургских гауптвахтах к нему то и дело приносили записочки на тонкой надушенной бумаге, видимо писанные женскими руками. Он спешил отвечать на них на заготовленной заранее, также красивой и щегольской бумаге. В Семеновском полку он дослужился до полковничьего чина и только в 1782 году поступил генерал-адъютантом к князю Потемкину. Отец сам спешил удалить сына из столицы. “Лев - первыя руки мот, - писал он к другому своему сыну, Андрею, - и часто мне своими беспутными и неумеренными издержками немалую скуку наводил”.

За Дунаем он забыл свое столичное сибаритство и храбро дрался против турок, и не прочь был покутить с товарищами, которые его все без памяти любили. Сперва он командовал Егерским полком под начальством Суворова, а потом был дежурным генералом при князе Н.В. Репнине. В 1791 году он был под Мачином. За военные подвиги Разумовский был награжден орденом св. Владимира 2-го класса. В 1796 году он подал по болезни в отставку и отправился за границу. Пропутешествовав несколько лет, он окончательно поселился в Москве. Отец отделил ему вместе с громадным малороссийским имением Карловкою можайские вотчины и Петровское-Разумовское. В 1800 году Лев Кириллович по делам и для свидания с родными отправился в Петербург. Едва успел он туда приехать, как получил высочайшее приказание немедля возвратиться в Москву.

Граф Лев Кириллович, по словам князя Вяземского, “был замечательная и особенно сочувственная личность”. Он не оставил по себе следов ни на одном государственном поприще, но много в памяти знавших его. Он долго жил в Москве, на Тверской, в доме, купленном им у Мятлевых (теперь принадлежит г. Шаблыкину - в нем помещается Английский клуб), и забавлял Москву своими праздниками, спектаклями, концертами и балами. Он был человек высокообразованный: любил книги, науки, художества, музыку, картины, ваяние. Едва ли не у него первого в Москве был зимний сад в доме. Это смешение природы с искусством придавало еще новую прелесть и разнообразие праздникам его.

Лев Кириллович был истинный тип благородного барина; наружность его была настоящего аристократа: он смотрел, мыслил, чувствовал и действовал как барин; росту он был высокого, лицо имел приятное, поступью очень строен, в обращении отличался необыкновенною вежливостью, простодушием и рыцарскою честью. Он был самый любезный говорун и часто отпускал живое, меткое забавное слово. Он несколько картавил, даже вечный насморк придавал речи его особенно привлекательный диапазон. Всей Москве известен был обтянутый светлой белизны покрывалом передок саней его, заложенных парою красивых коней, с высоким гайдуком на запятках. Всякому москвичу знакома была большая меховая муфта графа, которую он ловко и даже грациозно бросал в передней, входя в комнаты. Разумовского в обществе тогда называли Le Comte Lеоn (граф Леон - фр.)