Революция. Книга 1. Японский городовой - Юрий Бурносов

— «Всего лишь животные, а не порождения Ада»? — скептически спросил Гумилев. — Ну-ну…

Феликс затряс головой, продолжая бормотать

— Кто, как господь, бог наш? Вы, святые ангелы и архангелы, защитите и охраните нас! Добрая, нежная матерь, ты навеки наша любовь и наша надежда! Матерь Божия, пошли нам святых ангелов, чтобы они нас защитили и отогнали бы от нас злого врага!

Визгливый хохот раздался совсем рядом, и Коленька, не целясь, выстрелил.

— Святая матерь, приди на помощь бедным, обрати твой взор на малодушных, утешь опечаленных, проси за народ, умоляй за священников, заступись за людей, посвятивших себя служению богу! — уже не бормотал, а вопил толстый переводчик. — Пусть все, которые почитают тебя, почувствуют твою помощь!

Гумилев сунул руку в карман и нащупал скорпиона. Он почему-то вспомнил о талисмане только сейчас, и едва не вскрикнул, когда в мякоть большого пальца вонзилось острое жало. Тьма сразу же словно рассеялась, уступив место серым полупрозрачным сумеркам, и Гумилев увидел уродливую тень, прыгающую за пределами освещенного костром пространства. Это был тот же самый монстр, с изуродованным пулями лицом; однако раны выглядели так, словно им были не сутки, а как минимум несколько месяцев. Даже оторванная нижняя челюсть была на месте, а пустую глазницу закрывал отвратительный нарост.

Продолжая сжимать талисман, Гумилев поднял револьвер и прицелился. Казалось, противник почувствовал это, ибо метнулся в сторону и пропал за редким кустарником.

— Он там! — крикнул Гумилев.

Феликс и Коленька принялись палить в указанном направлении, и Гумилев почувствовал, как на него опять накатывает волна необъяснимой лени. Лечь поближе к костру, к теплым языкам пламени… Нет! Сжав кулак так, что жало вонзилось еще глубже, Гумилев решительно зашагал вперед, бросив:

— Не стрелять!

Коленька и толстяк-переводчик замерли с поднятыми винтовками. Гумилев сделал несколько шагов, и тут на него с воплем бросился демон. Тварь цапнула лапой за плечо, но промахнулась, проскочила по инерции дальше.

— Не стрелять! — снова закричал Гумилев, понимая, что в случае промаха предназначенные чудовищу пули вполне могут достаться ему. Демон развернулся и, рыча, пошел на Гумилева. Он выглядел неуверенным — не из-за скорпиона ли, продолжавшего впиваться в палец?

— Убирайся, — тихо проговорил Гумилев.

Демон остановился и наклонил свою безобразную голову набок, словно собака, когда она слушает человека.

— Убирайся. Не преследуй нас. Мы уйдем рано утром. Это — твой мир, мы здесь всего лишь случайные путники.

Гумилев не знал, понимает ли его чудовище. Но оно стояло и слушало, почти касаясь длинными когтистыми лапами земли. Потом что-то забормотало, словно рассуждая, и попятилось.

… Коленька и Феликс ждали у костра, то и дело переглядываясь. Гумилев вышел из темноты и устало сказал:

— Он ушел.

Присев на корточки, он положил на песок револьвер и протянул руку к огню, чтобы осмотреть рану, оставленную жалом скорпиона. Но раны не было.

— Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим, — заговорил Феликс, сжимая в руках карабин. — Помилуй нас, и да обретем по милосердию твоему успокоение и избавление от тягот через Христа, господа нашего.

— Аминь, — сказал Гумилев.

* * *

Рано утром, едва солнце показало краешек своего диска над далекими горами, Гумилев, Коленька и Феликс растолкали сонных ашкеров. Те вяло потягивались, разминали затекшие руки и ноги, терли виски и дивились, что так крепко уснули вчера от нескольких глотков вина. С горем пополам ашкеры собрали палатки, которые так и не понадобились: все трое не спали до рассвета. Коленька то и дело порывался спросить Гумилева, что же там было и почему демон ушел, но получал в ответ лишь короткое:

— Испугался и удрал.

Феликс же смотрел на Гумилева с благоговением, словно на святого, посрамившего дьявола. Гумилев ничего против этого не имел.

Через день, который прошел совершенно без приключений, отряд спустился к речке Рамис, а потом достиг и реки Уаби, в которую Рамис впадал. Уаби нужно было преодолевать вброд, а то и вплавь — моста здесь не имелось.

В мутной воде вяло плавали крокодилы в таком количестве, что Коленька пробормотал:

— Как будет печально спастись от пустынного демона и закончить дни в желудке безмозглой рептилии, годной разве что на чемодан.

— Помнишь, ты учил, как по-абиссински «господин крокодил»? — напомнил Гумилев.

— Ато азо…

— Вот, а теперь чемоданами их обзываешь. Ладно, ничего страшного. Сейчас мы их малость проучим, этих господ чемоданов, то есть крокодилов.

По его указанию все принялись стрелять в воду и кричать. Крокодилы заволновались, вода вспенилась. Многие твари предпочли убраться восвояси, но несколько особенно крупных экземпляров остались, не реагируя даже на отскакивающие от толстых шкур пули.

— Придется переправляться, другого пути нет. Авось не съедят, — сказал Гумилев и подал пример, ступив в воду. За собой он потащил отчаянно сопротивляющегося мула. Полезли в речку и остальные, и все было хорошо, пока один из мулов не споткнулся и течение не понесло его вниз. Крокодилы оживились, мул истошно заорал, не желая быть съеденным, абиссинские ашкеры принялись палить из ружей, особенно и не целясь.

— Дядя Коля! — закричал Коленька, которому показалось, что крокодил откусил ему ногу, однако тварь всего лишь сорвала с нее гетру. Тут же верещал негритенок, которые тоже понес урон, и тоже незначительный — с него крокодил стащил юбочку-шаму.

Больше потерь не было. Переправившись и раздевшись догола, чтобы просушить вещи, они ловили рыбу и весело обсуждали событие.

— Мог бы ты, Коленька, прославиться! — со смехом говорил Гумилев, снимая с удочки большого сома, черного и с усами, как у отставного генерала. — Так и вижу заголовок: «Русского путешественника скушал чемодан».

— Про демона было бы куда интереснее, — заметил Сверчков.

— Я же просил: о демонах больше ни слова, — нахмурился Гумилев.

И в самом деле, о демонах они больше не разговаривали. Зато ашкеры постоянно пересказывали всем встречным и поперечным историю о леопарде-людоеде, которого прогнали европейцы, и делали это так убедительно, что Гумилев в конце концов и сам в нее поверил.

Дальнейшая дорога не принесла никаких новых ужасов и потерь. Были проблемы с водой и провизией, но они решались по мере поступления — воду покупали у местных, стреляли дичь — антилоп амбарайли, диких свиней. У Гумилева болели почки, но он держался — в любом случае докторов в окрестностях не имелось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});