Князек - Синтия Хэррод-Иглз

В июне пришло известие, что Мортон снова восстал, пленил королеву и заточил ее в Лохлевене – замке, стоящем на острове посреди огромного озера, убежать откуда было немыслимо – и вызвал Морэя из Франции. А в июле, неизвестно какими средствами, Морэй, посетив Лохлевен, убедил королеву отречься от престола в пользу маленького сына и назначить регентом его, Морэя. У Марии случился выкидыш – она потеряла нерожденного ребенка, а Босуэлл был далеко, бежав из страны после пленения королевы. И вновь Леттис мучительно спрашивала себя, был ли у нее выбор... Теперь она полагала, что с королевой расправятся точно так же, как с ней самой – втихомолку отравят...

И вот в июле Роб, наконец, возвратился домой. Леттис тем утром сидела в своей спальне, все еще в ночной сорочке, со спутанными волосами у южного окна, уставясь вдаль, туда, где была ее родина, которую она не чаяла вновь увидеть. Она тихонько напевала старую колыбельную, которой научила ее в детстве старая няня – она была так поглощена своими грустными мыслями, что не услышала топота конских копыт внизу. Она вправду ничего не слышала – пока в соседнем покое не вскрикнула изумленная Кэт. Дверь распахнулась, и на пороге возник Роб, огромный и загорелый, принеся с собой запах влажного ветра, земли, конского пота...

Леттис в ужасе вскочила, глаза ее расширились, она открыла рот, чтобы закричать... Но Роб одним прыжком пересек комнату, схватил ее за горло, а другой рукой зажал ей рот. Его хищная и дикая ухмылка пробудила в Леттис помимо ее воли жгучее желание – но страх не покидал ее, и, раздираемая ужасом и страстью, она не заметила на темном и насмешливом лице мужа томления страсти...

– Что я вижу, миледи? Я уезжаю, оставив вас в надежном месте, в полнейшей безопасности – а вы изводитесь и терзаете свое сердечко, словно пленный единорог! А ну-ка тихо, тихо, перестаньте биться! Успокойтесь – и я отпущу вас с условием, что вы не будете кричать. Я порядочно набрался вчера вечером и нынче у меня тяжелая голова... Вы будете вести себя тихо?

Леттис кивнула – огромная ладонь Роба закрывала все ее лицо, и видны были лишь огромные фиалково-синие глаза. Роб отпустил ее – она стояла, подняв плечи и дрожа, словно перепуганная пташка, но не отводила взгляда от его лица.

– Теперь скажи, что все это значит? – спросил он. Голос его прозвучал грубо и насмешливо, но все же вопрос был задан вполне по-хорошему. Леттис какое-то время безмолвно шевелила губами, подбирая слова.

– Почему ты уехал?

– У меня было важное дело. Я продумал план – и уехал, чтобы воплотить его в жизнь.

– План... насчет королевы и... и лорда Морэя? Роб улыбнулся – на сей раз это была вовсе не его обычная хищная ухмылка.

– Счастлив, сударыня, что, даже перепуганная насмерть, вы не теряете способности рассуждать здраво. Кстати, помимо многого другого, именно это мне в вас и нравится. Да, дело касалось Морэя и королевы. Теперь все позади – у страны есть, наконец, правитель, способный править, у которого есть на то право и в руках которого сила.

– А ты?

– Я помог.

– Но что станется с бедняжкой королевой? – спросила Леттис. Ее мысль стремительно работала. Как можно оставить королеву в живых, чтобы она стала знаменем восставших? Ее наверняка убьют.

– Я не знаю, – серьезно ответил Роб. – Это не мое дело.

– Она в заточении, и о ее кончине никто не узнает, – сказала Леттис. – Ее заперли, и непременно отравят, как и... – она совсем по-детски зажала себе рот. Нельзя, чтобы он узнал о ее страхах! Роб смотрел на нее, и мысль его работала столь же быстро, как и у Леттис.

– Ах вот чего ты страшилась, маленький мой единорог? Что я свяжу тебя, отпилю твой рог, сварю колдовское зелье и изведу им тебя? – Его лицо на мгновение выразило жалость, которую он тут же скрыл под обычной своей сардонической ухмылкой. – Я, черт побери, запер тебя здесь, чтобы защитить, несчастная ты дурочка, пока я не закончу своих дел! В Аберледи ты не была в безопасности. Тот дом не охраняется так надежно, как этот. Когда я приехал, мне тут же сообщили, что ты вот-вот изведешь себя до смерти, что слуги бессильны!

Глаза ее неотрывно глядели на его лицо, и все ее мысли были так беззащитно обнажены, что он расхохотался.

– Ну что ж, вот я и здесь, с тобой. И намерен проучить тебя за то, что ты так дурно обращаешься с моей собственностью. Ты моя жена, моя вещь – я желал бы, чтобы ты лучше заботилась о моем имуществе.

– Роб... я... ты...

– Правильно, крошка – ты и я. И тебе предстоит потрудиться.

– Потрудиться?

– Ты должна выносить и родить мне сына. Я получу сына! Не стоит терять время.

Она ничего не ответила, но по ее лицу понятно было, что она согласна – и более чем согласна. С торжествующим смехом он легко подхватил ее на руки и отнес на кровать. Она была хрупка и бледна – но глаза ее сияли, словно два синих факела, и когда он бросил ее на постель и принялся расстегивать пояс, она тоже рассмеялась, счастливая. Долгая ночь миновала!

Пол настолько смирился с положением вещей, что даже не смог по-настоящему обрадоваться, когда получил известие о женитьбе Джона на Мэри Перси. Для него Джон был так же безвозвратно потерян, как Леттис и Пол-младший – ведь если бы он даже не женился на своей избраннице, то все равно не возвратился бы в дом. Пол попросту лишил его наследства в пользу Вильяма – и дело с концом. Хотя все же он гордился сыном, и был рад перспективе скорой встречи – он с радостью прочел письмо Джона, в котором тот просил позволения посетить отца. Джон намеревался приехать осенью 1568 года – в июле они ожидали рождения первенца и полагали, что к октябрю Мэри вполне оправится. Но роды были столь тяжелыми, что Мэри очень ослабла – и визит пришлось отложить до весны.

Тем октябрем в Йорке много чего произошло. Мария, королева Шотландии, эффектно вырвалась на волю из своей озерной темницы в Лохлевене и прибыла в Лондон в том самом платье, в котором бежала, с горсткой верных слуг, прося у Елизаветы убежища и помощи в восстановлении ее попранных прав.

– Пустили козла в огород! – услышав новость, воскликнула Нанетта. Королева была не ко двору у себя в Шотландии, но оказалась еще менее желанной гостьей здесь, в Англии, где Елизавета изо всех сил старалась примирить свои католические обычаи с некатолической формой правления. Проще всего было приговорить Марию к смерти, но Елизавета ни за что бы не пролила крови королевы, помазанницы Божьей – если бы та даже не была ее родственницей. Все, на что она решилась – это заключить свою кузину в темницу, но при этом отдавая ей всевозможные почести. А в октябре 1568 года в Йорке Мария предстала перед судом, держа ответ за преступления, вменяемые ей в вину. Все жители Йорка сгорали от любопытства – каждый хотел увидеть эту удивительно высокую и красивую женщину, услышать все подробности совершенных ею бесчинств – и узнать, наконец, какова будет ее судьба. Но публичное судебное разбирательство не было завершено. Елизавета приказала, чтобы все происходящее на суде не стало достоянием любопытных ушей. Когда Мэйтлэнд заявил, что самое разумное – это выдать королеву Марию за герцога Норфолка, чье царственное происхождение, по мнению большинства, было куда менее спорно, нежели у обеих королев, затем послать ее в Шотландию с отборными частями английской армии возвращать себе трон, а их с Норфолком будущих детей объявить наследниками английского престола, Елизавета сочла за благо перенести слушание в Вестминстер – там она могла бы пристально следить за ходом дела и не допускать столь откровенных высказываний.