Сомнамбулист - Джонатан Барнс

— Это не из Писания.

— Это С. Т. Колридж. Преподобный доктор большой его поклонник. Наша церковь почитает его и его труды.

— Колриджа? — недоверчиво переспросил Эдвард.— Могу я поинтересоваться, что же это за церковь такая, где преклоняются перед столь мирским поэтом?

Макдональд самодовольно улыбнулся.

— Я не сомневаюсь, что вам это кажется странным. Но смею вас заверить, любой, кто оказывается среди нас, вскоре начинает понимать нашу точку зрения.

— Цветок под распятием.— Мерривезер попытался снова встрять в разговор.— Что он символизирует?

— Это символ, который мы взяли из греческой мифологии.— Дональд Макдональд изобразил отсутствующий вид.— Бессмертный цветок, который цветет в раю поэтов,— амарант.

— Но суть-то ваша в чем? — выпалил мистер Мун.— Чем вы занимаетесь?

— Мы миссионеры.

— Миссионерство? В «Ковент-Гарден»?

— Преподобный не видит резона уезжать из Англии, когда прямо у нас на пороге столько духовного убожества, страданий и лишений. Лондон остро нуждается в очистительном свете откровения. Даже больше, чем самые глухие закоулки Конго. Мы трудимся здесь, среди покинутого народа, среди людей, забытых городом, выброшенных гнить в грязи в самых безнадежных трущобах.

— Мы достаточно услышали.— Мистер Мун резко повернулся на каблуках и направился к двери. — Идемте, инспектор.

— Вы дадите нам знать, если будут хоть какие-то подвижки? — спросил Макдональд. Его голос прямо сочился фальшивой тревогой, поддельным сочувствием.— Я постоянно молюсь за миссис Хонимен.

Инспектор последовал за Эдвардом.

— Я ни единому слову не поверил,— произнес он, едва они вышли на улицу. — Он знает куда больше, чем говорит. А вы?

— Не совсем в этом уверен,— признался мистер Мун.— Это последнее откровение, признаюсь, было неожиданным.

— А что это за чушь насчет таблички?

— Колридж,— загадочно улыбнулся Эдвард.

— Это имеет какое-то значение?

— Вы любите поэзию, инспектор?

— Со школы ни строчки не читал.

— Тогда сегодня вы получили один ценный урок.

— Какой?

— Читать надо больше.

В тот же вечер, убаюканный ритмическим похрапыванием супруги, уже почти засыпая, инспектор Мерривезер придумает замечательное возражение. Но он поймет, что уже поздно, повернется на бок и погрузится в сладостный сон.

— Вы узнали цветок под распятием? — возбужденно поинтересовался мистер Мун.

— Он показался мне совершенно непримечательным.

— Мы видели тот же знак на фургоне Человека-Мухи.

Мерривезер пожал плечами.

— Может, совпадение? — Он осмотрелся по сторонам — Кроме того, вы ни о ком не забыли?

— О ком это?

— О Сомнамбулисте.

Мистер Скимпол с превеликим сожалением отодвинул в сторону четвертую чашку, выпитую им с тех пор, как он покинул штаб-квартиру Директората. Звяканье ее фарфорового донышка о блюдечко представилось альбиносу одним из небольших, но совершенных удовольствий. Звук сей порождал в душе неопределимое чувство уюта, в нем было что-то успокаивающее, теплое и истинно британское.

— Вы уверены, что не знаете, когда он вернется?

Миссис Гроссмит еле справилась с глубоко нехарактерным для нее порывом выплеснуть в крике ярость и возмущение. Отчасти виной тому послужило доводящее до бешенства общество мистера Скимпола, а кроме того, ее одолевала с трудом сдерживаемая усталость. Экономку вымотала извечная необходимость повиноваться капризам несносных мужчин. Она взяла себя в руки.

— Нет,— ответила она, пытаясь не выказать раздражения.— Я понятия не имею, дома ли мистер Мун и когда он вообще изволит заявиться. Мистер Мун вполне способен исчезнуть без предупреждения на несколько дней, а то и недель. Однажды, когда он расследовал дело того Горбуна, я вообще не видела его дома большую часть года.

После утренних неприятностей Скимпол собирался перекинуться парой слов с иллюзионистом, однако обнаружил лишь полное его отсутствие. В такие времена он жалел о сдержанном обещании не висеть на хвосте у подопечного.

— Еще чая? — поинтересовалась миссис Гроссмит, втайне надеясь услышать отказ.

Скимпол отказался, и экономка тут же просияла.

— Я не слишком злоупотребляю вашим гостеприимством?

— Вовсе нет.— Улыбка домоправительницы, хотя и натянутая, по-прежнему не сходила с ее лица. Странно подумать, некогда бледноволосый коротышка в пенсне являлся для нее олицетворением угрозы.

Альбинос скорбно вздохнул и поудобнее устроился в кресле.

— Я передумал. По здравому размышлению, я решил выпить еще чашечку. Могу ли я...

— Конечно,— устало произнесла миссис Гроссмит. Сделав очередной глоток, Скимпол пробормотал:

— Я чуть не погиб сегодня.

— То есть? — спросила экономка с откровенной заинтересованностью.— Как это?

Альбинос не успел ответить, поскольку в гостиную заглянул Артур Бардж.

— Все еще здесь?

— Сам видишь.

— Я хотел взять миссис Гро прогуляться в город. Малость поухаживать за ней. Думаю, она заслужила. Мы оба люди бывалые, мистер Скимпол. Уверен, что вы меня понимаете.

— Не совсем.

— Одному богу ведомо, придет ли Мун сегодня вечером. Будь я на вашем месте, я бы отправился домой.

Скимпол неохотно поднялся.

— Тогда я пошел.

— Я скажу ему, что вы приходили,— заверила его миссис Гроссмит.

— Первым делом я навещу вас завтра утром. Мне необходимо поговорить с ним.

Бардж проводил гостя до дверей.

— Тогда мы еще увидимся. Я позабочусь об этом.

Лишь только альбинос покинул гостиную, а дверь едва успела захлопнуться у него за спиной, помещение наполнилось криками и сладострастными стонами. Подобные звуки, исторгаемые двумя пожилыми людьми, почему-то сильно коробили слух Скимпола. Он закатил глаза и отправился восвояси.

Дом его, как выяснилось, располагался в Уимблдоне. От роскоши покинутого отеля жилище сотрудника Директората отделял целый час пути и целый мир жизни.

В отличие от мистера Дэдлока, Скимпол никогда не считал себя обаятельным или властным джентльменом. Человек со шрамом любил рисоваться, он окутывал свою работу дымкой экзотичности и восхитительной тайны, альбинос же был счастлив и даже горд выглядеть тем, кем он и являлся на самом деле — государственным служащим, причем чертовски хорошим. Его коллега важно ступал по земле, словно представлял собой величайшую личность на свете, а Скимпол всегда оставался доволен собственной жизнью, полной спокойного чувства долга и рутинной работы. И неважно, если в понятие долга и рутинной работы включались поджоги, шантаж, шпионаж, а также оплачиваемые государством убийства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});