Рыцари плащаницы - Анатолий Дроздов

"Если ты не сумел возвыситься хотя бы в своем селении, если, получив власть и богатство по рождению, не смог их удержать, ты навоз! Ты пыль, которую топчет сапог повелителя, и которую смахивают долой, когда повелитель прикажет почистить сапоги. Навоз хоть ценен селянину, запахивающему его в землю для будущего урожая, а пыль только мешает, ее не жалко!" – это правило Саладин усвоил давно. Он с искренним восхищением думал о своем враге Конраде, но с брезгливостью – о тех, кто лежал сейчас недвижимо под стенами Тира. Они отправились на смерть, но могли ее избежать. Если б, подойдя к городу, действовали быстро и отважно. Что трусить пред вратами рая?! Поставить лестницы в ряд, взлететь вверх по ступенькам, в то время как твои товарищи из-за щитов стрелами не дают защитникам крепости сталкивать с лестниц. Ворваться на стены и драться с остервенением, больше думая о том, как убить врага, чем ожидая от него милости. Злость и отвага способны творить чудеса. Много лет назад покойный король Балдуин, пятнадцатилетний мальчик, с пятью сотнями рыцарей напал на семитысячное войско Саладина и гнал его три дня, едва не захватив в плен самого султана. Роджер из Маргата тоже едва не пленил его, хотя рыцарей у франка было втрое меньше. Мамлюки вполне могли захватить ворота Тира и открыть их, конница довершила бы дело. Погибли б многие, но те, кто уцелел, стали бы сотниками, эмирами и беками. Мамлюки струсили, в результате их все равно зарезали. Как баранов. Презренные трусы! Кто жалеет пыль, стряхиваемую с сапог?..

Саладин закончил молиться и пошел в шатер. Там с удовольствием прилег, подложив под спину жесткую подушку-валик. Боль сразу ушла, вернее, утихла, напоминая о себе лишь легким нытьем. Слуга подал ему чашу с розовой водой для омовения рук и простое хлопковое полотенце, затем другие внесли блюдо с едой и воду в кувшинах. Саладин рассеянно ел, выплевывая в ладонь косточки фиников и запивая скудную трапезу из чаши с родниковой водой. Слуги ушли, так как подавать больше ничего не предполагалось, а суеты в шатре во время обеда повелитель не терпел.

Султан насытился быстро. В молодые годы на пирах он мог целыми блюдами поглощать мясо, рис, фрукты и сладости, тратя на это долгие часы. Времени у него в пору было много… Однообразная и скудная еда хороша тем, что больше, чем нужно для поддержания сил, не съешь. А, значит, не осоловеешь от сытости, голова останется ясной, и ты не сделаешь ошибки, принимая решение.

Саладин хлопнул в ладоши, и слуга торопливо унес блюдо с остатками трапезы. Едва он скрылся за пологом, как в шатер вступил Аль-Адил, младший брат султана. Он вопросительно глянул на Саладина и, получив в ответ легкий кивок, прошел к ложу и устроился рядом на подушках. Аль-Адил обожал старшего брата и во всем подражал ему. Зачастую бездумно. Когда у бедных жителей сдавшегося Иерусалима не хватило денег заплатить за свободу, Саладин внес выкуп за пятьсот человек. Аль-Адил тут же выкупил тысячу. Он не понял, что султану требовалось проявить щедрость, дабы вселить в сердца жителей не покоренных городов надежду на милость Несравненного. Милостивому сдаются охотнее… Брат увидел в поступке Саладина проявление благородства и не захотел отставать. Узнав о его щедрости, султан только пожал плечами. Аль-Адил страстно желал, чтобы в нем видели второго Саладина, не понимая, что Несравненный может быть только один. Каждый должен заслужить свое имя…

Несмотря ни на что Саладин любил брата. Аль-Адил был предан ему телом и душой, он не задумываясь, отдал бы жизнь за старшего, поэтому Саладин держал брата при себе. Если он умрет, Аль-Адил может унаследовать трон. Второго Несравненного из него не получится, но он сможет удержать то, что завоевано таким трудом, сохранить основанную Саладином династию. Пусть видит, как брат управляет, впитывает науку повелевать людьми. Аль-Адил никогда не станет Честью Веры, но пусть хотя бы следует примеру…

После обеда Саладин принимал гонцов. Он придумал это сам: посылать к назначенным им эмирам и бекам опытных и толковых людей с пустяковыми поручениями. Гонцам было велено жить несколько дней при дворе местного правителя, заводить знакомства, шататься по базарам, разговаривая с купцами и слугами, собирать слухи, наветы и сплетни. Разумеется, Саладин держал осведомителей при дворах вассалов. Но осведомителя могли купить, он мог проникнуться симпатией к правителю, за которым ему поручили шпионить, в конце концов, осведомитель мог просто не придать значение слуху, важному для султана, и умолчать. Саладин быстро убедился, насколько полезной оказалась его придумка. Гонцы помогли ему раскрыть несколько заговоров, незначительных, но от этого не менее неприятных; но, главное, они позволяли узнать, как эмиры и беки управляют своими землями. Эмир мог обманывать султана и своих приближенных, но базар на Востоке не обманешь. Здесь знают все. И готовы делиться тайной, если спрашивает добрый человек, который к тому же любезен и щедр.

В этот день Саладин с братом приняли троих гонцов. Вести были хорошими: эмиры управляли умело. Подать собирали настойчиво, но не отягощали людей непосильными поборами, ревностно охраняли пути, заботились о скорейшем населении городов, обезлюдевших после ухода франков. Саладина позабавил рассказ сотника Абдуллы о неведомой птице с красной спиной, несколько дней летавшей над Аскалоном. Он подробно расспрашивал сотника, посмеиваясь в усы. Абдулла, уловив интерес Несравненного, приводил все новые толкования горожан о появлении странной птицы. Саладину понравилось, что эмир города не отмахнулся от базарных сплетен и велел разыскать птицу. Сотник уехал до того, как летающую диковинку обнаружили, но не сомневался, что это удастся в ближайшие дни – эмир направил на розыски много людей. Саладин мысленно похвалил себя, что не ошибся, назначив в Аскалон опытного Надира. Птица – пустяк, но при случае вредный слух может стать искрой для возмущения. В городах Сахеля оставалось много христиан, главным образом греков и армян, чьи предки жили здесь много веков. Султан запретил обижать многобожников, но эмиры могли проявить ненужную ревность в вере, творить притеснения. Если в каком-то из городов христиане возмутятся, перебьют или прогонят правоверных, это удар в спину войску. А там, гляди, появятся франки, для которых восставший город – лакомая добыча, готовая к тому же сама упасть в руки…

Когда Саладин наконец отпустил Абдуллу, щедро наградив сотника, в шатер заглянул слуга.

– Имад, эмир Эль-Кудса, прибыл по твоему повелению!

– Он знает, зачем? – тихо спросил Саладин.

– Нет, повелитель!

– Зови!

Имад, войдя, распростерся на ковре ничком, протянув руки к султану. Саладин молчал. Пауза затянулась, Аль-Адил с недоумением посмотрел на брата, но лицо султана оставалось бесстрастным. Аль-Адил притих, понимая, что эмиру придется несладко. Видимо, понял это и сам Имад: он лежал, не шевелясь, чутко ловя ушами каждый шорох.

– Сядь! – наконец промолвил султан.

Имад поднялся и сел там же, где лежал; к подушкам, лежавшим неподалеку, даже побоялся прикоснуться.

– Говори! – велел Саладин.

Аль-Адил внутренне сжался – султан не спросил о здоровье Имада. Приличия требовали поинтересоваться, тяжела ли была дорога к войску, как чувствуют себя родные гостя, здоровы ли его лошади. Правда, султан на войне мог забыть о лошадях и дороге, но о здоровье справлялся всегда. В этот раз Саладин не спросил, и это означало одно: здоровье Имаду больше не понадобится.

Эмир это тоже понял. Поэтому говорил, постоянно облизывая сухие губы, каждое мгновение ожидая, что его прервут. Но Саладин молчал, внимая, и Имад говорил долго. Слушая его рассказ, Аль-Адил не понимал, чем эмир прогневал султана. В Эль-Кудс, отбитый у многобожников всего два месяца тому, приходили новые жители, восстановилась торговля, и даже подати в казну нового повелителя Сахеля собирались исправно.

– Ты все сказал? – спросил Саладин, когда Имад смолк.

– Да, Несравненный! – подтвердил эмир.

– Почему ты молчишь о Зародьяре, Роджере из Маргата, который приезжал в Эль-Кудс?

Аль-Адил вздохнул: если Имад знал о приезде заклятого врага Саладина и беспрепятственно позволил тому уехать, то казнь эмиру назначат ужасную. "Неужели измена? – подумал младший брат султана. – Зародьяр купил Имада? Не могу поверить!"

– Когда мне о том донесли, Волк Пустыни день как уехал, – торопливо сказал Имад, мгновенно поняв причину султанского гнева. – Я немедленно послал вслед сотника Юсуфа и полсотни конников. Кроме того, отправил сотню под началом евнуха Ярукташа наперехват. Зародьяр по пути из Эль-Кудса убил моего младшего брата, Селима, я поклялся отомстить.

– Зачем франк приезжал в Эль-Кудс?

– Мой евнух Ярукташ уверен, что Зародьяр забрал казну ордена, спрятанную в подвале госпиталя. Волк Пустыни уехал с повозкой, страже у ворот показал фирман Несравненного на беспрепятственный проезд по землям Сахеля.