Не отверну лица - Николай Родичев

Он просто поражал меня своей наивностью. Разве этот лесной богатырь со своими родичами не сможет создать для нас здесь достойного зондеркоманды фронта?

— Они приходили в разведку! Будем вешать всех подряд! — орал вдогонку красным Копф.

Всю ночь мы провели в траншеях, потому что по нас стреляли. Утром похоронили четырех солдат. Копф распорядился зажигать дома, хозяева которых не отзовутся на выкрик с улицы. Горел весь поселок, но никто не явился на место сбора. В обед была получена радиограмма о переходе в следующее село. Так мы шли вслед за фронтом через Навлю, окрестности Брянска, Жуковку... До самой Лотни. Здесь, по слухам, придется зимовать: бездорожье. О Лотне я вам, дорогая тетушка, напишу в другой раз.

Целую. Ваш Густав.

P.S. Если это не особенно затруднит вас, пришлите что-нибудь теплое: на ноги, на руки и даже на голову — все пригодится. Здесь необычайно холодно. При случае передайте привет старику Раббе. Я, кажется, начинаю выполнять лучше других именно его напутствие: думаю, думаю...»

ГЛАВА III ПОЛТОРА ИВАНА 1

Обжигающе острой становилась в родниках вода, берега лесных ручейков по утрам задергивала хрупкая кромка льда. Много было соблазнов у уставших бойцов: разбрестись по деревням, осесть в какой-либо глухомани подобно иным партизанским отрядам, но Данчиков упрямо вел своих бойцов на северо-восток, к Москве. Ему однажды даже приснилась эта выстраданная встреча со своими...

...Его вызвали к командующему фронтом, генералу Холмову, бывшему начальнику пехотного училища. Последний раз Петр Данчиков видел Холмова в президиуме торжественного собрания на выпускном вечере.

— По программе училища, — заявил генерал, — вы все выдержали испытание на командирское звание. Но всех вас ждет более суровый экзаменатор, чем государственная комиссия. Это войсковая практика, армейские будни. Каждый из нас может ошибиться в оценке тех или иных обстоятельств, но жизнь оценит вас самих в конечном счете безошибочно. Жизнь поправит наши выводы в свидетельствах — командиры вы по призванию или нет. Ну, а старый солдат Холмов особо спросит, по отцовскому праву. Помните, как Тарас Бульба круто поступил со своим неверным сыном Андреем? «Я тебя породил, я тебя и убью!..» Из моих рук вы получили лейтенантские кубики. Своими же руками поснимаю, если осрамите мою лысую голову...»

И вот они встретились.

Широкоплечий и седоусый, словно Тарас, генерал Холмов, часто вскидывая клочковатые белые брови, принимал рапорт стоя. Видит Данчиков, что «батя» опознал по каким-то, прошедшим через годы приметам своего питомца и ждет хороших вестей. «Выдержал, выдержал экзамен, — ликуя, отмечает Данчиков, ловя на лице генерала теплую улыбку. — Сейчас он пожмет мне руку и велит артиллеристам проложить дорогу остальным воинам взвода, засевшим в немецком блиндаже на стыке вражеских батальонов».

Но чем подробнее говорит взводный, тем суровее сходятся к переносью, как пики, клочковатые брови генерала-«бати». И уже нельзя понять по лицу Холмова — доволен он докладом или нет.

— Бойцы ждут ваших распоряжений, — закончил Данчиков. — Я готов привести их сюда хоть сейчас. Но мы заняли удобные для атаки позиции в тылу гитлеровского артдивизиона.

— А что бы вы делали, — вдруг спросил генерал, — если бы фронт откатился еще дальше?

— Шли бы до самой Москвы! — четко отрапортовал лейтенант.

— А если бы врагу удалось овладеть столицей? — сурово продолжал командующий.

— Шли бы к своим... хоть до Урала... туда, где свои... где главнокомандующий, — прерывисто ответствовал Данчиков, но уже без былой уверенности...

— А если бы и его не стало?!

Данчиков даже отступил на шаг, качнувшись. Он растерянно глядел по сторонам, не решаясь ответить, не зная, что можно ответить.

— Но ведь это невозможно... Это просто немыслимо...

— Разве мы считали возможным то, что уже произошло? Что случилось, в частности, с вашим взводом? — Генерал отвернулся вполоборота, чтобы не видеть растерянности лейтенанта и спросил, как бывало на занятиях: — О чем должен всегда помнить командир в боевой обстановке?

— Он должен иметь решение и действовать!

— О! — удовлетворенно крякнул генерал. — А что значит действовать во вражеском тылу?

— Сокрушать всеми средствами, уничтожать врага, где увидишь, где удобнее, где нанесешь больший урон,

— То-то и оно! А ты мне... — перешел на свойский тон генерал, — «к своим, к своим... хоть до Урала». Мы тоже переходим в наступление, идем не куда-нибудь, на выручку своим!

— Товарищ генерал! — заявил Данчиков, даже не дослушав как следует фразы Холмова. — Разрешите мне... взводу моему... сразу, как только вернусь... Мы навалимся всей силой... Мы сами превратимся в огонь... Прикажите, и мои бойцы, все мы погибнем, выполняя ваше задание. Прикажите, они все пойдут за мной. Я знаю их, они верят мне.

— Умирать не велю, даже героями! — оборвал запальчивую речь молодого командира Холмов. — Пусть умирают враги. Вам приказываю побеждать и жить...

Потом Данчиков полз — все еще не просыпаясь — через линию фронта обратно. Но бойцов своих не застал в условленном месте. Велико было отчаяние командира, вдруг понявшего, что не той дорогой он вел бойцов через войну. Не захотели, видно, ребята без побед, без отмщения фашистам показываться на глаза товарищам по оружию. Поднял их Сапронов, как стаю орлят, и повел прямо в пасть зверю, чтобы изнутри поломать ему горло, вспороть поганую утробу.

И Данчиков стал звать их громко, не страшась близости врага, веря в то, что одолеет любого, а если не осилит сам, отзовутся побратимы... хоть один.

— Сапро-онов!.. Са-апро-онов!!

— Я здесь, товарищ лейтенант... Вот он я, — подскочил к спящему командиру боец и тронул его за плечо, заглядывая ему в лицо обеспокоенным взглядом...

В этот день они прошли без отдыха около тридцати километров. Невдалеке, с северо-западной стороны глухо подрагивала земля, беспрерывно ухали взрывы. Залезший на верхушку сосны Саидов уверял, что видит пикирующих «юнкерсов». Все было так похоже на передовые позиции.

На ходу было разработано несколько вариантов перехода через линию окопов. Каждый боец знал свое место в строю на случай обнаружения противника: наступающего, отходящего, перешедшего к обороне... Но достигали, кажется, и первый и второй раз «того самого» места, где были «юнкерсы», и никого там не находили.

Потом путь преградило лесное болото. Оно петляло, делало изгибы, похожие на лабиринты. В довершение всех бед, морозец затянул легкой корочкой все подряд — неприметные с виду лужицы и глубокие колдобины. Шли до наступления сумерек, неизбежно отклоняясь от курса, чтобы обогнуть топкие места, и поправляя эти отклонения резкими поворотами, пока... не наткнулись на собственные следы и притухший костерок, у которого отдыхали несколько часов назад.

Усталость прорвалась сразу, ослабила, лишила воли. Присели вокруг ствола столетней сосны и долго молчали, не решаясь посмотреть друг на друга... Данчиков понимал, что усталость эта не только физическая.

2

Для уточнения отдельных сведений разведки лейтенант подчас отправлялся в ближние селения сам. Как-то, вернувшись в расположение взвода, он застал там оживление. О причине не нужно было расспрашивать: у костра сидел длинный человек, слегка опершись спиной в ствол дерева. Это был парень с худощавым лицом, пестро одетый, с виду лет двадцати пяти. Синяя стеганая фуфайка, поверх которой натянут явно с чужого плеча, тесный, а потому растегнутый донизу плащ-дождевик, заячий треух и засаленное полотенце на шее — вот весь его немудреный туалет. Почему-то бросались в глаза ноги незнакомца, выдвинутые к огню. Сапоги были огромны, со свежими нашивками на носках.

Парень ни единым словом не давал повода для смеха, говоря чересчур даже сдержанно, но у костра не умолкал хохот. Стосковавшихся по свежим впечатлениям бойцов развлекали угловатые движения парня, его степенная, неторопливая речь. Бойцам нравилось, когда пришелец, скручивая козью ножку, засыпал в кусок газеты почти горсть махорки; прикуривая, он подцепил из костра полупудовую головешку. Когда он резко выбросил вперед жилистую руку, чтобы достать огня, карман плаща оттопырился, и Данчиков успел разглядеть в нем гранату «лимонку».

Пока командир подбирал в уме подходящую фразу для начала серьезного разговора с гостем, бойцы продолжали атаковать его шутками. Егор Бараев вел себя совсем по-свойски, словно они были давно друзьями. Он обошел вокруг костра и приставил к подошве сапог гостя свою подтоптанную обувь:

— В аккурат два таких нужно! — ликуя, объявил он. — Нас с Веретенниковым в один сапог поселить можно. Перезимуем!..

— Две нормы отец с матерью выполнили за один заход! — поддержал Трубицын.

— Этот за ночь в Подмосковье очутился бы!.. Поскольку, земляк, даешь короткими перебежками?