Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

— Ты издеваешься? — нарочито зло спрашивает, а я поднимаю взгляд.

Осматриваю каждую черточку лица Лены, возрождая в памяти годы, которые мы провели вместе. Моя подруга красивая. Необычно красивая и шикарная женщина. Жгучая брюнетка, с бледной кожей и выразительными голубыми глазами. Они как огромные озера, иногда становятся похожи на темную заводь. Становятся такими, когда она грустит.

— Я тоже очень скучала, — шепчет, вызывая трепет в груди. — Что же ты натворила, что пришла в себя? Что ты наделала, Вера?

— Сама не знаю. Все… слишком сложно, — отвечаю с горечью, а Лена замирает. — Он летчик, Лена. Военный летчик, и он кореец. Последнее тебе явно не нравится, и это засада. Думала у него один существенный минус, а их выходит два. Слишком много, чтобы надеяться на продолжение.

— Ты уверена? — она пытливо заглядывает в мои глаза, а я, молча киваю. — Это какая-то…

— Хрень, — нарочито безразлично бросаю, пытаясь унять слезы. — Невозможно жестокое совпадение. Я думала, что такое живет только в романах матери. Но, как видишь, я, кажется, стала одним из персонажей ее больных книг.

В попытке поддержать, Лена сжимает мою руку крепче. Я опускаю взгляд, понимая, что, наконец, становится легче. Господи… Нужно было всего-то поговорить хоть с кем-то откровенно.

— Я так хотела услышать от тебя эти слова снова. Ужасно хотела увидеть тебя счастливой, — теперь и ее голос звучит горько.

— Я как чувствовала, что эта поездка и авантюра с работой в Сорбонне ничем хорошим не закончатся. Я ведь и поехала только ради отца. А посмотри, что вышло? Меня развели с мужем за спиной, едва не убили, шантажировали, и вдобавок… Сан.

— Красивое имя. Редкое, — подхватывает Лена, и мы опять встречаемся взглядами, — Я знаю точно. Все-таки, пожила там несколько месяцев, — она умолкает, а следом собравшись, тихо спрашивает. — Ты считаешь себя предательницей. Вижу. Я ведь права? Потому не поехала сперва к Алексею. Ведь так?

— Вряд ли я могу вообще себя хоть кем-то считать. Поначалу… мне было стыдно, Лена. Так стыдно, и так совестно, что я сбегала от него. А он смотрел. И в этом беда. В том как он смотрел, Лена. Мы сперва даже не были толком знакомы, но когда я видела его в толпе у корпуса, мир замирал, время застывало, а все, что я могла — смотреть в ответ. Я и сама не заметила, как стала искать его взгляд в толпе день ото дня. Искала, а потом проклинала себя. Находила, и снова покрывала себя стыдом. Жутко дикое чувство, я не могу объяснить его. Ведь оно толкало только хуже к Сану. Настолько, что я действительно забыла кто я, и откуда.

Внимательно выслушав, Лена пытается задать тот вопрос, которого я боялась.

— Вы с ним…

— Да, — уверенно отвечаю, смотря прямо ей в глаза. Здесь нечего скрывать. — И это было настолько… хорошо, что мое состояние закономерно. Он другой. Все вокруг него другое. Его мысли другие, слова и поступки холодные и выверенные. Он военный, но он не Алексей. Его прикосновения необычные, он весь другой. И это… знаешь, заставило забыться. Я стала их сравнивать почти сразу, а потом поняла, что это все равно, что сравнить мягкое с теплым. Невозможная глупость. Вот почему я приехала обратно, Лена. У меня в голове бардак, но я от него под кайфом, как наркоман. Все, что раньше было бесцветным, все взорвалось, как вспышка и ослепило.

— Тебе действительно нужно время. Радует, что теперь оно имеет для тебя смысл, — Лена тепло улыбается, уже не с жалостью, по-другому.

Как подруга, которую я знала когда-то.

— Потому я здесь, — отвечаю.

— Это правильное решение. Я до самого вылета на Коготь останусь в Киеве. Так что… Я всегда рядом. Всегда, Вера. И тогда, и сейчас.

— Я это знала. Просто, мне было не до окружающих, — мои оправдания звучат жалко, но они искренни.

— Это тоже нормально, — она кивает, а следом предлагает то, что я бы не осмелилась просить: — Как на счет остаться у меня до завтра. Позвонишь дяде Толе и скажешь, что решила остаться. Давай устроим бабские посиделки?

Молча, и с улыбкой киваю. Да только нет в той улыбке, ничего радостного. Я хочу назад в Париж. Все вокруг кажется чужим. Но причина не Сан, и не то, что между нами. Причина в месте, где все было иначе. В той жизни, где я ощущала только похмелье от горя, пришла в себя, стала жить полноценно, не ожидая каждый час звонка от доктора, или слов о самом страшном. Я расслабилась за год. Стала другой, и даже могу себе позволить напиться с подругой, сидя прямо на полу. На фоне работает плазма, транслируя глупые ток-шоу. Мы перестаем их замечать, как только в ход идет вторая бутылка любимого, и старого доброго Шардоне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Всегда завидовала тебе, — Лена откидывается спиной на край дивана, а сложив руки на груди, лениво подмигивает.

Ее слова вызывают недоумение. Последние два часа мы только то и делали, что восхваляли Женьку. И тут такое заявление. Чему завидовать? Странно, но я не ощущаю дискомфорта от таких слов.

— Ты умеешь любить так, что не замечаешь мир вокруг, — вдруг шепчет подруга. — Ты чуткая, внимательная, и какая-то дико жертвенная натура. Любовь тебя поглощает. Это, наверное, такой кайф. Я не умею так.

— Продолжай, — я приподнимаю бровь, а пригубив вино, прищуриваюсь. — Мне нравится ход твоих мыслей. Он полностью изобличает мою глупость, которой нет смысла завидовать.

— Я серьезно, Вер, — Лена садится удобнее, а подобрав под себя ноги, и скрестив их, почему-то не решается продолжить.

Она собирается с мыслями. Я это хорошо вижу, и даже примерно знаю, что она сейчас скажет.

— Я впервые видела такую любовь, — она замирает взглядом на стакане с вином, а сделав глоток, говорит:

— Ты и Алексей. Вы выглядели настолько идеально, что вам все завидовали. И причина не в том, что вы красивая пара. Вы были, как химикат. Понимаешь? Чувства… От вас фонило сексом, Вера. Вы двигались, как одно целое. Я не видела такого никогда. Не чувствовала подобного.

Она права. Вот только сейчас от меня фонит другим мужчиной. Фонит так, что выпив, я проваливаюсь в слишком свежие воспоминания. Смотрю на синий ковролин, а вижу только черный. Никогда не любила этот цвет. Но его глаза черные, и сверкают так невозможно ярко, будто тьма способна мерцать огнями.

— Его больше нет, Лена, — мой голос груб, возможно даже холоден. — Нас больше нет. И мне остается либо жить с этим, либо жить без этого. Выбор простой. И, кажется, за меня его уже сделала свекровь.

— Она поступила низко, — со сталью, но тихо говорит, а сама смотрит в одну точку. — Низко и подло. Хуже всего, что она женщина, бросившая мужа и сына. Такой человек не может судить поступки других людей.

— Но она осудила, — горько ухмыляюсь. — Даже прокляла напоследок. Видимо, я заслужила.

— Рада слышать сарказм в твоем голосе. Вернулась моя подруга. Когда мы полетели во Францию, я до последнего не верила, что это происходит. Не верила, что ты решилась, наконец, отпустить Алексея. Но ты это сделала, а спустя месяц, приехав к тебе опять, я увидела совершенно другую Веру, — она улыбается, чем приносит теплые ощущения. — Веру, которую я знала много лет.

Память часто подкидывает воспоминания о прошлом. Особенно ярко они возвращались в Париже. Но не воспоминания о боли. Появление Сана, как не странно, подняло в памяти самые лучшие моменты с Алексеем. Смотря на подругу, приходят такие же теплые картины.

Как же мне повезло в жизни, иметь такого человека рядом.

Покидая квартиру Лены следующим утром, я готовлюсь увидеть укор в глазах папы. Но его нет.

Профессор Преображенский встречает меня у заезда, и не говоря ни слова, обнимает. Так крепко и сильно, молча и без лишних слов. Они не нужны. Мы чувствуем друг друга, понимаем все без лишних разговоров.

Дома накрыт стол, пахнет шашлыком, а в бокалах уже разлито красное вино.

— Папа, — улыбаясь, поворачиваюсь.

Отец стоит в дверном проеме, на нем черная футболка и такого же цвета джинсы. Он еще так молод в моих глазах. Точно такой же, как и двадцать лет назад, когда мы остались одни.