Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия» - Валентин Рунов

В три часа дня позвонил Керенский. В разговоре с ним Алексеев подчеркнул, что создаваемая обстановка усложняет руководство войсками. «Я принял на себя обязательство путем одних переговоров окончить дело. Мне не сделано было даже намека на то, что уже собираются войска для решительных действий против Могилева». Керенский оправдывался, делая это весьма невразумительно.

Тем временем Ставка доживала свои последние дни. Многие ее чины перестали ходить на службу. Днем и ночью толпы народа не покидали небольшую площадь перед зданием, где остановился генерал Алексеев.

Корнилов собрал командиров полков и предупредил их, чтобы личный состав соблюдал полное спокойствие:

– Я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови. Губернский дом окружили постами георгиевцев, внутренние караулы заняли текинцы.

3 сентября арестованных генерала Корнилова и его ближайших помощников перевели в одну из могилевских гостиниц, а в ночь на 12 сентября отвезли в Старый Быхов, в наскоро приспособленное для заключения здание женской гимназии.

Атмосфера в Ставке становилась невыносимой. Корниловские мероприятия по оздоровлению армии были отброшены. Офицеры находились в мучительном положении. «Я сознаю, – писал Михаил Васильевич, – свое бессилие восстановить в армии хоть тень организации… Керенский рассыпается в любезностях по телефону и перлюстрирует мою корреспонденцию, комиссары препятствуют выполнению моих приказов, судьба Корнилова остается загадочной».

Не достигнув никаких результатов через Керенского, М. В. Алексеев написал письмо редактору «Нового Времени» Б. Суворину, требуя, чтобы немедленно была поднята газетная кампания «против убийства лучших русских людей». Но и этого сделано не было. Тогда Михаил Васильевич, посчитав свое дальнейшее пребывание в Ставке бессмысленным, подал рапорт об отставке с должности начальника штаба Верховного главнокомандующего. В тот же день он направил письмо Милюкову, в котором давалась принципиальная оценка действий Корнилова. В нем, в частности, Алексеев писал:

«Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции… Цель движения – не изменить существующий государственный строй, а переменить только людей, найти таких, которые могли бы спасти Россию…»

Далее Михаил Васильевич указывал, что выступление Корнилова «не было тайной от членов правительства. Вопрос этот обсуждался с Савинковым, Филенке и через них – с Керенским. Только примитивный военно-революционный суд может скрыть участие этих лиц в предварительных переговорах и соглашении. Савинков уже должен был сознаться печатно в этом.

Движение дивизий 3-го Конного корпуса к Петрограду совершилось по указанию Керенского, переданному Савинковым… Но остановить тогда уже начатое движение войск и бросить дело было невозможно, что генерал Лукомский и высказал в телеграмме от 27 августа Керенскому…

Из-за отказа Керенского… от выступления, имевшего цель создания правительства нового состава… рушилось дело. Участники видимые были объявлены авантюристами, изменниками и мятежниками. Участники невидимые или являлись вершителями судеб и руководителями следствия, или отстранились от всего, отдав около тридцати человек на позор, суд и казнь».

В завершение своего письма Алексеев писал:

«Вы до известной степени знаете, что некоторые круги нашего общества не только жалели, не только сочувствовали идейно, но как могли, помогали Корнилову… Почему же ответить должны только тридцать генералов и офицеров, большая часть которых совсем не может быть ответственной? Пора начать кампанию в печати по этому вопиющему делу. Россия не может допустить готовящегося в самом скором времени преступления по отношению ее лучших доблестных сынов… К следствию привлечены члены Главного Комитета офицерского союза, не принимавшие никакого участия в деле… Почему они заключены под стражу? Почему им грозят тоже военно-революционным судом?

Если честная печать не начнет немедленно энергичного разъяснения дела, настойчивого требования правды и справедливости, то через пять-семь дней наши деятели доведут дело до военно-революционного суда, с тем чтобы в его несовершенных формах утопить истину и скрыть весь ход этого дела. Тогда генерал Корнилов вынужден будет широко развить перед судом всю подготовку, все переговоры с лицами и кругами, их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он шел, какие истинные цели он преследовал и как в тяжкую минуту он, покинутый всеми, с малым числом офицеров предстал перед спешным судом, чтобы заплатить своею судьбою за гибнущую родину».

Это письмо М. В. Алексеева, безусловно несколько «тяжелое» по форме, но верное по содержанию, не могло понравиться А. Ф. Керенскому, и Милюков сделал все возможное, чтобы оно не попало на стол Верховного главнокомандующего. Но вполне возможно, что «под сукно» его спрятал и сам Керенский, который в то время для расследования заговора Корнилова уже направил следственную комиссию. По поводу этого документа Керенский, спустя годы, писал следующее: «Я прочитал его (Алексеева. – Авт.) письмо уже после Октябрьской революции… Генерал Алексеев был не только видным и проницательным стратегом, но и хитрым политиком. Он понимал причины провала попытки Ленина захватить в июле власть и последовавшего через два месяца почти мгновенного поражения Корнилова…» Но о причинах корниловского выступления не было сказано ни слова.

Разгром Ставки

12 сентября арестованных перевезли по железной дороге в город Быхов, находившийся в 50 км к югу от Могилева.

25 октября большевики захватили власть в Петрограде, Временное правительство было свергнуто, в 1917 году произошла уже вторая революция. Но после снятия с должности Верховного Л. Г. Корнилова, армия была практически обезглавлена. Керенского, как Верховного, офицерский корпус не воспринимал. Поэтому не удивительно, что в день устранения его от государственной власти на защиту Зимнего дворца встали лишь столичные юнкера и женский батальон смерти, да и то в самом малом числе. Толпы солдат и матросов, которые были направлены на «штурм» Зимнего, сопротивления почти не встретили. Обезоружив и разогнав пинками юнкеров, революционные вожаки очень «озаботились» судьбой женского батальона.

Формирование женского батальона (лето 1917 г.)

После бегства Керенского первым советским Верховным главнокомандующим был назначен большевик-прапорщик Н. В. Крыленко, которому было приказано «взять оставшиеся войска под твердую руку и провести их быстрейшую демобилизацию». Для этого Дыбенко с большим вооруженным отрядом направляется в Могилев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});