Найти свой остров - Алла Полянская

– Тоже мне, бином Ньютона – вычислять вас. Пойду, пожалуй, пора делами заняться. Не вырубайте мобилу, буду звонить.

Панфилов выключил компьютер, спрятал в сейф документы и снова набрал Матвеева. Никогда еще друг и подельник не проделывал такую штуку, а тут взял и пропал, хоть и не один, но если представить его и Нику, действующих вместе, то получается такая гремучая смесь, что потом последствия год разгребать придется.

– Сань, перестань названивать.

Голос у Матвеева скорее озабоченный, чем сердитый.

– Макс, ты вообще в уме? Что ты творишь?

– Все путем, Сань. Ты там постарайся не светить сильно наше отсутствие, а мы тут… В общем, вернемся – расскажем. Просто поверь мне: так было надо.

Матвеев отключился, гулкая тишина в умолкнувшей трубке означала, что следующий сеанс связи будет неизвестно когда. Может, и никогда – в свете того, что объявлена охота.

– Вот же ж гад…

Панфилов, обругав строптивого напарника на все корки, включил сигнализацию в сейфе и подошел к окну – в середине декабря Питер был покрыт грязно-серым снегом, но если смотреть на него с высоты десятого этажа, то видны крыши, белые и нетронутые, хотя на рождественскую открытку это все равно мало похоже – слишком много новых зданий, внизу – поток машин. Пожалуй, прав Олешко, нужно поговорить с Валерией прямо – что они ходят вокруг да около, взрослые же люди…

Пуля пробила стеклопакет и ударила его в грудь. Он отлетел к столу и упал с ужасным грохотом, свалив монитор и пресс-папье.

«Как глупо…»

Эта мысль мелькнула в его голове и угасла. Он не успел почувствовать боль, тьма поглотила его, закружила и понесла куда-то, где не было земли, полюсов, гравитации и сожалений.

* * *

– Стреляли отсюда. – Олешко, темнее ночи, рассматривал подоконник, на котором остались следы от смазки. – Он и не думал прятать место выстрела и винтовку тут же бросил.

– А на кой ему эта винтовка теперь? – Рубан хмуро уставился за окно, снова в уме прикидывая траекторию полета пули. – Сидел здесь, ждал не один день. Ребята обнаружили массу отпечатков, но ни один из них не подходит для идентификации – он не снимал перчаток. Единственная зацепка – следы биологических жидкостей, хоть он протер унитаз, обработал его хлорсодержащим веществом, но брызги иной раз попадают в самые неожиданные места. След свежей мочи обнаружен внизу на сливном бачке, его достаточно для проведения анализа. Если только он есть в базе…

– Да вашей базе без году неделя, что там есть… Ладно, заканчивайте здесь, а мне нужно работать. – Олешко был в ярости. – Сукин сын… Ну, ничего, когда встретимся, тогда и сочтемся. Думаешь, тот же, что стрелял в машину Матвеева?

– Не знаю, Паша. Будем смотреть.

Олешко всегда умел действовать в крайних ситуациях. Рутина расслабляла его, и казалось, что этот крупный, на вид очень добродушный парень абсолютно напрасно занимает должность начальника службы безопасности на большой фирме. Улыбчивый, очень компанейский, одет без всякого лоска секретных агентов – джинсы и рубашка поверх них, иногда – пиджак. Но Панфилов знал, что делает, когда брал на работу Пашу Олешко. В свои тридцать пять лет Паша успел послужить в Интерполе и побывать в разных секретных миссиях по всему миру, получить несколько ранений и множество неприятных впечатлений. Последнее поставило жирный крест на его желании совершенствоваться в роли агента Интерпола и вообще секретного агента, хотя предложения поступают по сей день. Но в какой-то момент он понял то, что понимают немногие: он перешел слишком много граней, и следующая вполне может отделить его от собственно людей и от него самого в их числе. Потому что нельзя жить как прежде, повидав то, что видел он, и сделав то, что пришлось делать ему.

С Панфиловым его свел давний приятель по службе, и неожиданно для себя Олешко согласился на предложение возглавить службу безопасности в фирме «Радиус» – это было не самое выгодное предложение и не самое интересное, но люди, пришедшие на встречу с ним, ему понравились. Они оказались не прожженными капиталистами, таких он не терпел и не понимал, как можно из-за денег так сволочиться, при этом еще и гордиться собой. Нет, на встречу с ними пришли два средних лет мужика, очень разные, но сразу чувствовалось, что они – давние друзья и что дело, которое они построили, их собственное и деньги на него они не украли, а заработали. Ему понравилось то, как они общались друг с другом и с ним тоже – без офисного нарочитого и высокомерного пафоса, это были живые люди, они пришли с ним познакомиться, переглянулись – и все решили. Никаких испытательных сроков, никаких «мы вам позвоним и сообщим наше решение», ничего, что Олешко презирал всей душой. Они пообедали, поговорили о том о сем, а потом Панфилов сказал:

– Если тебе подходит эта работа, она твоя. Приходи и действуй.

Именно вот это «действуй» стало определяющим. Ему не выдвигали условий, не говорили, многозначительно поджав губы, что вам, дескать, надо кое-что знать о нас, его не водили за нос, рассказывая о зарплате и бонусах отдельно и о росте когда-нибудь потом. Они понимали, что он уже составил свое мнение и объяснять ему, как делать работу, им не надо, – просто потому, что они в ней ничего не понимают. Мужик, у нас есть для тебя работа, платить мы будем столько-то, если тебя устраивает – приходи и действуй.

И он пошел к ним, и уже через несколько дней, составив список необходимых мероприятий, куда входило множество дорогостоящих девайсов, ждал долгого и подробного обсуждения с прикидками, как обойтись без этого и того, но здесь он ошибся. Панфилов внимательно прочитал несколько страниц текста с выводами и предложениями, подписал их и кивнул:

– Делаем.

– А Максим Николаевич?

– У них там сейчас мозговой штурм – спасают очередной косорукий проект, в который заказчики вложили кучу американских денег, а на выходе получили халтуру и притащили ее к нам с воплями ужаса, в слезах и соплях. Очень срочно и очень сложно. Так что Матвеев со своими «выкормышами» занят и блаженствует, неужели ты думаешь, что он станет во все это вникать? Он даже читать не будет, спорим?

– А давайте.

Панфилов, присвистнув, протянул руку:

– На бутылку коньяка. Проиграешь – с тебя пузырь, и хотя я непьющий, это для порядка. Иди к Матвееву, нечего тянуть.

Олешко пошел, на ходу удивляясь такой беспечности. Поднявшись на этаж, где заседали архитекторы, он быстро нашел огромную комнату, в которой десяток молодых мужчин и женщин о чем-то спорили, тыкали пальцами в какие-то чертежи, рисунки, и над всем этим царил Матвеев – с его вечно растрепанными светлыми волосами, высокий, плотный, очень занятой. Он поднял на Олешко свои синие глаза и, глянув на пачку листков в его руках, спросил: