Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утнапишти ей вещает, своей супруге:
— Посмотри на героя, что хочет жизни. Сон дохнул на него, как мгла пустыни.
Супруга ему вещает, Дальнему Утнапишти:
— Прикоснись к нему, человек да проснется! Тем же путем да вернется спокойно, чрез те же ворота да вернется в свою он землю.
Утнапишти Дальний перо взял, пощекотал Гильгамеша, вздрогнул Гильгамеш и вмиг пробудился. Так он вещает Дальнему Утнапишти:
— Одолел меня сон на одно мгновенье — ты меня коснулся, пробудил сейчас же.
— Спящий и мертвый схожи друг с другом, не смерти ли облик они являют?
Гильгамеш вещает Дальнему Утнапишти:
— Что же делать мне, Утнапишти, куда я пойду? Плотью моей овладел Похититель, в моих покоях смерть обитает, куда взор ни брошу — смерть повсюду! Открой же мне тайну богов, открой тайну жизни!
Утнапишти глаза закрыл, чтоб не проник в них цвет тумана, вещает:
— Вдали, в Ирландии, на озере Эрн есть цветок чудесный — заячья капуста. Молодость старцам она возвращает, тот, кто ест ее, никогда не угаснет.
Гильгамеш уста открыл:
— Ну, наконец!
Добела вымыл он свое платье, сбросил шкуры — унесло их море, — новой повязкой голову повязал он, облаченье надел, наготу прикрыл он, пока идти к озеру будет, пока не дойдет по своей дороге, облаченье не сносится, пребудет новым.
Долго странствовал Гильгамеш, царь Урука. В Дублине пересел он на экскурсионный автобус. По всей Ирландии он проехал, пока не очутился у озера Эрн. Щеки его впали (и так далее, вы уже должны помнить)…
На берегу встретил он человека, Хранителем озера человек назвался. Уста он открыл и вещал Гильгамешу:
— Кто ты, скажи мне, зачем ты прибыл, покой вековой ты тревожить не станешь?
— Гильгамеш мое имя, прибыл я из Урука, прислал меня сюда Дальний Утнапишти. Говорил он, растет тут заячья капуста, вечную жизнь обретает ее вкусивший.
Хранитель рассердился.
— Этот ваш Утнапишти присылает ко мне уже третьего человека за последние двести лет! Так скоро на островах и травинки не останется. Ладно уж, сорви несколько стебельков скорее.
— Не сердись на меня, — вещал ему Гильгамеш, — главное, чтобы сюда не проникли эти фашисты из Белфаста, а за меня ты можешь быть спокоен.
Гильгамеш сорвал несколько листков заячьей капусты там, где, показал ему Хранитель, и, утомленный, прилег отдохнуть. Когда он проснулся, листики исчезли. Говорят, их похитила какая-то подводная змея, но я лично думаю, что их унесла самка дрозда, пролетавшая мимо. Недаром на этих островах всегда так много дроздов.
Между тем Гильгамеш сидит и плачет, по щекам его побежали слезы. Плачет он горько и так себе вещает:
— Для кого же трудились эти руки и ноги? Для кого же кровью, истекает сердце? Себе самому не принес я блага, то, что нашел я, дрозд у меня похитил!
Эдан мрачно пил. Мысль о том, что он должен будет выйти и петь перед публикой, приводила его в уныние. Лиам казался на вид веселее, он сидел в самом углу, рядом со стереоустановкой с высоким бокалом в руке. Не менее высокая девочка изящно прижималась к его левому боку. Они курили. Сквозь бело-голубой туман цвета в комнате виднелись смутно, напоминанием о цвете, существующем в прочем мире. Белое — автобус, зеленое — трава позади школы, голубое — небо, оранжевое — вечерние фонарики, красный — губы сестры Бонавентуры, розовый — прыщи Михала, желтый — крошки яйца на подбородке у Хумбабы, когда он говорит проповедь.
Анна, красавица Анна, конечно, тоже была здесь. Она сидела на диване рядом с Гилли (а с кем же еще?), и рука его уверенно лежала на ее талии. Опустив голову на её мягкое плечо, он, казалось, дремал в блаженной истоме, но мысли его в ту минуту улетали далеко: он был в яблоневом саду с Салли. И кого он обнимал? Не ее ли?
У противоположной стены стоял большой стол с бутылками, рядом с ними высилась гора бутербродов, сделанных руками приглашенных девочек. Впрочем, особенным успехом они не пользовались (бутерброды, ясное дело, а не девочки). Под этим столом, как индеец в своем вигваме, сидел Михал, озлобленный и одинокий. Пожалуй, никогда еще не было ему так муторно. Он предпочел уединиться в этом укрытии, потому что боялся запутаться, танцуя, в пышном ковре. К тому же он был единственным, кто остался в мужском костюме: ни одна из девочек не захотела поменяться с ним одеждой. Это было не только обидно, но и опасно: он постоянно боялся, что в дымном полумраке его примут за девочку со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Анна молчала. В этот вечер она наконец дождалась от Гилли того, на что, как считала, давно имела право. Он тоже молчал, но его страстные вздохи были для нее красноречивей всех возвышенных фраз. Мимо них медленно проплывали тесно сплетенные пары, полумрак скрывал волосатые ноги под юбкой и слишком широкие пояса джинсов, все сливалось в едином ритме танца и блуждающего по комнате желания. Распухшие от поцелуев губы краснели одинаковой губной помадой.
Кто-то оживленно разговаривал, кто-то молчал, кто-то смеялся, кто-то дремал, нежно склонившись друг к другу.
Оторвавшись от своей удлиненной подружки, Лиам обвел комнату придирчивым хозяйским взглядом:
— Эдан, …, обязательно надо было ходить ногами по дискам?!
— А нечего было их на полу раскладывать.
— На столе они лежали, понятно?!
— А как ты сервант открыл? Где ключ взял?
— Я ножом открыл. Хотел себе розовый стакан достать.
— Поставь на место. Это из родительского сервиза. Они все это из Венеции привезли.
— Я его вообще-то уже разбил…
— А почему на ковре черное пятно?
— Пепельницу, наверное, кто-нибудь уронил.
— А там что за возня? Кто там?
Девочка, улыбнувшись, погладила его по голове.
— Да не обращай ты на все это внимания. Эдан стал одну девочку валить на пол, а ее парень отбивал ее, и тогда все трое упали под стол прямо на Михала, и он стал их для смеха щипать.
— Он-то как тут оказался? Я его не звал.
— Он подошел к черному ходу и стал мяукать. И тогда Анна сказала, что очень любит кошек и хочет эту кошку покормить. И она открыла дверь, а он на четвереньках вбежал.
Лиам засмеялся.
— Любит кошек, говоришь? А что, Гилли тоже похож на котика-кота? Как тебе кажется? Почему это он, интересно, так ей нравится?
— Трудно сказать. Он вообще немножко странный. Когда я его в первый раз увидела, мне он вообще ненормальным показался. А сейчас привыкла, но все равно его не понимаю. Он у вас теперь самый главный, правда?
— Никакой он не главный. А меня ты понимаешь?
— Иногда.
— А сейчас?
— Поцелуй меня…
Фарфоровые часы-тарелка, висевшие над камином, вздрогнули и упали вниз, и никто теперь не мог сказать, сколько времени. Перед своей гибелью часы успели показать половину первого.
Вернувшись из уборной, Михал испуганно озирался, стоя посреди темной и почему-то опустевшей комнаты.
— Эй! — Ему никто не ответил.
Осторожно пробираясь в темноте к столу, он налетел на что-то, со звоном посыпались пустые бутылки и стаканы. Комната наполнилась возмущенными голосами. Михал упал, поскользнувшись на чем-то липком, и быстро ретировался в свое укрытие. Почувствовав себя уверенней, весело свистнул и заговорил в привычной манере:
— Понаставили тут всякой дряни, сидят, обжимаются, а где же ваши хваленые «Алтерд бойз»? Небось и не умеете ничего, только зря нам спать не давали по ночам с этой вашей хваленой музыкой.
Лиам вскочил и выключил проигрыватель.
— Эй, тихо! Этот Михал, между прочим, прав. Пора уже: сейчас вы увидите первое выступление замечательного ансамбля, всемирно известного. Итак, через несколько минут выступят «Альтерд бойз».
— Валяйте, что напридумывали.
Анна сжала руку Гилли, оба вяло встали с дивана. В другом конце комнаты мрачный Эдан, отхлебнув напоследок из стоявшей на полу бутылки, тоскливо поднялся и нерешительно шагнул вперед. К осиротевшей девочке немедленно кинулся Михал, она оттолкнула его, но он успел схватить ее за плечо, и они повалились на ковер.
— Эй, музыку давайте, чтобы было поромантичнее!
— Сейчас ты у меня получишь музыку! — Эдан, сжав зубы, кинулся на него.
— Да не связывайся ты с ним, — спокойно сказал Лиам, — не до них сейчас.
Эдан мрачно взглянул на него, но послушно отошел в сторону.
— Итак, — торжественно начал Лиам, — этот ночной концерт мы открываем песней, специально написанной для этого дня. Она посвящена нам самим, вам, всем, кто видит нас сейчас, кто нас слушает. Она называется «Отвращенье чрез наслажденье». Или наоборот «Наслажденье чрез отвращенье», впрочем, сами увидите, что это неважно.
Музыка зазвучала ясно, четко, слаженно, они сами даже не ожидали. Вдруг кто-то запел измененным голосом. Слова они писали вместе, сейчас уже трудно было сказать, кому именно принадлежала идея:
- Никакой настоящей причины для этого нет - Хаинц - Прочие любовные романы / Проза / Повести
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Стриженый волк - О. Генри - Проза
- Убитых ноль. Муж и жена - Режис Са Морейра - Проза
- Земля - Перл С. Бак - Проза
- Дерзкий дебютант - Оксана Кас - Попаданцы / Проза
- Он. Записи 1920 года - Франц Кафка - Проза
- Рози грезит - Петер Хакс - Проза
- Зима тревоги нашей - Джон Стейнбек - Проза