При дворе Вечного Императора - Аллан Коул

– Солнце уже взошло, не правда ли?

Хаконе улыбнулся и повел гостя через просторную прихожую и еще более просторную гостиную в свое “логово”.

Рабочий кабинет, который Хаконе обычно называл “логовом”, был стилизован под старинную земную библиотеку, но с существенными современными прибавлениями. Шкафы до самого потолка – двадцатиметровой высоты – хранили неисчислимое множество видеокассет, архивные документы и даже архаичные бумажные книги. В центре комнаты располагался низкий длинный стол. Но на этом сходство с библиотекой восемнадцатого века, принадлежащей какому-нибудь графу или маркизу, заканчивалось. Стол был уставлен компьютерными терминаторами; видео-кассеты, документы и книги с полок доставала лестница-робот.

Хаконе подвел Стэна к шкафчику-бару, способному похвастать, как краем глаза заметил капитан, богатейшим выбором напитков.

– Виски у вас есть? – спросил Стэн.

– А-а, вы переняли привычки Императора! – Хаконе взял бутылку и наполнил до середины два стакана.

Стэн только пригубил виски и поставил стакан на столик. Хаконе сделал то же самое.

– Почему вы сказали, что я пришел вовремя, многоуважаемый господин Хаконе?

– Я как раз собирался пообщаться с вами, – сказал Хаконе, приглашая Стэна присесть на широкую кушетку. – Вы, часом, не видели мою последнюю пьесу? Ту, что показывали перед самым Днем Империи?

– К сожалению, я был на дежурстве.

– Ну, судя по высказываниям критиков, вы не много потеряли. В общем, сейчас я в поисках темы для новой работы. И вот мне пришла в голову занятная мысль – знаете ли вы, что еще никто не писал об истории императорского дворца?

Стэн сделал вид, что для него это новость, отрицательно мотнул головой и сделал глоток виски.

– А следует рассказать не только о самом дворце, но и людях, которые там служат, – возбужденно заговорил Хаконе как бы в порыве писательского энтузиазма.

– Любопытная идея.

– Вот и мне так кажется. Как, впрочем, и моему издателю. Разумеется, я бы стал больше писать о людях, живущих во дворце – по-настоящему меня интересуют только человеческие судьбы, а не технические штучки и архитектурные навороты.

Стэн ждал и помалкивал.

– Вы, должно быть, знаете, – продолжал Хаконе, – что я прежде всего военный историк. Если быть откровенным, у меня свои источники информации. И когда в голове зародился этот проект, первым делом я стал собирать данные о тех, кто в данный момент служит во дворце. Именно поэтому, кстати сказать, я так рвался познакомиться с вами на банкете, который устраивали Марр и Сенн. Ведь вы, капитан Стэн, человек во многих отношениях замечательный.

Стэн изобразил на лице глубокий интерес.

– Вы самый молодой начальник личной охраны Императора за всю историю дворца. Вам это известно?

– Да, адмирал Лидо отметил этот факт.

– Этот факт заинтересовал меня до такой степени, что я раздобыл документы о вашей предыдущей службе. Честно говоря, я спрашивал себя: достойны ли вы высокого поста?

Стэн поленился даже улыбнуться: он-то знал, что файл с его вымышленной биографией надежно засекречен. А правду о его прошлом знали только несколько человек в штабе отряда Богомолов, сам Император и генерал Ян Махони.

– У вас послужной список, которым можно гордиться: никаких взысканий, безупречная характеристика. Все командиры довольны и отзываются наилучшим образом. Плюс энное количество геройских поступков, которые были отмечены соответствующими наградами.

– Некоторым просто везет.

– Если говорить совсем откровенно, капитан, некоторым везет даже сверх меры.

Стэн молча допил виски.

– Капитан, как вам понравится, если я выскажу предположение, что ваш послужной список – чистейший вымысел?

– Не будь я у вас по делу государственной важности, многоуважаемый Хаконе, за такие слова – в зависимости от настроения – я угостил бы вас стаканчиком или расквасил вам нос.

– Я не хотел оскорбить вас, капитан. Просто высказываю предположение, что, по моему глубокому убеждению, вы получили назначение на свой нынешний пост благодаря успешной службе в частях “Меркурий” или в отряде Богомолов.

Стэн сыграл под дурачка:

– В “Меркурии”? Простите, господин Хаконе, я отродясь в разведке не служил, а про Богомолов и слыхом не слыхал.

– Другого ответа и не ожидал. Похоже, я лишь понапрасну обидел вас. Сменим тему разговора. Что вас привело ко мне?

Хаконе снова наполнил стаканы.

– Некоторое время назад вы наняли на службу некоего доктора Харса Стинберна, – быстро отчеканил Стэн с намерением застать писателя врасплох. Хаконе и впрямь резко отреагировал на вопрос – пожалуй, даже слишком нарочито: уронил на пол пробку от бутылки.

– Проклятье! Этот придурок опять что-то натворил?

– Опять? Многоуважаемый Хаконе, должен предупредить вас, что наша беседа записывается на магнитофонную пленку. Вы имеете право на присутствие адвоката и врача, дабы засвидетельствовать, что при снятии показаний не применялись методы психологического давления, равно как и меры физического воздействия или наркотические препараты.

– Спасибо за предупреждение, капитан. Нет нужды в таких официальных мерах. Доктор Харс Стинберн действительно работал у меня на протяжении четырех месяцев – прайм-уорлдских месяцев. Затем я уволил его – и хотел бы добавить, без положительной характеристики.

– Продолжайте, многоуважаемый господин Хаконе.

– Моим хозяйством обычно занимается от полусотни до трехсот слуг. Поэтому мне удобней иметь врача, постоянно живущего в моем доме. Это было первой причиной, почему я решил воспользоваться услугами доктора Стинберна.

– Была и вторая?

– Да. Он такой же боевой ветеран, как и я. Служил во время Муэллеровских войн и участвовал в битве за Сарагоссу.

– В которой участвовали и вы.

– А-а, вы тоже интересовались моей биографией.

– Да, я в курсе основных фактов вашей жизни. Почему вы уволили его?

– Потому что... нет, он врач толковый и работящий. Я бы даже сказал, очень хороший доктор. Я вынужден был расстаться с ним, потому что он полностью погружен в прошлое.

– То есть?

– Он ни о чем другом не хотел разговаривать, кроме своей военной службы. Ему казалось, что его предали.

– Предали?

– Быть может, вы уже знаете, что его выгнали из армии с громким скандалом. Но виновным он себя не считал – дескать, я просто выполнял приказ, а потом, когда дело было сделано, меня использовали в качестве козла отпущения.

– Империя, как правило, не практикует геноцид, господин Хаконе.

– Стинберн был убежден, что геноцид допустим и необходим. Короче, его навязчивые рассуждения о прошлом стали действовать мне на нервы. Вот почему я предпочел отказаться от его услуг, как только истек срок контракта.

Стэн хотел было задать еще один вопрос, но удержался. Тем временем в глазах Хаконе появилось задумчиво-отсутствующее выражение.

– Я использовал выражение “погружен в прошлое”, не так ли? – Он разом осушил свой стакан. – Поскольку вы, капитан, имели случай ознакомиться с моей биографией, то моя ирония могла показаться вам неуместной – ведь я грешу тем же. Вам не кажется, что я зациклен на прошлом?

– Я не историк, ваша честь.

– А как вы относитесь к войне, капитан?

Стэну хотелось ответить искренне: считаю ее жуткой глупостью. Но он понимал, что такой ответ не придется собеседнику по вкусу. Поэтому он благоразумно промолчал.

– Я где-то читал, – продолжал Хаконе, – что война есть ось, вокруг которой вращается жизнь. Очень правильная мысль. Для некоторых из нас все в жизни действительно вращается вокруг войны. А для доктора Стинберна и, если быть совсем откровенным, для меня тоже жизнь клином сошлась на одном военном событии – битве за Сарагоссу.

– Могу только повторить: я не историк, ваша честь.

Хаконе взял оба стакана, прихватил из бара графин и направился к двери.

– Я мог бы рассказать вам, капитан.

Но лучше покажу. И он повел Стэна в свой “боевой зал”.

Муэллеровские войны, которые завершились почти за сто лет до рождения Стэна, могли служить классическим подтверждением его определения войны. Колонии в созвездии Муэллер были созданы так поспешно и непродуманно и на таком расстоянии от Империи, что связь с метрополией оказалась чрезвычайно слабой. Имперские чиновники, которые заведовали связью с этими новыми мирами, ленивые и невежественные, запустили торговлю с созвездием Муэллер, не реагировали на нужды тамошнего населения.

В итоге население роптало, стали вспыхивать бунты под разными лозунгами: мол, лучше подчиняться хоть черту, чем поганой Империи. К тому времени, когда Император сообразил, что проблемы муэллеровского созвездия превратились в снежный ком, было уже слишком поздно. Оставался единственный способ привести подданных в повиновение – послать гвардейские дивизии.