Самая темная нота - Нелия Аларкон

лицо напряжено в концентрации.

Я задыхаюсь от удивления, когда слышу игру Датча. Он использует музыку как оружие, разрушая все, что, как мне казалось, я знала о нем, и собирая все заново.

Рев становится громче, море первокурсников ухмыляется и подпрыгивает от восторга.

Я нахожусь сзади, поэтому мне виден только профиль Датча, но он достаточно мощный, чтобы удержать мое внимание. Острые скулы. Сильная челюсть. Пухлые губы. Он вгрызается в гитарную партию так же, как я вливаю душу в фортепиано, словно это его последняя ночь и ничто не имеет значения, кроме этого момента.

На сцене тысяча градусов, но мои руки покрываются мурашками.

Губы Датча приоткрываются, его волосы развеваются, когда он не отрывается от гитары. Он заворожил нас всех, ожидая.

А потом...

Он прикладывает рот к микрофону, и нота дрожит в воздухе.

Крики, доносящиеся из толпы, едва не разрывают мои барабанные перепонки.

Датч раскачивается из стороны в сторону, полностью отдаваясь песне. Я никогда не видела его с другой стороны, и это чертовски привлекательно.

Мне нравится его хрипловатый тон и реальность, которую он привносит в свое выступление. Он сырой и уязвимый, даже если темп бодрый.

Его признание, сделанное на днях, не выходит у меня из головы. Я не знаю, для чего я играю. Трудно представить, что он так сильно переживает, когда у него так хорошо получается.

Короли начинают свою первую песню, и дети разражаются аплодисментами.

В одно мгновение я вспоминаю, почему музыка так универсальна. Неважно, что у Датча на банковском счету гораздо больше денег, чем любой из этих студентов может себе представить. Неважно, что он ездит на шикарной машине, живет в особняке или имеет знаменитую музыкальную легенду в качестве отца. Прямо сейчас, в этот момент, он говорит на языке, который понимают все.

Я покачиваю головой в такт ритму, вникая в каждую строчку, каждый куплет и каждый аккорд. Не потому, что они идеальны, а потому, что певец не дает мне выбора, кроме как ожить.

В конце концов, я перехожу от покачивания головой к танцам на своем месте. Иногда я даже забываю, где должен играть треугольник.

Под конец выступления группа делает музыкальную паузу. Датч играет сложное соло на своей гитаре. Финн отбивает ритм на басу, а Зейн отрывается на барабанах, вызывая самую бурную реакцию старшеклассников.

Я вижу, что Датч жестикулирует мне.

У меня чуть глаза не вылезли.

Я продолжаю качать головой. Нет.

Он вздергивает подбородок, как бы говоря, что ты следующая.

Я снова качаю головой.

Он снова кивает.

Мы еще минуту изображаем боббл-хэд, пока Зейн не ударяет палочками по тарелкам и, пока золотые диски звенят, не указывает на меня.

Я тяжело сглатываю. Толпа втягивается в фокус, и страх грызет меня заживо.

— Ты встала, Каденс! — Предупреждает Зейн, заканчивая свое соло.

Сердце замирает в горле, я с трудом поднимаюсь на ноги, поднимаю треугольник и ударяю по нему палкой. Кольцо взвивается в воздух, и Датч тут же обволакивает ноту мелодией, чтобы она казалась чем-то новым.

Первокурсники сходят с ума, крутят головами и танцуют.

Я подпрыгиваю от восторга.

Я не... потеряла сознание.

У меня получилось!

Я нахожу глазами Датча и широко улыбаюсь ему. Он опускает подбородок в знак одобрения. Пот стекает по его лицу, волосы в беспорядке, но я никогда не видела его более пленительным.

Он отворачивается и снова поет припев. Гитара визжит под его пальцами. Мы готовимся к концу.

К моему удивлению, Датч поворачивается и жестом приглашает меня подойти к нему.

Я машу пальцем.

Он вскидывает голову в жесте «давай».

Я иду вперед, колени дрожат.

Янтарные глаза сверкают на меня, и хотя Датч ничего не говорит, я чувствую, как он спрашивает, готова ли ты к этому?

Я мотаю головой туда-сюда в отчаянном «нет». Не то чтобы его это волновало. Датч перебирает струны гитары, а Зейн бьет по барабанам. Пришло время для большого финиша.

Я вовремя нажимаю на треугольник.

Один раз.

Дважды.

Я подражаю Датчу и мотаю волосами вперед-назад.

Последний удар моего треугольника встречается аплодисментами и криками. Датч играет последний аккорд в прогрессии, прежде чем дать ноте прозвенеть.

Все кончено. По всему моему телу пробегает гул. Я не могу поверить, что только что сделала это. Я вышла на сцену и сыграла этот треугольник как я сама.

Я.

Каденс.

Без париков. Без грима. Никакого сценического имени.

Я всегда была честна со своей музыкой, но впервые за долгие годы я стала честной с тем, кто я есть, когда играю ее.

Сегодня вечером, благодаря Датчу, я сломала эту форму.

Не раздумывая, я сокращаю расстояние между нами и обнимаю его за шею как раз в тот момент, когда сетка лопается и над нами проносятся воздушные шары.

21.ДАТЧ

Мои руки обхватывают талию Кейди, и я вдыхаю ее запах.

Я хочу, чтобы объятия длились дольше, но она отстраняется, и в ее карих глазах появляется противоречивый взгляд. Затем, как будто она что-то решила, на ее губах появляется неловкая ухмылка.

Ее волосы бьют меня по лицу, когда она поворачивается и обнимает Финна. Мой брат удивленно выдыхает, его взгляд устремляется на меня.

Каденс отпускает его и идет к Зейну. Я хмуро смотрю в сторону близнеца, внимательно следя за тем, чтобы его руки не скользили вниз дальше, чем нужно.

Это чувство собственничества застает меня врасплох. Ну и что, что Зейн обнимает Каденс? Для меня это не имеет значения. Она не имеет для меня значения.

Я отвожу от нее глаза, хотя все во мне хочет продолжать смотреть. Опустившись на колени рядом с гитарой, я убавляю громкость.

Обычно я жду окончания мероприятия, прежде чем начать разбирать инструменты, но я прыгаю прямо к микшерному пульту, отключаю другие гитары и начинаю отсоединять провода.

Каденс спрыгивает со сцены, а я делаю вид, что не замечаю этого.

— Датч, что ты делаешь?

В поле моего зрения попадают черно-белые кроссовки. Они девственно чистые, а значит, принадлежат Финну. Он фанат кроссовок и дорожит своей винтажной обувью, как трофеем.

— Я разбираю инструменты. — Бормочу я.

Это должно быть чертовски очевидно.

— Куда делась Каденс? — Спрашивает Зейн, присоединяясь ко мне у микшерного пульта.

— Откуда, черт возьми, мне знать? — Рычу я.

Есть тонкая грань между безобидным подтруниванием и разговором о драке. Я понимаю, что сейчас я ближе к тому, чтобы начать драку, чем к чему-либо еще.

Но Зейн не выглядит раздраженным.