Сияние - Стивен Кинг

– Ага, точно, сердился, – откликнулся Дэнни, продолжая смотреть в огонь. – Не хотел, чтобы папа писал книгу.

– Какую книгу, Дэнни?

– Про отель.

С губ Венди готов был сорваться вопрос, который они с Джеком задавали Дэнни тысячу раз: откуда ты знаешь? Она не спросила. Ей не хотелось огорчить мальчика перед сном или дать ему понять, что они, бывает, обсуждают, откуда он узнает то, о чем вообще никак не может знать. А он знал, в этом Венди была убеждена. Болтовня доктора Эдмондса о наведенных размышлениях и подсознательной логике – всего лишь болтовня. Сестра… откуда Дэнни узнал, что в тот день она думала про Эйлин? И (Мне приснилось, что папа попал в аварию) Она потрясла головой, словно желая прояснить мысли.

– Иди умойся, док.

– Угу.

Он побежал вверх по лестнице к их комнатам. Венди, хмурясь, отправилась на кухню подогреть Джеку молоко.

А сейчас, лежа в постели без сна, прислушиваясь к дыханию мужа и ветру за окном (чудо, что днем был только один снегопад, да и то не сильный), Венди позволила мыслям полностью переключиться на ее очаровательного, приносящего столько беспокойства сына, который родился с личиком, закрытым пленкой – простой мембранной тканью, попадающейся врачам, наверное, один раз на каждые семьсот родов; пленкой, дающей, если верить болтовне старух, второе зрение.

Она решила, что пора побеседовать с Дэнни об «Оверлуке»… самое время попробовать разговорить его. Завтра. Конечно. Они вместе поедут в сайдвиндерскую библиотеку посмотреть, нет ли там каких-нибудь книжек для второго класса, чтоб взять их Дэнни на зиму, и она поговорит с ним. Откровенно. От этой мысли Венди полегчало и она, наконец, медленно поплыла в сон.

Дэнни без сна лежал у себя в спальне, открыв глаза; левой рукой он обнимал старенького, затасканного Пуха (один глаз-пуговицу Пух потерял, а из полудюжины швов, там, где вылезали наружу пружины, сыпались опилки). Дэнни прислушивался к спящим в своей спальне родителям. Он испытывал такое чувство, будто вопреки своей воле был приставлен к ним, чтоб охранять. Хуже всего бывало по ночам. Дэнни ненавидел ночь и непрерывно воющий вокруг западного крыла дома ветер.

Сверху на ниточке свисал глайдер. На столике тускло светилась лиловая модель лимузина, принесенная снизу, с игрушечной дороги. Книжки стояли на полке, раскраски лежали на столе. «Всему свое место и все на своих местах,

– говорила мама. – Тогда, если тебе что-то понадобится, ты будешь знать, где оно». Но сейчас вещи оказывались не на своих местах. Они пропадали. Хуже того, появлялись новые, не бросающиеся в глаза – как на картинке «НАЙДИ ИНДЕЙЦА». Если напрячь глаза и зажмуриться, некоторые из них можно было разглядеть – то, что вы с первого взгляда принимали за кактус, на самом деле оказывалось бандитом, зажавшим в зубах нож, а в скалах прятались другие, так что удавалось даже увидеть одно из злобных безжалостных лиц, маячащее сквозь спицы колес фургона. Однако видеть всех сразу было невозможно и от этого становилось не по себе. Ведь именно те, кого не видишь, и проскользнут за спину с томагавком в одной руке и ножом для снятия скальпа – в другой.

Он беспокойно заворочался в кровати, отыскивая глазами успокоительный свет ночника. Тут дела пошли хуже. В этом Дэнни был уверен. Сперва было не так уж плохо, но постепенно… папа стал куда больше думать о выпивке. Иногда он сердился на мамочку, сам не зная, за что. Он бродил, обтирая губы платком, а взгляд был далеким и туманным. Мама беспокоилась за него и за Дэнни тоже. Не надо было «сиять», чтобы понять это – оно скользило в тревожных маминых расспросах в тот день, когда ему показалось, что шланг превратился в змею. Мистер Холлоранн сказал, что думает, будто все мамы немножко умеют «сиять», и в тот день она поняла – что-то произошло. Но не знала, что.

Он собрался было рассказать ей об этом, но по ряду причин воздержался. Дэнни понял, что доктор из Сайдвиндера отмахнулся и от Тони, и от показанного им Дэнни, как от вещей, абсолютно (ну, почти) нормальных. Расскажи он про шланг, мама могла бы не поверить. Хуже того, она могла неправильно это истолковать, подумать, что у Дэнни ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ. Он немножко понимал насчет ЗАЕХАВШИХ ШАРИКОВ – меньше, конечно, чем насчет ЗАВЕСТИ РЕБЕНКА – это ему мама подробно объяснила около года назад – но достаточно.

Однажды в детском саду приятель Дэнни Скотт ткнул пальцем в парнишку по имени Роберт Стэнджер – тот уныло слонялся возле качелей с таким вытянутым лицом, что того гляди – наступишь. Отец Робина преподавал арифметику в папиной школе, а папа Скотта был там учителем истории. Большинство малышей в детском саду имели отношение либо к Стовингтонской подготовительной, либо к расположенному прямо за чертой города маленькому заводику Ай-Би-Эм. Школьные дети держались одной кучкой, айбиэмовские – другой. Были, конечно, перекрестные дружбы, но для ребят, чьи отцы знали друг друга, казалось достаточно естественным держаться более-менее вместе. Когда в одной из группок у взрослых происходил скандал, он почти всегда в безумно искаженной форме просачивался к детям, однако в другую группу перекидывался редко.

Они со Скотти сидели в игрушечной ракете и тут Скотти ткнул в Робина большим пальцем и сказал: «Знаешь этого парня?»

– Ага, – сказал Дэнни.

Скотти наклонился вперед.

– Вчера вечером у его папы ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ. Они его забрали.

– Да? Из-за каких-то шариков?

Скотти, похоже, возмутился.

– Он сошел с ума! Ну, понимаешь. – Скотти скосил глаза, вывалил язык и указательными пальцами описал вокруг ушей большие эллипсы. – Они забрали его в ДУРКУ.

– Ух ты, – сказал Дэнни. – А когда ему разрешат вернуться?

– Никогда-никогда-никогда, – мрачно объявил Скотти.

За тот и следующий день Дэнни услышал, что:

а) мистер Стэнджер пытался поубивать всю семью, включая Робина, из пистолета, оставленного на память со Второй мировой; б) мистер Стэнджер, пока БУЙСТВОВАЛ, разнес весь дом в клочки; в) мистера Стэнджера застигли, когда он поедал горсть дохлых жуков с травой так, будто это были сласти с молоком, при этом он плакал; г) когда «Ред Сокс» проиграли важный матч, мистер Стэнджер пытался задушить свою жену чулком.

Когда тревога Дэнни стала слишком сильной, чтобы держать ее в себе, он, наконец, спросил про мистера Стэнджера папу. Папа усадил мальчика на колено и объяснил, что мистер Стэнджер находился в сильном напряжении, отчасти – из-за семьи, отчасти – из-за работы, а отчасти – из-за таких вещей, понять которые по силам только докторам. У него были приступы плача, а три дня назад он расплакался и не смог остановиться, и переломал у Стэнджеров кучу вещей. Никакие ШАРИКИ у него ЗА РОЛИКИ не ЗАЕЗЖАЛИ, сказал папа, это называется НЕРВНОЕ РАССТРОЙСТВО, и мистер Стэнджер вовсе не в ДУРКЕ, а в САННАТОРИИ. Но, несмотря на осторожные папины объяснения, Дэнни был напуган. Он не видел особой разницы между ШАРИКАМИ, ЗАЕХАВШИМИ ЗА РОЛИКИ и НЕРВНЫМ РАССТРОЙСТВОМ, и как ни называй – ДУРКА или САННАТОРИЙ

– все равно там на окнах стальные решетки и оттуда не выпустят, если вздумаешь уйти. К тому же отец, совершенно неумышленно, без изменений, подтвердил второе выражение Скотти – то, которое наполняло Дэнни смутным неопределенным ужасом. Мистер Стэнджер теперь живет там, где ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ. Те, что приезжают за тобой в фургоне без окон, в фургоне, сером, как могильный камень. Они подкатывают к тротуару перед твоим домом, эти ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ, вылезают и забирают тебя от родных, и заставляют жить в комнатах с мягким стенами, а если захочешь написать домой, приходится делать это «крэйолсами».

– Когда ему разрешат вернуться? – спросил Дэнни отца.

– Как только ему станет лучше, док.

– Да, но когда это будет? – настаивал Дэнни.

– Дэн, – сказал Джек, – НИКТО ЭТОГО НЕ ЗНАЕТ.

Вот это и было хуже всего. Все равно, что сказанное другими словами «никогда-никогда-никогда». Через месяц мать Робина забрала его из детского сада и они уехали из Стовингтона без мистера Стэнджера.

Это случилось больше года назад, папа тогда уже перестал глотать всякуюдрянь, но еще не потерял работу. Дэнни до сих пор частенько думал об этом. Иногда, ударившись головой, упав или страдая болью в животе, Дэнни принимался плакать – и мигом вспоминал случай с мистером Стэнджером, одновременно пугаясь, что и сам не сумеет остановиться и будет реветь, скулить и всхлипывать, пока папа не подойдет к телефону, не наберет номер и не скажет: «Алло? Джек Торранс, Мэпл-лайн Уэй, 149. Тут мой сын не может перестать плакать. Пожалуйста, пришлите ЛЮДЕЙ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ, чтоб они забрали его в САНА-ТОРИЙ. Да, верно, ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ. Спасибо». И серый фургон без окон подъедет к его дверям, Дэнни, продолжающего истерически всхлипывать, погрузят внутрь и увезут. Когда он снова увидит папу и маму? НИКТО ЭТОГО НЕ ЗНАЕТ.

Страх вынуждал его молчать. Став на год старше, он вполне уверился, что папа с мамой не дадут увезти его за то, что он посчитал пожарный шланг змеей. РАССУДОК Дэнни не сомневался в этом, но, стоило мальчику подумать, не рассказать ли обо всем родителям, как старое воспоминание поднималось в нем, камнем закупоривая рот и преграждая дорогу словам. Другое дело Тони: тот всегда воспринимался совершенно естественно (конечно, пока не начались плохие сны) и, кажется, родители тоже приняли Тони, как более или менее нормальное явление. Вещи типа Тони происходили от живого ума, который оба признавали за сыном – так же, как считали, что и сами неплохо соображают; но превратившийся в змею пожарный шланг или кровь с мозгом на стене президентского люкса, которые Дэнни видел, а другие – не могли… такие вещи естественными не сочтут. Они уже сводили его к обычному доктору. Не резонно ли было признать, что дальше появятся ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ?