На Крыльях Надежды: Проза - Прохор Озорнин

И все в деревне нашей доброй в тот день переменилось, как снежный ком навалилось и вниз по пригорочку то и катиться начало ! И часто бывало, помнится, как придет кто из наших мужиков то по утру раннему солнечному в дом к другому, и предложит зычно так и весело : “Иван, пойдем уже, наконец, жить !” А ему в ответ тот и отвечают сонно и вяло, как неживые будто : “Ты что, Емеля, не видишь – ВЛОМ мне сегодня !” – и шли опосля в этот самый ЛОМ, Лучшее Общественное Место, как его мы меж собою и прозвали то, и там день деньской и проводили, и стало словечко это, ВЛОМ, нарицательным.

И всем практически все ВЛОМ стало, и многие окончательно там, во ВЛОМе этом пагубном и скурвились, и оскотинились до невозможности. И тошно так жить стало, что хоть вой от горя то этого и от состояния своего безразличного ! И выть многие, собственно, и начали – да только не на луну, а на ближнего своего, аки волки какие злобные. И ругаться стали словами иностранными, заморскими, и ненавидеть, и гнать друг друга, потому как всем им теперь ВЛОМ было, - даже добрыми оставаться, видимо.

И многие месяцы трагедия сия тянулась, и как зачарованные стали люди. А опосля еще и выяснилось, что машинки то те, кровь собирающие, не простые были – кровушку то они откачивали, а взамен вещества ядовитого какого назад то и впрыскивали, так что и умерло несколько ребят то наших и баб от яда то этого заморского, ЛОМового состояния своего не выдержав. И хоронили их, помнится, быстрехонько, землицы набросав и всплакнув для вида лишь, и народу на поминках то было мало там – потому как ВЛОМ всем было оно практически. И вот, верите, али нет вы нам, братцы, но и солнышко наше красное стало как-то с тех пор заходить за горизонт рановатенько, так что время ночное темное то и удлинолося. И петухи петь перестали, и куры нестись, и даже кошкам ВЛОМ мышей ловить стало то.

И не помним мы точнехонько, сколько морок сей длился то, - да только помним мы ясненько, чем оно все то и окончилось. Бабка наша местная врачевательница, Прасковьей прозываемая, одна практически и осталася, кто в этот злополучный ЛОМ ни разу и не попадал то. И после того, как муж то ее, значится, вин каких-то наглотавшись и дымов каких-то в ЛОМе этом накурившись, в очередной раз домой вернулся, не выдержала душа ее тонкая, и крикнула она в сердцах тогда, помнится : “А шоб весь этот ЛОМ ваш под землю и провалился !” И буквально в момент тот же (ежели муж то ее, Михалыч, нам об этом потом шепотом после протрезвления все пересказывавший, не брешет особливо) затряслась земля то вся в деревне нашей, и ходуном ходить как волнами начала, будто и не земля это была вовсе, а море какое. Ходила она так, и сотрясалось все время какое-то, а потом как возьми, да и разверзнись дыра громадная под ЛОМом то этим самым, и как провались оно все туда со всеми там в тот момент бывшими несчастными то в глубину бесконечную, так что треть как минимум деревни нашей то там и сгинула в одночасье, в беспросветной глубине то этой.

Как кратер громадный дырища та получилася ! Ух и пужались мы на нее смотреть поначалу ! И кричали туда в надежде, что отзовется кто-нибудь, да только молчание гробовое всегда нам ответом оставалось. А через несколько дней то задрожала землица вновь, и сошлась на месте дырищи той, как ежели ничего там, на месте того трактира злополучного, отродясь и не было. А Прасковья то упомянутая после событий тех немой сделалась – и ходила, и слова вымолвить не могла более, только руками невнятно размахивала время от времени.

Но, хотите - верьте, а хотите - и нет, да только вновь налаживаться после событий тех страшных жизнь у нас начала. И очнулись будто люди, и встрепенулись, и ВЛОМа конец настал окончательный. И снова все мирно друг с другом зажили, и детишкам время уделяли, и мужьям, и женам своим. И стали дни длиннее, а ночи короче, и петухи вновь запели, и куры занеслись, и крысы поразбежались кто куда. Запомнили люди урок тот страшный, и ЛОМы из душ своих выкинули, и стали жить праведно.

Вот так оно, собственно, все и было, как оно здесь нами, мужиками Кириллом и Мефодием и написано ! И ничутоку мы и не переврали события дней тех прошедших, ежели только малость самую незначительную в деталях разошлись – ну да с кем оно того не бывает, верно ведь ? А верите вы нам или нет – не нашего ума дело то, потому как нашего ума дела мы сейчас как раз уже и исполнили, - а вам все это читать, думать, и от ВЛОМов всяческих раз и навсегда избавляться !

08.09.2012

Воин Одина

Я сотый пропою псалом,

Где свет и радость входят в дом,

И заставляют нас свернуть

К Тебе, на непорочный путь.

Я чистоты, Господь, взалкал

И в доме, где я зло познал, -

Гордынею очей своих

Был ослеплен среди других,

Где ложь, коварство и разбой

В надменном сердце нас с тобой

Пытались тайно затянуть

На нечестивый, темный путь, -

Я в доме том пою псалом,

Всех праведных впускаю в дом,

А зло ни в яви, ни во сне

Да не прилепится ко мне!

Будь милосерден, верша Свой суд:

Тех, кто путем Твоим идут, -

Помилуй, Боже, и спаси.

А прах у двери отряси!

Утихни, ветер, смолкни, гром, -

Исполнись в мире сем, псалом!

Неизвестный автор

Громогласный рев - свирепый боевой клич огласил округу и заставил, кажется, содрогнуться само небо. Сотни и сотни воинов бежали навстречу друг другу, облаченные в сверкающие кольчуги и в глазах их было только одно - неисчерпаемый боевой азарт. Не было сомнения, не было страха - была лишь жажда битвы и азарт - убить врага прежде, чем ты сам падешь на поле боя. Но падшие в честном бою - уже победители, они войдут в сверкающие чертоги Валхаллы и сам великий Один поведет их в новые битвы. Пусть же он ведет их в этой битве, пусть враги падут перед мощью его воинов!

Удар - поворот. Поворот - удар. Радость охватывала его - наконец-то сражение, которого он так долго жаждал, наконец то славная битва!

Взмах - боевой топор обрушивается на шлем врага - и тот грузно падает на землю. Еще взмах - и чудовищной силы удар рассекает кольчугу еще одного. Капли крови, струящиеся из тела врага… повторный удар - и вот новый враг повержен.

Вот его боевой товарищ тоже размахивается - и практически разрубает надвое еще одного.

Здесь не было правил - и более верткий и хитрый тоже иногда побеждал.

Меч, обрушившийся плашмя на спину его боевого друга…какой-то сдавленный хрип, вырвавшийся из его горла. Вот его товарищ падает на колено, пытаясь развернуться и нанести ответный удар - но подкравшийся сзади боец снова ударяет, на этот раз выпадом меча, - и лезвие клинка разрывает пластины кольчуги… Еще миг - и все кончено.

В такие мгновения он переставал чувствовать боль. Он переставал ощущать тяжесть его оружия, сотый раз ударяющего в железные пластины, он переставал чувствовать время. Крик отчаяния и боли вырвался из его груди - боли за смерть друга, с которым он делил один хлеб и одни походные невзгоды.

Он крутил и крутил свое смертоносное оружие, совершенно не чувствуя его тяжести - и враги разлетались перед ним. Самые смелые - или глупые - погибали мгновенно. Более осторожные предпочитали не лезть под танец сверкающей стали.

Но врагов было много и число их, кажется, только росло.

Крики и стоны. Звуки столкнувшихся клинков. Сражение кипело.

* * *

День продолжалась битва - и воины Одина вышли победителями. Какая-нибудь сотня воинов из нескольких тысяч…

“Слава Великому Одину!” - разнеслось вокруг, как только был повержен последний из врагов.

“Слава Одину! ” - эхом повторили многие, и он в том числе.

Они победили, они победили вновь. Их погибшие братья предстанут в светлых чертогах перед Великим Отцом - для новых битв и новых побед. И когда-нибудь он тоже встретится с ними…

* * *

Он застонал.

В бессильной ярости ударил кулаком по столу с такой силой, что тот чуть не развалился пополам.

Почему, почему, почему? Почему он должен сделать это? Слова упали в тишину и растворились в ней без следа. Слова ушли - вот только его внутренний голос не оставлял его и не давал ему покоя. Уже не голос воина Одина.

Монастырь. Почему они должны совершить набег на этот монастырь? Это не достойное их сражение! Убийство беззащитных ради спрятанных в стенах обители сокровищ…

И он, он должен вести свою сотню - чтобы видеть, как монахи падают под ударами топоров и мечей, высоко подняв крест и прося своего неведомого ему Бога о защите… Это будет бойня, а не сражение - кровавая бойня из-за алчности. И он, один из лучших, будет их предводителем… И он не может отказаться, ведь цена за это - смерть и вечное проклятие, навсегда лишающее его права войти в золотые чертоги. Почему у него нет выбора? Почему он должен истребить беззащитных - совсем не воинов?