Новый год со спецэффектами - Валентина Андреева

Ему удалось с добродушным видом взять топор на виду у всех, а на общие заверения, что сухостоя вполне хватит на три заезда вперед, ответить какой-то дурацкой шуткой про охоту на мышей. Машенька и Дашутка сидели спокойно, только сползли на дно лодки.

Карл выбрал самую старую деревянную сваю. Болтавшаяся на ней лодка была похожа на собаку, нетерпеливо ожидающую прогулки на воле. Удары топора по дереву показались ему до ужаса громкими, и, торопясь, он утроил усилия. Цепь издевательски соскользнула в воду – замок не был закрыт на ключ. Ему следовало проверить это сразу, а не носиться за топором и тратить драгоценное время на ненужную работу. «Спасатель хренов!», – обругал он себя сквозь зубы. Почуявшая свободу лодка, покачиваясь, медленно отплывала от причала. Бросив топор, он прыгнул в нее, едва не перевернув. Весел не было. Пришлось грести руками. Дашутка плакала навзрыд. Машуня молчала, боясь ожидаемой взбучки. «Только бы на берег не выскочили женщины!» – думал он, приближаясь к девчонкам.

Дикий крик, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки, раздался в самый неподходящий момент. Карл, вплотную состыковавшись с первой лодкой-беглянкой, пытался перетащить к себе истерически рыдающую Дашутку. Насмерть перепуганная криком с берега девочка неожиданно шарахнулась назад, сбила с ног пытавшуюся привстать Машуню, и обе они с оглушительным визгом упали за борт. Лодка перевернулась…

Дальнейшее Карл помнил плохо. Только чувство леденящего холода долго не проходило. Единственное, о чем он тогда думал – хорошо, что вода такая холодная. Именно поэтому и прозрачная… Ему удалось вытащить и закинуть в лодку обеих. Сам влезть не решился – боялся перевернуть. Несмотря на то что тело деревенело и переставало слушаться, он упрямо пытался толкать ее к берегу. Вытаскивали его из воды уже почти в бессознательном состоянии.

В себя он пришел относительно быстро. Как раз к приезду врача «скорой помощи», которая потребовалась только одному человеку – его жене. В коматозном состоянии Василису доставили в местную больницу. На следующий день Карл, не веря в неутешительный прогноз местных эскулапов, за большие деньги перевез ее в Москву. К сожалению, прописная истина дала себя знать и там – здоровье ни за какие деньги не купишь. Медперсонал отделения, стараясь хоть в какой-то мере оправдать материальные затраты Карла, относился к Василисе и к нему с повышенным вниманием. Лично Василисе было на это ровным счетом наплевать: она ничего не видела и не слышала – инсульт. Карл упорно не хотел в это верить и первые двое суток практически не отходил от жены. Машенька находилась дома одна и не роптала, понимая, что является виновницей того, что случилось с мамой. Она даже не решилась пожаловаться отцу на сильную боль в левом ушке. Просто плакала и пила анальгин, который, как ей казалось, помогает от всего. Мама всегда пила эти таблетки от головной боли.

Вернувшись домой, Карл нашел дочь в тяжелом состоянии, мечущаяся в жару девочка бредила и отца не узнавала. Предварительное заключение врача – вторичный менингит вызвало слабое сопротивление Карла. У дочери ранее никогда не было менингита. И тут врач разошлась! Карл, уяснив, что вторичный характер менингита обусловлен острым отитом, почувствовал себя преступником, которому нет оправдания. Организм Машеньки отреагировал на переохлаждение воспалением среднего уха, а он, вместо того чтобы пресечь болезнь в начале, позволил ей разгуляться. Жене его постоянное присутствие не было нужно так, как дочери. В результате он теперь теряет обеих. Врач, ошеломленная несвязными речами Карла, пыталась его успокоить тем, что диагноз предварительный. Для его подтверждения необходимо исследование спинно-мозговой жидкости. И в конце концов в больнице проведут этиотропную, дезинтоксикационную и дегитратационную терапию.

Карл не отрывал глаз от хрупкой фигурки дочери, которую перекладывали на носилки, и машинально повторял за врачом перечень мер терапии – малопонятные термины ему важно было запомнить, чтобы потом проверить, все ли сделано для спасения Машеньки. Впрочем, в чудеса он уже не верил. И тут со всей отчетливостью вспомнилось злое лицо бабки Варвары и ее ядовитые, прожигающие насквозь, как капли соляной кислоты, предсказания.

Сразу после госпитализации дочери Гусев поехал в медвежий угол. Раздавить, задушить гадину собственными руками, а там будь что будет. По крайней мере, ведьма получит по заслугам. Зря он раньше не придавал внимания слухам о ее колдовских проделках.

2

Видимость на дороге была плохая. Ночь выдалась очень темная. Капли нудного осеннего дождя плющились о стекло, монотонная работа стеклоочистителей, несмотря на нервозное состояние, наводила сон. Карл несколько раз поймал себя на том, что засыпает. Просыпался от длинных сигналов встречных машин. Он снова и снова раздувал в себе костер ненависти к колдунье, и только это помогло ему добраться до медвежьего угла. Несмотря на свои планы, вламываться среди ночи к бабке Варваре он не решился. Свет, очевидно, отключили. Ему пришлось ориентироваться в собственном доме на ощупь. Несмотря на усталость, заснуть не удавалось. Снова и снова он перебирал картины прошлой счастливой жизни. О завтрашнем дне не думал.

Наутро дождь кончился, но все вокруг заволокло белесой туманной пеленой. Пока Карл дошел до дома бабки Варвары, брюки по колено промокли. В голову пришла рациональная мысль – следовало надеть резиновые сапоги, а следом другая – равнодушная: а не все ли равно?

Картина, которую он ожидал увидеть, разительно отличалась от той, что предстала его глазам. В избе было холодно и противно воняло мочой. Бабка Варвара, вытянувшись, со строгим выражением лица лежала на кровати.

– Убить меня пришел, касатик? – спросила равнодушно. И так же равнодушно продолжила: – Не бери грех на душу. Помираю я.

Она протянула сухую костлявую руку к нему и попросила помочь ей приподняться. Он не шевельнулся, рука старухи бессильно упала и свесилась с кровати. В какой-то момент Карл испугался, что, падая, эта высохшая длань переломится на его глазах. Не переломилась. Скрюченные пальцы шевелились, демонстрируя желание за что-нибудь уцепиться.

– Дай водички, бокал на столе, – заискивающе прошептала бабка Варвара и прикрыла глаза. Но Карлу казалось, что она исподтишка за ним наблюдает.

Карл и не думал двигаться с места. Он был озабочен мыслями о том, что старуха, скорее всего, разыгрывает перед ним спектакль. Несколько дней назад он видел ее в полном здравии и крайней озлобленности. Нет, своя смерть над ней не властна. Просто эта ведьма каким-то образом догадалась о цели его визита.

– Спаси Василису и Машеньку, тогда получишь воды, – четко произнес Гусев. Бабка молчала. Карл старался на нее не смотреть. – Возьми назад свои проклятья и подавись ими, – добавил он, начиная наливаться прежней ненавистью.

– Каждому воздается по грехам его. – Голос старухи был похож на шуршание мыши в сухой соломе. – Дурак ты… Коршуна пригрел, а голубку не заметил. Убийца твоя Василиса. – Старуха помедлила. – А моей вины в том нет. Воды подай!

– Я позднее зайду, когда будешь готова спасти жену и дочь, – мстительно улыбнувшись, заявил Карл, решивший, что не стоит вытряхивать из колдуньи последние силы. Если действительно существует в мире черная магия, то в надежде заполучить долгожданную воду и передать при этом благодетелю свой черный крест бабка пойдет на все. Вот только долгожданный бокал с водой она все же не получит.

Вернувшись домой, Карл прилег на диван прямо в одежде. Топить печь желания не возникало. И не заметил, как заснул. Проснулся почти через сутки, только в одиннадцатом часу следующего дня, как от толчка. И сначала никак не мог понять, где находится. Но услужливая память быстро расставила по местам все последние события. В голову пришла мысль: а что, если его опередили и к бабке Варваре кто-то уже заглянул? В испуге Карл сорвался с места и, не разбирая дороги, понесся к колдунье.

Он стоял у настежь распахнутой двери в избу, не переступая порога, и смотрел, как старуха корчилась от невыносимой боли. Скомканное старое одеяло сбилось к ногам, серая простыня большей своей частью свесилась с металлической кровати, обнажив полосатый, местами в темных пятнах матрас. Подушки валялись на полу, прижавшись, словно в страхе, к опрокинутой табуретке. Спертый воздух, бьющий в нос резким запахом мочи, заставил задержать дыхание. Неожиданный здесь тонкого фарфора бокал, белый, с легкими штрихами позолоты, опасно накренившийся у края стола и удерживаемый больше чудом, нежели спичечным коробком, невольно привлекал взгляд.

Еще вчера он думал, что смерть не властна над этим старым, беспомощным и почти высохшим телом, но сегодня утром понял: жизнь из него медленно, слишком медленно, по каплям, но все же уходит. Судорожно скрюченные руки также царапали отросшими ногтями матрас, но внятно говорить старуха уже не могла. Из пересохшего, перекошенного от болезненных мучений рта временами вырывался жуткий вой, перемежаемый с хрипами, в которых с трудом можно было различить просьбу дать напиться. Казалось, какая-то невидимая сила затеяла садистскую игру с этой беспомощной игрушкой судьбы, выворачивая и ломая ее по своей прихоти.