Алые небеса - Катерина Райдер

них, а не блуждать взглядом по аппетитным формам.

Чёрт… Какие же красивые у неё глаза…

В конечном счёте, в надежде не свихнуться окончательно и не разложить русскую на стойке вместо завтрака, решаю пойти путём наименьшего сопротивления – в любой непонятной ситуации пори чушь. С дураков ведь взятки гладки? А ещё лучше удиви, выкини то, что оппонент от тебя никак не ожидает. В случае с Машей это «слово». И пусть переболтать Соколову – вызов, достойный храбрых и одновременно отчаянных, я попробую.

Начинаю с тем посредственных. Пока «соперница» оправляет на мне рубашку, намеренно смотрю в окно, обделяя её вниманием (вдруг снова заклинит), попутно выдавая высокопарные оды «прекрасности сегодняшнего утра». Далее: пересказываю прогноз погоды на ближайшие дни; извиняюсь за дешёвый рамён на завтрак; обещаю в ближайшем будущем приготовить что-нибудь более изысканное. А ещё задаю кучу бессвязных вопросов, причём подряд, не позволяя Марии опомниться: «Как спалось? Что думаешь по поводу ортопедических подушек в спальне? Не мешало ли солнце с утра? Кофе с сахаром или без? Как напор воды? А полы с подогревом в ванной заметила?..» – и это лишь малая часть ахинеи, выдаваемой моим мозгом и, соответственно, ртом. Неудивительно, что спустя всего каких-то пять минут Соколову начинает, мягко сказать, перекашивать от удивления или шока… фиг его знает. Главное, что я больше не подчиняюсь зову той части тела, что находится ниже пояса.

Не издавая ни звука, Маша плетётся к стулу, забирается на него и, приложив к пылающим щекам ладошки, смотрит на меня озадаченно. Я, наконец, замолкаю, довольно усмехаясь. Интересно, каково это – быть на моём месте?

– Ты чего? – еле слышно выжимает из себя Соколова, выманивая на мои губы победоносную улыбку, подстёгивая пойти ва-банк.

– Ну, смотри, – усаживаюсь рядом, продолжая безобразничать с важным видом, – в спальне достаточно просторно, можем поставить туалетный столик справа от окна. Если света недостаточно, купим зеркало, ну такое, специальное, с лампочками. Гардеробная большая, перестраивать не нужно, тем более на данный момент все твои вещи умещаются в один чемодан.

Мельком кошусь на собеседницу. Ещё чуть-чуть, и её челюсть рухнет в глазунью. Чудом сдерживаюсь, чтобы не заржать.

– Кстати, рядом со спальней как раз есть свободная комната. Ну… на будущее, – важно киваю. – А пока, если хочешь, можем оборудовать в ней второй кабинет. В принципе, если тебе что-то не нравится, цвет стен, например, или тот жуткий половик у двери, только скажи. Всё переделаем, не проблема.

Запихиваю в рот яичный желток, прихлёбываю кофе и, интенсивно жуя, заглядываю Соколовой в глаза, теперь уже прямо, – девица в афиге. Жаль, сфотографировать не могу, рано выходить из образа. Так-то обычно именно Мария вводит меня в ступор, посему хочу насладиться моментом как следует.

– М? – киваю вопросительно, вижу ведь, девушка хочет что-то сказать

– Чего? – потрясённо произносит она, ещё более тихо, нежели в первый раз.

– Как это чего? – изображаю глубочайшее удивление, откидываясь на спинку стула.

Маша, будто через силу, глотает минералку из бутылки.

– После случившегося ты обязана на мне «жениться». Вот закончим работу, заберем твой чемодан и прямиком в посольство узаконивать отношения, – выдаю на полном серьёзе «контрольный», после чего девушка со звучным хлюпом выплёвывает воду в собственный завтрак.

ВОТ УМОРА!

– Че-че-че-го? – заикаясь, выкашливает Соколова, и я сдаюсь, больше не могу держать смех внутри, заходясь гортанным гоготом.

– Ты реально поверила?..

– О боже! Какой же ты дурак! – вскрикивает русская, швыряя в меня запечатанные палочки, от которых я ловко укорачиваюсь, продолжая смеяться. – Не делай так больше! – добавляет она.

Неоднозначно пожимаю плечами, так как ничего не могу обещать: когда Мария растеряна, она становится ещё притягательнее. И всё же, врубив милосердие на максимум, позволяю девушке прийти в себя, останавливая поток иронии и фиглярства. Ведь скоро её ждёт ещё одно потрясение, причём теперь уже самое настоящее.

– Если бы с утра было больше времени, я бы сходил в кондитерскую за твоими любимыми вафлями, – меняю тему. – Стоило поставить будильник. Хорошо хоть до офиса десять минут ходу.

– Не думала, что запомнишь… – Маша снова смущается, отчего моя грудь наполняется теплом. – Люблю вафли, мне их бабушка готовила, когда хотела побаловать. Одно из лучших детских воспоминаний… Всегда их ем, когда скучаю по дому. А у тебя есть такое блюдо?

Ненадолго задумываюсь, всем сердцем желая поддержать разговор. Мне уютно с Марией, тепло. Хочу продлить это ощущение настолько, насколько возможно.

Откровения девушки на некоторое время возвращают и меня в детство: на небольшую кухню, пропитанную ароматами жареного риса и кимчи из редиса; за овальный стол, накрытый на четверых; к самому вкусному блюду в мире.

– Да… – отвечаю, всё ещё витая в прошлом, отчётливо видя розовые пионы на идеально отутюженном материнском фартуке. – Нам с братом мама часто готовила пибимпап.

– Не знала, что у тебя есть брат. Младший? – интересуется Соколова.

Неосознанно киваю, но тут же потрясённо вздрагиваю, сжимая палочки до хруста, от осознания того, что облажался.

Как я мог потерять контроль?! Зачем упомянул Сo Хёна? Ким Со Джин, ты придурок!

Маша тем временем углубляется в тему родственных связей, но я не могу позволить ей копаться в моей прошлой жизни, по крайнему мере сейчас, поэтому приходится снова менять тему – резко, бескомпромиссно, даже если это выглядит странно.

– Вкусно? – не знаю, сработает ли: Мария весьма прозорливая личность, и велика вероятность, почувствует, что я не просто так слился с личных вопросов.

Но, слава Будде, опасения оказываются напрасны, Соколова улыбается, благодарит и даже начинает открыто флиртовать. Это хорошо, приятно, лестно, однако настроение вопреки всему портится. Мне уже не переключиться, мысли намертво прилипли к Сo Хёну, у которого теперь и фамилия-то вряд ли Ким…

В последний раз мы виделись с братом пятнадцать лет назад, в тот самый день, когда за мной пришли люди Пака. Я знал, председатель не тронет ребёнка, он не представлял угрозы в силу своего возраста. Потому и сбежал один, наступив на горло чувствам, закрыв глаза на слёзные мольбы братишки забрать его с собой. Впрочем, а какой у меня был выбор? Что я мог? Один, без семьи, денег и жизненного опыта? Тринадцатилетний подросток, слабо понимающий как на самом деле устроен мир, ещё и с первоклашкой на руках…

В восемнадцать, обзаведясь своим первым поддельным удостоверением, я вернулся в Сеул, твёрдо намереваясь отыскать брата. После долгих поисков по детским домам, выяснилось, что Со Хёна усыновили ровно через неделю после моего исчезновения. Однако больше никакой информации раздобыть не удалось, ведь я не мог заявить о своих правах, скрывая истинное имя.