Изменник - Хелен Данмор

прощальный вечер, — произносит Рива Григорьевна, глядя Анне прямо в лицо.

— О, значит, вы покидаете больницу?

— Я уезжаю из Ленинграда. Согласилась на место в Ереване. А вы не знали?

— До сегодняшнего вечера я не видела никого из коллег Андрея, наверное, уже несколько месяцев, — говорит Анна, вдруг сознавая, что никто из них не заглядывал к ним уже много недель подряд. А затем, пока Рива Григорьевна продолжает на нее смотреть, до нее доходит, что эту новость она могла — и должна была — услышать от Андрея. — Поздравляю вас, — говорит Анна.

— Некоторые могут счесть это шагом назад в плане карьеры, — продолжает говорить Бродская, не сводя глаз с Анны, — но у Еревана есть свои преимущества. Никто не рвется там работать. Это очень далеко от Ленинграда.

Анна натянуто улыбается:

— Да, — говорит она, — наверное.

— Две с половиной тысячи километров. Немалое расстояние.

Андрею заметно не по себе.

— Вы молоды, — говорит Бродская, глядя на Анну и слегка улыбаясь. — У вас еще все впереди.

Анна смеется.

— Почему вы смеетесь?

— Полагаю, отвыкла думать о себе как о молоденькой девушке.

— И тем не менее вы достаточно молоды, чтобы начать все сначала.

— Начать все сначала? — повторяет Анна, нахмурившись.

— Да. Я пыталась убедить вашего мужа, что перемена климата пойдет ему на пользу. — Она внезапно меняется в лице, глядя поверх Аниного плеча. — Добрый вечер, Борис Иванович.

Это Русов.

— Как вам нравится наш бал, дорогая Анна Михайловна? — спрашивает он и, к Аниному изумлению, берет ее руку, подносит к губам и целует. Она подавляет острое желание отдернуть руку. Рива Григорьевна уже ушла. — Но почему вы не танцуете, милая барышня?

— Я немного устала, — говорит Анна.

— Красивые молодые женщины ходят на балы не для того, чтобы чувствовать себя усталыми. Вы ведь не откажете мне в танце?

Оркестр все еще играет польку. Аня бросает взгляд на Андрея, ища у него поддержки, но он стоит с каменным лицом и смотрит прямо перед собой. Ей нельзя оттолкнуть этого человека. Кожа ее покрывается мурашками. В этот момент музыка усиливается в финальном крещендо, и звучат заключительные аккорды. Полька закончилась. Анна смотрит на Русова:

— Сожалею, но вы опоздали.

— Через минуту они заиграют снова.

— Да, но боюсь, что следующим будет вальс, а его я обещала Андрею. В другой раз, — весело произносит она.

Русов пожимает плечами.

— В любом случае поздравьте меня. Я перевожусь в Москву, в Морозовку. Скромность не позволяет мне откровенно заявить, что это повышение. Но сами знаете, они расширяются, открывают новые филиалы…

— Вы переезжаете в Москву? Когда?

— После Нового года.

По выражению лица Андрея Анна понимает, что он уже знает. Значит, Русов тоже устроил себе перевод из Ленинграда. Только не в Ереван: он сорвал куш и переводится в лучшую детскую больницу в столице.

— Моя новая должность по большей части административная, хотя, конечно, клиническая работа тоже будет.

— Конечно, — говорит Андрей.

Русов выглядит обновленным. Он светится от самодовольства, и короткий взгляд, брошенный на Андрея, полон презрения преуспевшего в делах человека к тому, кому это не удалось. Трудно представить, что это тот самый Русов, который обливался потом от страха в больничном дворе.

Оркестр берет аккорд.

— Это вальс, — произносит Анна, хотя как она может догадаться по двум нотам, выше его понимания. — Пойдем, Андрюша, потанцуем еще раз, а потом домой.

Он протягивает к ней внезапно одеревеневшие руки. Танцор из него никудышный, Андрей и сам это знает. Он предпочел бы выйти на площадку не под самодовольным взглядом Русова. Ривы Григорьевны нигде не видно: Русов остается в гуще событий, его ждет Морозовка, а ей следует исчезнуть.

Анна кладет левую руку Андрею на плечо. Он берет ее за правую и улыбается, глядя на нее сверху вниз.

— Не волнуйся, — говорит она. — На танцплощадке осталось не так уж много людей. Места нам хватит.

— Кажется, я знаю эту мелодию.

— Андрюша, ну конечно, ты ее знаешь. Ты сто раз ее слышал. Правда, я удивлена, что они ее играют, — говорит она, понизив голос.

— Почему?

— Это Шостакович. Неужели ты не узнаешь?

Хотел бы он объяснить Ане, что сочетания звуков, которые для нее складываются в мелодию так же ясно, как слова на бумаге, для него совершенно бессмысленны. Но ему нужно сосредоточиться на шагах, иначе он начнет запаздывать. Вальс — самый простой танец: раз-два-три, раз-два-три, и ему, кажется, удается наконец-то поймать ритм. Аннушка такая теплая и нежная. Ему даже не приходится думать о том, чтобы вести ее. Это она его ведет, хотя ей даже не видно, в какую сторону они двигаются.

— Следи, чтобы мы не врезались в колонну, сокровище мое, — говорит она вполголоса.

Раз-два-три, раз-два-три… Это совсем не сложно; он почти испытывает удовольствие. Андрей смотрит на изгиб Аниных губ, она чему-то улыбается.

— Смеешься надо мной?

— Конечно, нет. Я просто подумала, насколько лучше ты стал танцевать после того, как мы попрактиковались.

— Хорошо. Только давай это будет последний танец? Раз уж сегодня квартира в нашем полном распоряжении, воспользуемся этим по полной.

— Бедный Коля.

— Коля не бедный. Наша жизнь и так непрерывно вращается вокруг него.

— Так всегда, когда в семье есть ребенок, — не подумав, говорит она, и он тут же чувствует, как она напрягается всем телом.

— Ты так мне нравишься в этом платье, — говорит он поспешно.

— Да, но оно немного помялось. Твой друг Донцов вцепился в меня обеими руками. Наверное, думал, я собираюсь от него сбежать.

— Он хороший парень.

— Я знаю. И все равно, руки у него потные.

— Ты свою обязанность выполнила. Я видел, с кем ты только не танцевала.

— Да уж, с кем только… Слава богу, мне не пришлось танцевать с этой гадиной Русовым.

— Правда же он изменился? Он ведь был нормальный.

— Ты ему не нравишься. Я рада, что