Последняя охота - Эльмира Нетесова

Смирнов тогда громко смеялся. Ванюшка еще не знал значения многих слов и воспринимал их как обычную брань.

Михаил долго не говорил о Ване начальнику горотдела, а когда взяли весь сход, рассказал, кто помог милиции в этом сложном деле. Мальчишку долго благодарили, подарили именные часы, которые он вряд ли когда-нибудь наденет.

Смирнову вспомнилось, как милиция брала в тот день фартовых. Не просто воров в законе, а саму элиту, паханов!

Дом был окружен бесшумно и быстро. Даже стремачи не успели предупредить о шухере, поздно поняли. Их сняли в момент, потом вломились в дом со всех сторон, через окна и двери.

Кто-то из паханов вырубил свет, разбил лампочки, но и это было предусмотрено. Подошли оперативки и высветили фонарями каждый угол. Жестоко, свирепо защищались паханы. Дрались дерзко кулаками, «розочками». Отстреливались, отбивались ножами и финками, пустили в ход кастеты и свинчатки. Редели ряды оперативников. Такого яростного, безумного сопротивления не видели никогда. Им на помощь прислали поддержку. Ох и вовремя подоспели курсанты. Всех фартовых взяли, не упустив ни одного. Правда, троих оперативников в ту ночь потерял горотдел. Убили их фартовые.

Ваня, увидев все это, за одну ночь поседел, а на следующий день сказал Михаилу, что он уже не хочет быть следователем.

— Почему? Испугался?

— Мамку жалко! — ответил совсем по-взрослому.

Ему, еще ребенку, стало понятно многое, до чего не

дошел тогда Михаил. И зачем ему вспомнился тот Новый год? Ольга, как всегда, встречала его у своих, а он отказался, сказав, что хочет навестить мать, и поехал в деревню, нагрузив сумки гостинцами. Перед праздником дали премию. Он о ней не сказал жене. К матери приехал без предупреждения. Она заболела, лежала в постели, укрывшись всеми одеялами. В доме холодно, истопить бы, да сил нет. Даже керосинку не зажгла. Она услышала шаги во дворе.

«Кто бы это? Соседи, не увидев свет в окнах, постучали бы, позвали б меня. Коль не откликнулась, подумали, что сплю, ушли б. А этот вон как смело! Уж не Мишанька ль приехал? Да только не получится у него! Праздники на его работе самые тяжкие дни. Не отпустят моего мальчонку», — думала женщина.

Услышала знакомое:

— Мам! Мама!

Мишка зажег керосинку, быстро затопил печь, принес воды. Сбегал к деревенскому фельдшеру, а вернувшись, заставил, уговорил мать выпить таблетки. Вытаскивая из сумок привезенное, убеждал поесть.

— Силы тебе нужны. Только тогда выздоровеешь. — Положил перед ней халву, пряники, селедку: — Съешь хоть что-нибудь!

— Сынок, устала я. Кому нужна? В этом свете не след долго задерживаться, а и ни к чему.

— Мам, а я как? Ты мне нужна всегда.

— У тебя жена имеется, с ней не пропадешь. Уж не одинок.

И вот тогда он рассказал ей все. Как нескладно и коряво сложилась жизнь с Ольгой, как трудно порой находиться под одной крышей, как злит ее неумелость во всем.

— Мам! Она до сих пор не научилась варить борщ. Я ее готовку как-то вынес бродячим собакам, которые в подъезде прижились. Так даже они жрать не стали. Сам стираю, не могу доверить ей стиральную машину, потому что обязательно сожжет или сломает. Ведь испортила пылесос. Ну ни хрена не умеет. Никогда завтрак не приготовит, хоть бы какой бутерброд сделала. Ни за что! И зачем она мне? — сетовал сын.

— Мишанька, ну, Оля у тебя городская. Научи. Думаешь, другая будет лучше? Да такая же.

— Мам, ты когда выходила замуж, что-то умела?

— Все могла! Но мы деревенские! С детства к делу приучены. Иначе не можно. Девок смалу к печке да к корыту ставили. Я в семь лет корову стала доить, а в пять полы мыла, во дворе и в сарае убиралась. Себя обстирывала, а чуть погодя — уже и семью. В десять лет все умела готовить и в огороде работала, по хозяйству сама управлялась. Родители с утра до ночи работали в колхозе. Никто не бездельничал. Бабка совсем старой стала, а все вязала на нас. Дед с ульями возился. Излишки в городе продавал. А ведь и хозяйство немалое имели: корова с теленком, свиней двое, кур три десятка, гуси, индюки и утки — за всеми глаз да глаз. Оно и огород в полгектара да сад. И всюду сама.

— А когда замуж вышла?

— Ничего не изменилось. Отцу твоему обещали квартиру в городе, но очередь так и не подошла. Я и не рвалась туда в бездельницы.

— Там тоже работают. Многие отдыха не знают. Это мне не повезло с женой.

— Ой, сынок! Да кто знает, какое оно теперь-то везение? Вон наш сосед, Федька Токарев, двадцать восемь лет с Феклой прожил. Троих детей вырастили. Уж Фекла — хозяйка отменная. Все у нее в порядке. И дети хорошие, да и сама женщина путевая. Ан сбесился кобелюка, ушел к распоследней в город. На нее глянуть гадко, а он при ней уже два года. Скажи, чего не хватало змею? Он за Феклиной спиной как сыр в масле катался, а променял ее на последнюю сучку. Вот и пойми мужиков теперь! — отмахнулась устало. — Твоя работает. Не пьет, не курит, как теперешние. Не скандалит, а научить ее только захоти. Раз-другой покажи — научится, но не обижай, не унижай бабу. У тебя, когда женился, глаза были завязаны. Я просила тогда тебя не спешить. Ты слушать не стал. Любил. А ведь мог приглядеться получше, авось любовь вмиг улетела б. Своя, деревенская, пусть и не такая красивая, зато все умеет.

— Придется мне разводиться с Ольгой.

— Еще чего? Не позволю такого срама! В нашей семье отродясь разводят не было! Не моги это устроить! Не лезь в кобели! Не дозволю! Живи со своею Ольгой. Я тебя на ней не женила. Сам ее выбрал. Приноравливайся. Учи.

— Некогда мне, мам!

— Одному разве лучше? Опять бабу искать станешь.

— Нет! Сам, один буду жить.

— Закинь пустое болтать. Не верю. Иль уже приглядел на стороне?

— Да что ты? Я себя не вижу…

— Тогда успокойся и живи без позора.

— Она тебя не признает.

— Ну и что? Главное, чтоб тебя любила, а я без нее обойдусь! — отмахнулась мать и встала к печке, загремела кастрюлями, сковородками.

Весь вечер помогал ей Михаил: рубил дрова, носил воду, чистил картошку, лук, селедку.

Матери заметно полегчало, помогли таблетки, так подумал сын. А она, сев к столу напротив него, сказала, смеясь:

— Да не лекарства, ты, сынок, избавил от хвори тем, что приехал. Радость моя единственная. Я и выздоровела. Коль навестил — нужна, а раз так — жить надо!

Мать все старалась накормить сына, придвигала ему поближе самое вкусное. И рассказывала:

— Не серчай, сынок, что воспрещаю уйти от Оли. Знаешь сам, я еще по молодости вдовой осталась. Горькая это доля жить беззащитной и без помощи, но в другой раз взамуж не пошла, хоть и сватались. Срам признаться. Было поначалу, с других деревень предлагались в мужики. Не скажу худого, путящие люди. Даже агроном из Масловки приехал, с полдня уговаривал, я отказала.

— Почему?

— А на што он мне сдался? Кальсоны его стирать да кормить. У него руки с жопы выросли. Колхоз ему дом дал. Он его не ремонтирует, весь прогнил, того гляди завалится. Какой с него хозяин и помощник? Нахлебник ни к чему.

— Ну а другим чего отказала?

— Лесник приходил. Хороший человек и трудяга, каких мало. Но ты имелся. Не хотела отчима приводить, он отца не заменит.

— Я уже сам семейный. Или с тех пор никого не приглядела?

— Нет, сынок.

— Мам, я редко бываю у тебя. Одной трудно. Вот как сегодня заболела, а рядом — никого. Мне спокойнее будет, если хозяин появится. Или нет путевых в деревне?

— Миша, хорошие все заняты, а говно никому не нужно. Правда, наш кузнец овдовел. Жена померла. Дети в городе давно устроились, сюда, как и ты, редко появляются.

— Ну, и приведи его!

— Года не прошло, как жены не стало. Нельзя, не положено по обычаю. Дань памяти для покойной соблюсти нужно. А и бабы… Ну, наши деревенские уже кружат вокруг него. Пироги ему носят, варенье. Прикармливают, завлекают.

— Смотри, уведут человека!

— Они его в гости зовут, а я не дозволяю! Да и зачем? Покуда сама справляюсь, а старость придет, ничего не станет нужным.

— Совсем извелась ты в одиночестве, и я редко тут бываю. Но ничего! Выйду на пенсию, насовсем сюда переберусь. Отдохну от города, забот и проблем. Станем с тобой вдвоем жить, как когда-то. Оставим прошлое за порогом дома, согреем стены теплом. И самих себя на ноги поднимем. Порадуемся, что хоть нас с тобой ничто не разлучило.

— Что-то скверно у тебя на душе. Много грусти. Стоит ли в твои годы про пенсию говорить? Не рано ли? С чего в деды торопишься, не став отцом?

Михаил и вовсе сник. Тут вдруг кто-то в окно постучал, крикнул со двора зычно:

— Эй, хозяюшка! С Новым годом тебя!

— Кузнец наш, Василий, пожаловал! Говорила о нем. Все ж сколько гнала, едино приперся! — отворила дверь.

Каким маленьким и низким показался дом, когда в него вошел кузнец. Он нажелал короб счастья. Сундуки здоровья и вытащил из-за пазухи подкову.