1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский

Позднее удалось установить, что именно эти люди и участвовали в вооруженном нападении на почту в Миассе. Налетчиков арестовали, у одного из них обнаружили список на выдачу оружия и список тех боевиков, кто перед нападением укрывался в горном лагере. Так у полицейских оказались полные данные практически на всех участников «Миасского экса». Под давлением улик один из арестованных Иван Терентьев (кличка Ванька Длинный) стал давать показания о своей «революционной» деятельности. Он рассказал полицейским все, в том числе указал и возможное место сбора в Самаре участников нападения. На этой явочной квартире полицейские задержали шестерых боевиков (в том числе и Ермолаева). Лишь руководителю «экса» Мячину удалось сбежать: нарвавшись на полицейскую засаду, он открыл стрельбу из револьвера и сумел уйти от погони[386].

20 сентября 1910 года в Челябинске состоялся суд над участниками кровавых событий в Миассе. В итоге: семерых подсудимых (в том числе и Ермолаева) приговорили к смертной казни через повешение, еще пятерых осудили на 15 лет каторжных работ, остальных подсудимых (а это семь человек) оправдали. 16 октября 1910 года все приговоренные к повешению были помилованы, смертную казнь им заменили вечной каторгой[387]. Свой срок Ермолаев отбывал в Александровской каторжной тюрьме, а после освобождения в феврале 1917 года уехал на родину в Уфу. Здесь он и начал свою карьеру в органах госбезопасности. К апрелю 1925 года Ермолаев возглавлял Всебашкирский отдел ОГПУ. В декабре 1926 года его откомандировали в Москву, откуда направили на работу в Дагестан.

На Северном Кавказе Ермолаев проработал чуть более года. Причины его отъезда неясны: может, не сработался с «северокавказцами», а может, подвело здоровье. Возможно, дагестанский климат плохо повлиял на него, обострились болезни, заработанные чекистом на каторге. В мае 1928 года Ермолаев покинул Махачкалу и перебрался в Орел, где возглавил работу местного окружного отдела ОГПУ.

Еще одним чекистом из команды Евдокимова прошедшим анархистские «боевки» и тюремные университеты царского режима оказался начальник Кубанского окружного отдела ОГПУ Н.Ф. Еремин. В 1908 году за участие в боевой группе анархистов-коммунистов 17-летний Еремин был арестован полицией и два года просидел в тюрьме. В 1910 году его судьбу решил Кавказский военный окружной суд. Приговор — каторжные работы с заменой (по малолетству) на пять с половиной лет тюремного заключения и «…с лишением всех прав состояния и без учета предварительного заключения до суда». Освободился Еремин лишь в 1915 году. С 1919 года он на чекистской работе, в 1924 году возглавил работу Кубанского окротдела ОГПУ. Уже через четыре года Евдокимов назначает его своим заместителем и начальником Секретно-оперативного управления ПП ОГПУ. В 1929 году Еремин вместе с другими членами команды «северокавказцев» убывает в Москву.

Исследователи, кто в той или иной мере касался вопроса формирования «северокавказской» группы чекистов, отмечали одну особенность. Процесс создания команды Евдокимова происходил вопреки существующим партийным принципам, когда во главу ставили правильное социальное происхождение и членство в партии. Здесь же учитывались в основном профессиональные качества и личная верность «батьке-атаману». И именно в такой последовательности: первое — профессионализм, второе — личная преданность. Все остальное учитывалось в последнюю очередь, а по сути, не учитывалось вовсе. Кстати, аналогичные принципы формирования «команды» использовал и Лаврентий Берия. Возможно, именно это и позволило ему, как и «евдокимовцам», взобраться на чекистский олимп.

Самый ответственный участок работы в полпредстве Евдокимов поручил одному из самых верных соратников — Ф.Т. Фомину. Последний так напишет в своих «Записках старого чекиста» о тех дополнительных функциях, которые доверил ему полпред ОГПУ: «В 1924–1925 годах я работал начальником Терского окружного отдела ОГПУ. По согласованию с Ф.Э. Дзержинским Северо-Кавказский крайком партии возложил на меня охрану членов ЦК партии и правительства, приезжавших на Кавказские Минеральные Воды».

В пределах Терского округа располагался государственный курорт — Кавказские Минеральные Воды, подчиненный непосредственно Главному курортному управлению Наркомата здравоохранения СССР. В него входили лечебные группы Пятигорска, Ессентуков, Кисловодска, Железногорска и Кумагорска[388]. Среди высокопоставленных отдыхающих, которых довелось «опекать» Фомину, были Ф.Э. Дзержинский, В.Р. Менжинский, Н.К. Крупская, Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев, В.В. Куйбышев, Г.Е. Зиновьев, А.И.Микоян и другие. Из тех, кто помогал в организации отдыха тогдашней партийно-советской элиты, Фомин упоминает директора Кавказских Минеральных Вод С.А. Мамушина. Это тот самый начальник Санитарного отдела УНКВД Ленинградской области Мамушин, который вместе с Фоминым служил в Ленинграде и 1 декабря 1934 года пытался оказать медицинскую помощь убитому С.М. Кирову.

Крым еще не стал местом правительственных дач, тогдашнему руководству было как-то не с руки ехать на отдых в царские и великокняжеские дворцы. В 20-е годы руководство страны стремилось проводить свой отдых на Северном Кавказе. Еще одним местом в крае, где любила бывать партийно-советская элита, стала так называемая Кавказская Ривьера — Сочи, Мацеста и Геленджик. Сочи с его пальмами и другой субтропической растительностью (прекрасный летний, осенний и зимний курорт) особо полюбился Сталину. На Мацестинских серных источниках и в селении Хоста (Черноморский округ) часто отдыхали высокопоставленные сотрудники ОГПУ. Таким образом, Евдокимов и его чекисты стали как бы монополистами по внеслужебному общению и обслуживанию сильных мира сего. Ведь две главные курортные зоны страны — Черноморское побережье Кавказа и Кавказские Минеральные Воды входили в зону ответственности полпреда ОГПУ СКК.

Так что напрасно беглый чекист А. Орлов (Л. Фельдбин) говорит о том, что «…несколько лет подряд Сталин брал с собой Евдокимова в отпуск». Сталин сам приезжал к Евдокимову на Северный Кавказ для отдыха в Сочи. И нет ничего странного в том, что они там встречались.

В своих мемуарах Фомин не упомянул своего помощника по «оздоровлению» сановных курортников — заместителя начальника Терского окротдела ОГПУ И.Я. Дагина. Израиль Яковлевич Дагин сменил Фомина в качестве гостеприимного хозяина курортной зоны и пять лет с 1926 по 1931 год охранял покой советского руководства. Он работал вместе с Евдокимовым еще с Украины, и между ними сложились очень тесные отношения. Как отмечал А.И. Кауль, Дагин был неразлучен с Евдокимовым, для него полпред являлся самым непререкаемым авторитетом и близким другом[389]. Ефим Георгиевич же видел в Дагине любимого и ближайшего ученика, всегда выдвигал и продвигал его по карьерной лестнице. В 1937–1938 гг. Дагин возглавлял в Москве охрану партийно-советского руководства страны.

После окончания операций по разоружению Чечни и Дагестана в крае наступило некоторое успокоение. Пользуясь этой передышкой, Евдокимов, который по должности уже входил в номенклатуру ЦК ВКП(б), решает дополнить свое политическое положение соответствующим образованием — поступает на курсы Социалистической академии в Москве. Вероятно, на этом настояло партийное руководство края, выпустив постановление «О теоретической подготовке партактива», в котором многим партийцам рекомендовалось заменить «верхоглядство, дилетантство… деловым серьезным изучением теории Маркса-Ленина»[390]. Одновременно с ним в 1926 году потянулись на учебу в Москву и его ближайшие сотрудники: М.П. Фриновский и Ф.Т. Фомин стали слушателями курсов Военной академии Генштаба РККА, секретарь ПП ОГПУ П.С. Долгопятов и командир-военком 5-го Донского полка войск ОГПУ В.В. Осокин были зачислены в Высшую пограничную школу ОГПУ СССР.

Лично для Евдокимова его учеба в столице закончилась неожиданно и самым неприятным образом, о чем свидетельствует Ф.Т. Фомин в своих воспоминаниях: «Когда Вячеслав Рудольфович уже был председателем ОГПУ, сменив на этом посту Ф.Э. Дзержинского, из Ростова прибыли телеграмма с сообщением, что группа кубанских казаков в парадном обмундировании с трехцветным царским флагом и трубачами выехала встречать своего бывшего наказного атамана генерала Улагая, который должен был поднять восстание на Кубани. В телеграмме сообщалось, что казаки были оцеплены дивизионом войск ОГПУ и арестованы. Ознакомившись с содержанием телеграммы, Вячеслав Рудольфович немедленно вызвал к себе начальника ОГПУ Северо-Кавказского края, находившегося в то время на учебе в Москве. Он при мне дал ему прочесть телеграмму и приказал немедленно выехать на Кубань. «Я не верю в это дело, — сказал Вячеслав Рудольфович, немало обескуражив этим начальника ОГПУ края. — Прошу вас разобраться всесторонне и объективно. Скорее всего, казаков придется освободить, а виновных наказать». Как предполагал Вячеслав Рудольфович, так и оказалось на самом деле»[391].