Рыжая проблема альфы - Алиса Линд

холодно. Как будто ему все равно. Наверное, так и есть, и горько это осознавать. Может, он счел предательством, что я вынула метку? А для меня не предательство его слова «Я не собираюсь заводить семью» и «Пополнишь мой гарем»? К черту этого бабника. К черту. У него нет оснований больше меня держать, я уйду, как только поправлюсь.

Медицинская палата, белые стены, одежду на этот раз с меня срезают. Я не могу раздеться сама, да и все испорчено. На мне снова больничная распашонка. Мэтт раздает указания. Снова берут анализы, принимаются обрабатывать раны. Где-то щиплется, где-то больно, но я наконец расслабляюсь. Мозг понимает, что здесь мне не пытаются причинить вред и успокаивается.

Запястья мне заматывают новыми свежими бинтами. Кожу на лице чем-то мажут. Нос вправляют. Это больно. На ободранное ухо лепят пластырь, а ожог на большом пальце ноги обрабатывают специальной мазью. Он глубокий, повязки противопоказаны. Напоследок Мэтт собственными руками находит у меня вену в правом локте и ставит капельницу. Даже не спрашиваю, что в мешке. Лекарство. Это наверняка.

На этом врачи уходят. А я закрываю глаза и пытаюсь заснуть, но воображение все время возвращает меня в депо при метрополитене, на последний этаж административного здания, к пятерым Бурым отморозкам, которые собирались замучить меня до смерти. Похоже, теперь меня будут мучить кошмары.

Невесомая дрема, которой мне удалось добиться, бесцеремонно разрушается, когда дверь пикает магнитным замком и впускает в палату Шейда. Пожаловал, засранец! Мне есть что ему сказать!

56

— Уйди, Шейд, — произношу вяло и отворачиваюсь.

Но он, естественно, не уходит. Направляется ко мне. Нюх улавливает его запах — гнев, смешанный с тревогой. Подходит и берет за руку. А я выдергиваю пальцы. Спасение спасением, а слова про гарем так и стоят в мозгу.

— Я рад, что успел, — произносит он. В голосе уже нет той язвительности, которая была слышна в машине.

— Мог бы не торопиться, они не собирались останавливаться, — цежу сквозь зубы. В глазах жгутся слезы.

— Вот что ты за засранка! — вдруг вспыхивает Шейд. — Сама же знаешь, что зря сбежала! Нет, чтобы спасибо сказать!

— За что? Что ты вернул меня, чтобы добавить к гарему? Я тебе ещё раз скажу — пошел ты к черту, Шейд! — не знаю, откуда берутся силы, но голос крепнет. Хотя в душе разливается ядовитая горечь. — Я не буду одной из твоих омег. — Слезы таки скатываются по щекам. — Ты влез под кожу, ты понравился мне, а сам… Использовал и хочешь сделать меня одной из своих ручных собачек. Это унизительно!

Шейд опускает голову и посмеивается. Отходит от каталки и делает пару шагов по палате. Слепляет ладони на затылке, разведя плечи, улыбается, глядя в потолок.

— Глупышка, — он все ещё с улыбкой смотрит на меня. — Не нужны мне другие омеги, ещё просто не выгнал. Но я ни к одной не притронулся с тех пор, как тебя увидел. Как попробовал твое тело, твой запах.

Врет же, ну? Хочется убедить себя, что врет. Его слова раскаленными щипцами терзают мне сердце. Я же хочу быть с ним, как ни пытаюсь себя переубедить. Влюбилась-таки. Но я точно не готова быть одной из многих. Я или единственная, или никак.

— Мне ты одна нужна, слышишь, Рэй? — добавляет Шейд.

Меня взрывает, когда я в очередной раз слышу это имя. Не смеет он его марать своим ртом. Не смеет произносить!

— Я просила тебя не называть меня так! — выкрикиваю с рычащими нотками.

Меня переполняют эмоции. Ярость, гнев, тоска, щемящее чувство недостижимости счастья, кровь вскипает. В неё вбрасывается адреналин. Чувствую, как кости пальцев деформируются, потом предплечий, плеч. Я осознаю, что обращаюсь, но не пытаюсь это остановить.

Это чудовищно больно. Я столько времени этого не обращалсь, что уже и не вспомнить. И все же вскоре я спрыгиваю с каталки уже в обличии волка. Смотрю на Шейда, рычу.

— Вот так ты хочешь решить наш конфликт, Рэй, да? — он коварно улыбается. — Так и быть. Если я выиграю, ты моя.

Для него это вызов. Пари. А для меня — попытка заявить, что с моим мнением нужно считаться.

Он быстро срывает с себя толстовку с брюками и тоже обращается. Но делает это быстрее, чем я, и без скулящего музыкального сопровождения. Вскоре мы стоим друг перед другом в истинном обличии. Он безумно красивый. Уже принял душ. Шерсть гладкая, лоснится здоровьем, отливает чистым серебром в свете потолочных ламп.

Я делаю шаг вбок, как это принято на дуэлях. Не знаю, зачем я себе это позволила. Я не хочу ранить Шейда, но не кусать не получится. Я уже поставила себя в это положение, теперь только вперед.

Шейд тоже обходит меня сбоку. Рычит, но в его голосе я не слышу злобы. Это выглядит, как дуэль, но по факту — фарс. Игра.

Спустя пару мгновений Шейд делает выпад в мою сторону. Отпрыгиваю к стене, задевая какой-то прилавок, из него сыплются металлические штуковины. Не отвлекаюсь. Маленький наскок, и мои челюсти клацают около уха Шейда. Он уклоняется.

Ещё несколько шагов по кругу. Он делает новую попытку, но теперь ещё резче, бортует меня плечом. Не больно, но сокрушительно, и я заваливаюсь набок. Шейд отступает, давая мне подняться. Нет, из этой схватки я точно не выйду победителем. Но покажу Шейду, что я и куснуть могу.

Выбираю момент и, притворившись, что буду прыгать, делаю рывок вперед и пригибаюсь. Хватаю его зубами за лапу. Оставляю царапины. Шейд издает рык, больше похожий на усмешку. А потом с наскока налетает на меня, сшибает на пол и уже не дает подняться. Будто специально позволил мне себя цапнуть, чтобы показать, что я ничего не смогу ему противопоставить.

Шейд наваливается, придавливает лапами. Я неистово огрызаюсь, в попытке не дать укусить себя за шею, а он просто ждет. Бесполезно сопротивляться, но я все ещё стараюсь вырваться. Перебираю задними лапами, но пол слишком гладкий, не зацепиться. А запах Шейда настолько сейчас острый, что сводит с ума. В нем нет гнева, ярости, агрессии, но отчетливо чувствуется желание, которое передается и мне.

Засранец. Вот как у него это получается? Мои попытки вырваться слабеют, сил все меньше, и в какой-то момент Шейд таки улучает момент, вцепляется зубами мне в загривок. Больно прокусывает кожу. А потом отпускает.

Я больше не хочу сопротивляться. Он выиграл. Что бы он сейчас ни сделал, я приму. Однако он языком проводит по моей голове дорожку