Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945 - Йонас Лессер

Генрих Гейне, серьезно изучавший историю, знал, что «там, где сжигают книги, скоро начнут сжигать людей». Эрих Кестнер, получая в 1957 году премию Георга Бюхнера, говорил о многих немецких писателях, наградой которых стало «преследование и запрещение» (он и сам был одним из них), чьими дипломами стали свидетельства о лишении гражданства и академиями которых были тюрьмы и концентрационные лагеря. 10 мая 1958 го да он сказал в Гамбурге: «Доктор философии, ученик Гундольфа, приказал студентам немецких университетов сжечь германский дух. Это было убийство и самоубийство одновременно. Интеллектуальная Германия совершила самоубийство». «Сегодня царствует безумие, людьми правит варварство», – сказал Эрнст Толлер. Клаус Манн писал: «Масса писателей покинула Германию. Никогда за всю историю страна не теряла так много представителей своей литературы в течение всего нескольких месяцев». Семь писателей покончили с собой в изгнании: Вальтер Беньямин, Вальтер Хазенклевер, Эрнст Толлер, Курт Тухольский, Эрнст Вайс, Альфред Вольфенштейн и Стефан Цвейг. Более двадцати писателей были убиты в оккупированной нацистами Европе. Одним из них был Ицхак Каценельсон из Варшавы, убитый в Освенциме. В его «Песни последнего еврея» мы читаем: «Никто не спасся. Небо, это справедливо? Если справедливо, то скажи мне, для кого? Для нас? Во имя чего такая справедливость? Мы опозорены в твоих глазах, и на нас вина мира. Небо, ты еще помнишь Моисея? Ты помнишь Иисуса? Ты еще знаешь нас? Мы так сильно изменились? Или это изменилось ты? Мы – народ, несший слово Бога, свидетельствовавший о Боге, и отцы наши были святыми. Моя святая нация висит на кресте и искупает вину мира. Небо, видишь ли ты убийц, ведущих на смерть детей? Миллионы детей, в страхе воздевающих руки к тебе. Но тебя не трогают стоны отцов и рыдания матерей. Радуйся, Небо, радуйся вместе с немцами! И немцы могут радоваться вместе с тобой!»

Более двух тысяч поэтов – некоторые «арийского», некоторые еврейского происхождения – покинули свое ставшее варварским отечество.

Арнольд Хан, умерший в Великобритании, написал «Народного мессию», венок из сорока девяти сонетов, в которых воздал должное евреям. В этих стихах он писал о том, что сделали для человечества евреи, начиная с Моисея и Иисуса и заканчивая Альбертом Эйнштейном, о том, как им пришлось страдать в течение столетий, и о том, как они страдают в Германии и оккупированной Европе.

Пока превратившиеся в варваров гитлеровские писатели и ученые позорили и бесчестили немецкую нацию, ряд честных и мужественных людей – пусть даже их было ничтожное меньшинство – доказали своим поведением, что можно было оставаться людьми и перед лицом гнусной тирании. Они выбрали тот же путь, какой избрал Генрих Манн во время Первой мировой войны, метод эзопова языка и скрытой критики.

Поэт и переводчик Р.А. Шрёдер в 1935 году читал лекции о Горации как о политическом поэте, иллюстрируя свои мысли тщательно подобранными цитатами, истинный смысл которых был хорошо понятен умным слушателям и читателям. Вот, например, такие строки: «Горе, горе! Мы сожалеем о ранах, мы сожалеем о крови, мы сожалеем о наших братьях! Горе тебе, жестокое поколение, как мало осталось не тронутым твоими бесстыдными руками! Что осталось святого, что могла бы почитать юность? Какой алтарь чист и не запятнан твоими преступлениями?» Мало того, Шрёдер мужественно добавлял: «Эти слова звучат как злободневные призывы. Конечно, история никогда не повторяется, но фундаментальные законы жизни немногочисленны, и фундаментальные идеи человеческого духа и побуждения души остаются неизменными в веках». Заглядывая в будущее нацистской Германии, он цитировал Горация: «Quidquid delirant reges plectuntur Achivi» («За безумства царей расплачиваются их народы»).

Эрих Вихерт сказал студентам в лекции, прочитанной в 1936 году в Мюнхенском университете: «Очевидно, что нация может потерять способность различать добро и зло. Но такая нация становится на опасную наклонную плоскость, и падение ее неизбежно». За такие речи Вихерта отправили в Дахау.

Теодор Хеккер, истинно верующий католик, вел дневник, в который заносил свои предчувствия и пророчества. Вот несколько записей из его дневника:

«Немцы привержены словам своего дражайшего Мартина Лютера: «Peccare fortiter – mentiri fortiter» («Кто тверд в грехе, тверд в мыслях»).

С тех пор как пруссаки установили свою гегемонию, достигшую сегодня своего апогея, немцы привыкли к лозунгу: «Oderint dum metuant» («Пусть ненавидят, лишь бы боялись»).

Немцев не победить человеческой силой. Они самая сильная и страшная нация на Земле. Их может победить только Бог.

Они ведут эту войну как рабы преступного правительства, ведомые страстью отчаяния. «Ruimus in servitutem» («Разрушаем в служении»).

Это война против западной религии.

Французская революция говорила о свободе, равенстве и братстве. Каковы идеи национал-социализма? Несомненно, противоположные. Есть только одна раса, превосходящая все другие. Есть нации – например, евреи и поляки, – состоящие из недочеловеков.

Salus ex Germanis (спасение от немцев), а не salus ex Iudaeis (спасение от иудеев).

Германский Бог объявил, что право – это то, что служит германской нации.

Прусский идеализм отнял у немцев человеческую душу и вложил им в грудь железное сердце. Исповедание долга пустыми фразами приводит к дегуманизации человека.

Я нисколько не сомневаюсь, что религии самых примитивных народов бесконечно глубже, чем религия немецкой расы господ, мелочность и жестокость которой не знает себе равных.

С 22 июня русская земля пьет кровь.

Сегодня нам сказали, что с 19 сентября евреи будут носить на одежде желтую звезду Давида. Кто знает, не настанет ли день, когда немцам придется носить на одежде свастику – знак Антихриста».

Доктор Рудольф Пехель, издатель газеты Deutsche Rundschau, девять лет вел свою тайную войну с Гитлером, изобретая разные способы непрямой критики и осуждения. В апреле 1933 года он сказал, вспомнив знаменитые слова Бисмарка: «Отсутствие гражданского мужества – это самый большой немецкий порок. Поэтому надо громко и честно сказать немецкому бюргерству: господа, побольше гражданского мужества!» Пехель, например, писал о царской России, но читатели понимали, что он имел в виду: «Если подозревают всех, то неизбежным следствием такого состояния дел становится создание и развитие разветвленной и изощренной системы шпионажа, а это приводит к деморализации всей нации. Это нивелирует разницу между теми гражданами, что уже в концентрационном лагере, и теми, кто еще на «свободе». В другом случае Пехель говорил о Робеспьере, имея в виду Гитлера: «По мнению французов, если его не считать кровожадным безумцем, маниакальным тираном, то он, скорее всего, заблудший священник, экспериментирующий с какой-то ложной религией. Руссо был его пророком, и он отрубал головы всем, кто противился его религии. Робеспьер, без всякого сомнения, был демократ, но он ни в коем случае не был либералом, и ему не было никакого дела до французских идеалов гуманизма. Он сделал из революции пугало для Европы и всего человечества. Его рай скоро превратился в мрачную тюрьму. Быстро нарастало моральное разложение нации. Нравственный упадок народа был поистине бездонным».

Намекая на Гитлера, Пехель говорил о Наполеоне, сравнивая, что говорил о нем его страстный поклонник Ницше, и скептически настроенный швейцарский историк Буркхардт. Ницше, говорил Пехель, «хвалил Наполеона, как гения власти, господина, презиравшего все христианские добродетели. Безразличие Наполеона к человеческим жертвам, по мнению Ницше, говорило о «благородстве». Великая цель, к которой стремился Наполеон, – это объединение Европы».

Рисуя Ницше вдохновителем нацизма, Пехель напомнил читателям, что был и другой Ницше, говоривший, например, такие вещи: «Когда я пытаюсь представить себе человека, противного всем моим инстинктам, я всегда представляю себе немца». «В глубине души я презираю все немецкое» Или: «Признак лучших людей нашей нации – это стремление перестать быть немцем» Или: «Не хочу, чтобы меня смешивали с теми, кто верит во все это расовое надувательство».

В другой статье он писал: «Мания величия есть одно из опаснейших заболеваний разума» – и добавил: «Самые знаменитые немцы снова и снова с безжалостным сарказмом пытались привлечь внимание к этой опасности. Но они так и не смогли пробить броню приятно баюкающей легенды. Никогда пропасть между совестливыми критиками и большинством нации не была шире, чем в последние годы перед войной [1914–1918 годов], когда легенда о кайзере и славной и непобедимой немецкой нации подкреплялась реющими знаменами, пением фанфар и громом барабанов. В ранце каждого немца лежала лакейская ливрея».

Пехель нашел отважных соратников, печатавших косвенные разоблачения гитлеровского режима в его газете.