Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII - Дмитрий Быстролётов

Они чокаются и пьют.

— Ну?

— Приводит он меня, конечно, в участок. Думаю, сейчас начнут бить. Он же, гад, исчез и приводит офицера — толстого, с усами, как положено. Офицер говорит: «Ну давай познакомимся», — и хрясь меня в зубы. «Как фамилия?» — смеется он и замахивается с другой стороны. Я это, конечно, прикрылась и отвечаю: «Фамилия — Норстед, зовут Сиг-лунд, а родом из деревни Нюбро, на датской границе». Он руку опустил, стоит и смотрит. Я ничего не понимаю, однако соображаю — может, хочет сапогом заехать в зад? Это они любят, я знаю. Он же вдруг другим голосом говорит: «Ты знаешь, тварь, кто ты есть? Ты есть сосуд священной северной крови!» Меня, конечно, аж в жар бросило: как это «сосуд»? И причем здесь кровь? Говорю: «Кровь у меня бывает, но разве мужчины этим попрекают? Конечно, говорю, вы бить меня можете, это, конечно, положено, но чтоб оскорблять и сосудом называть, это я, — говорю, — не позволю!» Прост!

Они чокаются и с аппетитом жуют большие куски.

_ И что же дальше?

— Непонятное дело! Он отступает, щелкает каблуками, берет под козырь и объявляет: «Ты, — говорит, — северная раса, я твои белесые патлы, дура, сразу не распознал. Ты, — говорит, — образ готического человека нашего великого будущего! Дай сюда паспорт, тварь!» Схватил паспорт, вышел на минуту, потом подает и улыбается: «Здесь я тебе разрешение на жительство поставил, поняла? Бессрочное! Правильно сделала, — говорит, — что заявила протест; мы — потомки северных викингов, — говорит, — мы — хозяева всего мира! Иди, Сиглунд Норстед из Нюбро, честь тебе и слава. Гайль Гитлер!» И рукой на меня вверх машет. Так я же в Берлине не первый день, хе-хе-хе! Я столичное обращение тоже знаю! «Гайль Гитлер!» — кричу на него и правую руку тоже поднимаю. С тех пор работаю в этом подъезде без опаски. Привяжется какой-нибудь гад из полиции, я ему сразу же паспорт со штампом в нос и кричу: «Гайль Гитлер! Я — сосуд северной крови, катись, — кричу, — к чертовой бабушке или еще дальше!»

— Прост! — хохочет Сергей.

И они дружно чокаются.

Утро. Кусты. Туман. Рой и Сергей.

— Вы поняли технику, Эрих?

— Да.

— Не спешите. Делайте все быстро, но обдуманно. Уничтожьте следы, получите пластинку пасты. Вот она, в бумаге.

— Господи…

Рой держится за ветку, чтобы не упасть.

Лицо Роя. Это другой человек: глаза ввалились, щеки запали. Сухие почерневшие губы полуоткрыты. Лицо смертника…

— Господи… Господи… — другой рукой он сжимает грудь.

Сергей по-дружески, тепло:

— Успокойтесь, Эрих. Жду вас здесь вечером в восемь. Желаю успеха! Потом сделаем перерыв в работе, и я увезу вас в Швейцарию на лечение.

Шатаясь как пьяный и согнувшись как дряхлый старик, Рой бредет в туман. Сергей смотрит ему вслед и качает головой. Вынимает пистолет и вводит в ствол пулю.

Из тумана снова медленно выплывает согбенная фигура Роя. - Он подходит к Сергею, неуверенно протягивает ему руку и Дрожащим от волнения голосом, говорит:

— Прощайте, Джо… Все может случиться… Хочу сказать лично вам: спасибо. Вы пожелали мне успеха, а я желаю его вам… Он вам больше нужен, чем мне: моя песня спета, я иду за отцом и дедом. Я — конченый человек!

Пауза.

— Как дворянин, монархист и офицер я презираю гитлеровцев и считаю их подонками. Я ненавижу предателя, который завлек меня в эту яму. Никаких угрызений совести у меня нет. Нет страха, но нет и надежды. Прощайте. Спасибо.

Кабинет Начальника Иностранного отдела в Москве. Большой стол, аккуратные стопки папок. Перед Начальником и Степаном стаканы с чаем.

— Ладно, Степан, давайте сделаем передышку. Выпьем чаю и немного отдохнем: сегодня вы третий резидент с докладом…

— Я вот что думаю, Степан: надо искать какие-то новые приемы работы. Нельзя топтаться на месте — время не позволяет. Как бы еще ускорить получение информации? Весь год мы работали по принципу продолжения одной линии. По бригадам результаты удовлетворительные. Все группы загружены, линии работают с напряжением. И все же я не допускаю мысли, что мы исчерпали все резервы.

Молчание. Звонки телефонов. Секретарь бесшумно входит и выходит, шепотом что-то докладывает, получает подпись на документах, меняет папки.

— Слушайте, Степан, все ли потенциальные источники мы учли?

— Нет. Каждый человек может стать при случае источником. Все население учесть нельзя.

— Конечно. Но вокруг посольств, вокруг Лиги Наций толчется немало народа, понимаете ли, Степан. Не дипломатов и не разведчиков, а просто проходимцев, разного рода авантюристов во фраках и с титулами. Это особый слой людей вокруг злачных мест, где можно много заработать. Работа с такими людьми противоречит нашим принципам, наша опора — антифашисты, а не авантюристы. Но время нас торопит. Что, если мы копнем этот слой?

— Начать поиски среди авантюристов?

— Вот именно. Выхода нет. Стоит ли, Степан?

— Не знаю. Это рискованно, но заманчиво. Может быть, стоит. Для начала одной группой.

— Конечно. Приближение войны нас гонит на сознательный риск. Найдете людей?

— Ясно. Можно опять начать с одной из групп Иштвана, у него неплохие ребята.

— Так и решим. И хорошо бы пойти не по одной линии, а вширь, как ветвистое дерево. Во все стороны: не подбирать людей для продвижения к намеченной цели, а кидаться туда, где есть возможность побыстрее урвать что-нибудь. Ну, будем продолжать доклад?

Степан придвигает свои папки.

— Я готов.

Вдруг улыбается и говорит:

— Так, значит, спускаемся в подземный мир дипломатических авантюристов?

— Да, Степан. Но глядите в оба. Заметите признаки провала — срочно дайте знать, я сменю группу.

Оба одевают очки и погружаются в работу.

Вечер в парке. Дождь кончился. Туман рассеивается. Вдали шевелятся мутные пятна цветной рекламы. Где-то изредка глухо рявкает машина и снова тихо. Слышен шорох падающих с веток капель.

В кустах неподвижно стоит Сергей: он упорно смотрит на циферблат наручных часов. Говорит про себя:

— Восемь десять… Никого… Что случилось с Роем? Какой мучительный день… А ведь сегодня седьмое ноября… день радости. Легче бы самому полезть в проклятый шкаф!

Быстро сменяющиеся кадры празднования Октябрьской революции в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Ташкенте.

Слабо освещенная кухня в особняке Роя. Синее ночное небо и багровый круг луны пересекают неуверенные, но торопливые движения темного согбенного силуэта. Рой снаружи пытается открыть окно, слышно, как он царапает ногтями раму и стекло. Отворяет окно. Лезет внутрь, громко и хрипло дыша. Сиплый шепот:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});