История России с древнейших времен. Книга V. 1613-1657 - Сергей Соловьев

Но в это самое время поляки в тылу Шеина взяли и сожгли Дорогобуж, где были сложены запасы для войска. Шеин доносил, что 6 октября король со всеми людьми с Покровской горы перешел на Богданову околицу вверх по Днепру и стал обозом позади их острогу по Московской дороге с версту от острога, а пеших людей и туры поставили против большого острога на горе. 9 октября Шеин вывел свои войска против неприятеля; польская конница обратила в бегство часть русской пехоты, но от другой принуждена была бежать, и наступавшая ночь остановила дело; по польским известиям, русские потеряли 2000 убитыми, у поляков было очень много раненых, убито людей немного, но много погибло лошадей. Шеин писал, что дороги московские неприятель занял все, и проезду ниоткуда нет. С конца октября русские начали терпеть недостаток в съестных припасах, особенно в конском корму. Стрельба продолжалась между обоими обозами; поляки стреляли с горы Сковронковой на русский стан, русские стреляли снизу и потому не причиняли вреда неприятелю, но когда начали бить картечью, то ядра долетали до наметов королевских. Шеин созвал военный совет и требовал мнения, можно ли попытаться ударить на королевский обоз и с которой стороны. Полковник Лесли, главный между иноземцами, советовал ударить на неприятеля; полковник Сандерсон, англичанин, говорил противное, Лесли разгорячился и назвал Сандерсона изменником, едва Шеин успел их развести; решено было принять мнение Лесли; но 2 декабря русские, терпя от холода, пошли в лес за дровами; поляки напали на них и 500 положили на месте. Когда узнали об этом несчастии в обозе, то Лесли уговорил Шеина поехать на место и самому счесть, сколько погибло русских; с Шеиным и Лесли поехал и Сандерсон; Лесли, вдруг обратившись к нему и показывая рукою на трупы, сказал: «Это твоя работа, ты дал знать королю, что наши пойдут в лес». — «Лжешь!» — закричал англичанин; тогда Лесли, не говоря ни слова, выхватил пистолет и положил Сандерсона на месте в глазах Шеина.

Вследствие голода и холода в русском стане открылась сильная смертность. Узнав об этом, король в последних числах декабря послал Шеину и чужестранным офицерам грамоты с увещанием обратиться к его милости, вместо того чтоб погибать понапрасну от меча и болезней. Шеин долго не хотел позволить, чтоб иноземные офицеры взяли королевскую грамоту, утверждая, что иноземцы не могут участвовать ни в каких переговорах, ибо это наемные слуги, и указывал на пример самих поляков, которые не допускают у себя наемным иноземцам сноситься с неприятелем. Поляки отвечали, что у них дело другое, у них иноземцы находятся в полном подчинении гетману, а у русских этого нет: Лесли, убивши Сандерсона, не поддался под суд Шеина и остался ненаказанным. После долгих споров русские уступили: полковник Розверман взял лист королевский от имени иноземцев, а Сухотин взял лист от имени Шеина. Прочитавши лист, воевода отослал его назад без всякого ответа на том основании, что в нем были непригожие речи, и когда поляки не хотели брать листа назад, то посланные бросили его на землю и. уехали. Но в половине января 1634 года Шеин, под видом переговоров о размене пленных, начал обнаруживать готовность свою вступить и в мирные соглашения с королем, особенно понуждаемый, как говорят, иностранными наемниками, которые не привыкли сносить голод и холод, как привыкли к тому русские. Шеину отвечали, что единственное средство к тому — через гетмана литовского и других сенаторов бить челом королю о милосердии, отдаваясь на всю его волю; эта воля состояла в следующем: Шеин должен прежде всего выдать всех польских перебежчиков; освободить всех пленных: иноземцы получают свободу: или возвратиться в отечество, или вступить в службу королевскую; русским людям также позволено вступить в службу королевскую, кто из них захочет; иноземцы должны присягнуть, что никогда не будут воевать против короля и королевства Польского или каким-либо другим способом вредить ему, русские также должны присягнуть, что до истечения четырех месяцев не будут занимать никаких крепостей и острогов, не соединятся ни с какими московскими войсками и не предпримут ничего неприязненного против короля; они должны выдать без утайки все знамена, весь наряд и оружие всякого рода, оставшееся после убитых ратных людей; оставшиеся в живых ратные люди выходят с тем оружием, с каким кто служил, люди торговые выходят с саблями, а у кого нет сабли, то с рогатиною, также должны оставить в обозе все жизненные припасы. Шеин согласился. 19 февраля русские выступили из острога с свернутыми знаменами, с погашенными фитилями, тихо, без барабанного боя и музыки; поравнявшись с тем местом, где сидел король на лошади, окруженный сенаторами и людьми ратными, русские люди должны были положить все знамена на землю, знаменоносцы отступить на три шага назад и ждать, пока гетман, именем королевским, не велел им поднять знамена: тогда, поднявши знамена, запаливши фитили и ударивши в барабаны, русское войско немедленно двинулось по Московской дороге, взявши с собою только 12 полковых пушек, по особенному позволению короля; сам Шеин и все другие воеводы и начальные люди, поравнявшись с королем, сошли с лошадей и низко поклонились Владиславу, после чего, по приказанию гетмана, сели опять на лошадей и продолжали путь.

Что же во все это время делалось в Москве? Князья Черкасский и Пожарский стояли в Можайске, как видно, потому, что еще не все ратные люди собрались. Денег также не было. Патриарх Филарет умер 1 октября 1633 года: на его место был возведен псковский архиепископ Иоасаф, «по изволению царя Михаила Федоровича и по благословению патриарха Филарета, потому что был дворовый сын боярский: нравом и жизнию он был добродетелен, но к царю не дерзновенен, как говорят хронографы. 28 января 1634 года царь Михаил созвал собор и объявил, что польский король, видя крепкое стояние боярина Шеина, всех воевод и ратных людей, видя под Смоленском тесноту, на своих людей победу, накупил на Московское государство крымского царя, который прислал сына своего со многими ратными людьми, и они украинские города многие повоевали и пожгли; а дворяне и дети боярские украинских городов, видя татарскую войну, слыша, что у многих поместья и вотчины повоеваны, матери, жены и дети в полон взяты, из-под Смоленска разъехались, и остались под Смоленском немногие люди. Литовский король, послыша, что государевы люди начали разъезжаться, пришел под Смоленск; государевы люди литовских людей многих побили, языки, знамена и литавры побрали, и языки в расспросе сказывали, что король Владислав и литовские люди пришли для того, чтоб им боярина Михаила Борисовича Шеина отбить, Смоленск за Литвою удержать по-прежнему, и хотят идти в Московское государство, чтоб, по умышлению проклятого папы римского, православную веру превратить в свою еретическую и Московское государство до конца разорить. После того король государевым ратным людям тесноту учинил и дороги заступил. Теперь государь посылает на литовских людей князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского с товарищи, и тем ратным людям, которые посланы с ними и которые стоят под Смоленском без съезду, без жалованья на службе быть нельзя, а государева денежная казна, которая собрана была в прошлых годах государским рассмотрением, а не поборами с земли, и та денежная многая казна роздана всяким ратным людям; а которая денежная казна есть теперь, та идет беспрестанно на жалованье ратным же людям и на месячный корм, и вперед денежной государевой казне на жалованье и на корм ратным людям без добавочной казны быть нельзя. В прошлом году, по соборному уложенью, собирали пятую деньгу; но гости и торговые люди многие давали пятую деньгу неправдою, не против своих промыслов и животов. В прошлых годах Московское государство было в разоренье, денег в казне ничего не было, но когда была назначена пятая деньга, то собрано было против нынешнего гораздо больше, хотя люди тогда были скуднее; после того Московское государство в тишине и покое было многое время и перед прежним во всех своих животах люди очень пополнились: так вам бы дать денег». Всяких чинов люди отвечали, что денег дадут, смотря по своим пожиткам, что кому можно дать. Государь велел сбирать эти запросные и пятинные деньги боярину князю Борису Михайловичу Лыкову, окольничему Коробьину и чудовскому архимандриту Феодосию.

1 февраля пробрался в Москву дворянин Сатин с вестями от Шеина, что государевым людям от литовских людей утесненье, в хлебных запасах и в соли оскуденье большое; воевода писал, что польские полковники говорят о перемирье, соглашаются, чтоб оба войска отступили каждое в свою сторону, а большие послы съедутся между тем говорить о мире; государь послал сказать Шеину, что соглашается на перемирие, если король со всеми людьми отойдет в Польшу и если поляки позволят соединиться с Шеиным государевым подхожим людям, которые должны наряд и всякую казну отпровадить. В то же время государь отправил окольничего князя Григорья Волконского в Можайск посоветоваться с боярами князьями Черкасским и Пожарским, как бы им поскорее помочь государевым людям под Смоленском. Можно ли им идти к Вязьме и Дорогобужу? Бояре отвечали, что можно, и государь велел им готовиться к выступлению; но 3 марта Черкасский дал знать государю, что Шеин помирился с королем и отпущен в Москву. На другой же день, 4 марта, отправлен был Моисей Глебов навстречу к Шеину с запросом: на каких статьях он помирился с королем? Сколько отдал королю наряду и всяких пушечных запасов? Сколько идет с ним ратных людей и сколько осталось под Смоленском больных и на королевское имя? Шеин мог догадаться, что в Москве ждет его прием неласковый: ему Глебов не привез никакого привета, а всем ратным людям сказал, что служба их, раденье, нужда и крепкостоятельство против польских и литовских людей, как они бились, не щадя голов своих, государю и всему Московскому государству ведомы. Шеин прислал статьи договора и список ратных людей, потерянных и оставшихся у короля; последних было очень мало — только 8 человек, и из них 6 донских козаков; всего вышло из-под Смоленска с Шеиным 8056 человек, из этого числа многие повезены больные и в дороге умерли, другие оставлены в Дорогобуже, Вязьме и Можайске. Немцы многие изменили, пошли к королю и в дороге померли, но сколько именно изменило и померло, то неизвестно, потому что воеводы несколько дней просили у немецких полковников росписей их людям, но полковники росписей не дали; больных осталось под Смоленском 2004 человека. По приезде Шеина в Москву его осудили как изменника и казнили смертью: перед плахою дьяк читал ему следующие обвинения: «Ты, Михайла Шеин, из Москвы еще на государеву службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки, вычитал ему прежние свои службы с большою гордостью, говорил, будто твои и прежние многие службы были к нему, государю, перед всею твоею братьею боярами, будто твои братья бояре, в то время как ты служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью перед государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстников не поставил. Государь, жалуя и щадя тебя для своего государева и земского дела, не хотя тебя на путь оскорбить, во всем этом тебе смолчал; бояре, которые были в то время перед государем, слыша себе от тебя такие многие грубые и поносные слова, чего иному от тебя и слышать не годилось, для государской к тебе милости, не хотя государя тем раскручинить, также тебе смолчали». За этим следовали обвинения Шеина и Измайлова в медленности, что они потеряли лучшую пору, истомили ратных людей и, дождавшись ненастных дней, пошли в дальнейший путь, не слушая государева и патриаршего указа, и этой медленностию своею дали полякам возможность укрепиться в Смоленске; о дурном положении дел к государю не писали, а если и писали, то кратко и несправедливо; дождавшись подкопов, приступали к городу не вовремя, в дневную пору; на приступах Шеин велел в государевых людей стрелять из наряда, отчего много их было побито; русских ратных людей и немцев не слушал, сам государевым делом не промышлял и другим промышлять не давал; лучшие села и деревни Шеин и Измайлов разделили по себе и брали с них всякие доходы, а ратным людям ничего не давали. Поставлено в вину строгое исполнение наказа царского, чтоб ратные люди не смели ничего брать даром и вообще обижать жителей Дорогобужского и Смоленского уездов: «Которые служивые люди от великой скудости и от голоду езжали в Смоленский и Дорогобужский уезд для своих и конских кормов, тех ты приказывал бить кнутом без милости, а Смоленский и Дорогобужский уезды уберег литовскому королю со всеми запасами». Заметим при этом, что ратные люди могли разъезжать по Смоленскому и Дорогобужскому уездам, когда в обозе у них никакой скудости не было, скудость же началась, когда уже нельзя было выезжать из обоза. «Вы, — продолжает обвинительная сказка, — мимо государева указа, изменою и самовольством королю крест целовали, наряд и всякие запасы отдали, только выговорили отпровадить в государеву сторону 12 пушек, да и те пушки ты, Шеин, изменою своею отдал литовскому же королю совсем; да вы же отдали 36 человек поляков и литвы, которые переезжали на государево имя от короля; да вы же отдали королю русских людей, которые государю служили, ходили беспрестанно в королевские таборы для всяких вестей и в Москву с государевыми делами прихаживали, и всех этих людей король велел казнить смертью. А когда вы шли сквозь польские полки, то свернутые знамена положили перед королем и кланялись королю в землю, чем сделали большое бесчестье государскому имени». Наконец любопытное обвинение: «Будучи в Литве в плену, целовал ты крест прежнему литовскому королю Сигизмунду и сыну его королевичу Владиславу на всей их воле. А как ты приехал к государю в Москву, тому уже пятнадцать лет, то не объявил, что прежде литовскому королю крест целовал, содержал это крестное целование тайно; а теперь, будучи под Смоленском, изменою своею к государю и ко всему Московскому государству, а литовскому королю исполняя свое крестное целование, во всем ему радел и добра хотел, а государю изменял».