Тайна Обители Спасения - Поль Феваль

Из соседней комнаты появился секретарь, прошмыгнул за свой маленький столик и, вынув из письменного прибора перо, стал его протирать.

Арестант остановился в трех шагах от стола следователя опущенными руками и высоко вскинутой головой; впрочем, в позе его не было ничего вызывающего.

Мориса Паже уже облачили в тюремную куртку, но брюки на нем остались прежние, военные. Он очень побледнел и осунулся, однако в мужественном взгляде его не было и намека на слабость.

У Мориса Паже были глаза честнейшего человека, и когда взгляд его скрестился со взглядом молодого судьи, Реми д'Аркс невольно нахмурил брови, а Морис потупился.

Допрос начался немедленно.

Морис назвал следователю свое имя, фамилию и профессию.

Секретарь, плюгавенький человечек в претенциозном пенсне, записывал, думая о своем. В судейском ремесле он считал себя специалистом куда более сведущим, чем Реми д'Аркс, и, пресыщенный кулуарными новостями из криминального мира, полагал эту историю с убийством, совершенным всего несколько часов назад, давно устаревшей. Он уже вынес свой приговор Морису, осудив его на эшафот или по крайней мере на каторгу, если слабаки присяжные разжалобятся и поверят в какие-нибудь смягчающие обстоятельства.

Морис, прежде чем ответить на первый вопрос следователя, долго молчал, и у секретаря было время как следует разглядеть поверх пенсне этого красавчика, которого он раскусил с ходу: дурные инстинкты так и лезли наружу сквозь маску честности и прямодушия.

Наконец Морис тихим голосом произнес:

– Дело мое все равно пропащее, к чему лишняя говорильня?

– Вы считаете себя виновным? – спросил судья, в строгом голосе которого невольно зазвучали сочувственные нотки.

– Нет! – живо возразил Морис. – Клянусь перед Богом: я невиновен! Но все равно вы мне не поверите.

Следственный судья произнес медленно и значительно:

– Я ничего не знаю и ничему не верю, моя задача – добраться до правды. В вашем прошлом много аргументов «за» и «против»: ради цирка вы бросили учебу, открывавшую вам путь к почтенной профессии, затем отправились солдатом в Алжир, но ваше поведение в армии свидетельствует о верности долгу и отваге. Смотрите мне прямо в лицо и говорите свободно. Если вы попали в ловушку, расскажите подробно. Слушаю вас.

– Господин следователь, Бог воздаст вам за доброту, я не ожидал справедливого отношения к себе, но у меня нет никакой надежды, – ответил Морис, второй раз встретившись взглядом с судьей.

Секретарь, сунув перо за ухо, негодовал про себя: «И это называется допрос! Ну уж, извините!» Морис заговорил снова:

– Я провел в тюрьме двенадцать часов, я много думал, случившееся прошло перед моими, глазами – момент за моментом; я сам себе был судьей. Со мной стряслась страшная беда, я столько выстрадал за эти сутки, однако рассудок мой в полном порядке, и я способен трезво оценить ситуацию. Вы уже кое-что знаете обо мне, господин следователь, хотя бы историю моей бедной юности, я же вас не знаю совсем, не знаю даже вашего имени, однако от ваших слов во мне зарождается надежда. Закон запрещает вам выслушать меня с глазу на глаз?

– Закон требует, чтобы допрос велся в присутствии секретаря, – ответил Реми д'Аркс, – и делается это в интересах обвиняемого. Однако закон не возбраняет следователю избирать удобный для него способ выяснения истины.

И, адресуясь к секретарю, добавил:

– Оставьте нас, господин Преольт, но далеко не уходите, я вызову вас, как только приступлю к допросу по всей форме.

Секретарь сложил бумаги, вернул на место перо и двинулся к двери, бурча под нос:

– Так я и думал! Дело явно попахивает кассацией. Дверь захлопнулась за ним с шумом, ибо господин Преольт пришел в дурное расположение духа.

– Лейтенант Паже, – промолвил судья, вставая, – нас никто не подслушивает. Вы остались с глазу на глаз с единственным человеком, способным понять вас: у меня есть основания верить в вашу невиновность.

– Возможно ли это?.. – пораженно вскричал Морис. Реми, протянув ему руку, добавил:

– Быть может, я ошибаюсь, тогда вы проясните дело. Но если моя догадка верна, я ваш друг, лейтенант Паже: у нас с вами общий противник.

XVIII

ДОПРОС

Теперь Реми д'Аркс и Морис сидели друг против друга. Морис говорил, Реми, склонившийся над бумагами, внимательно слушал и делал заметки. Его невозможно было узнать: он словно преобразился, прежняя страсть к работе захватила его. Морис подробно рассказал о своей жизни, начав с приезда в столицу на учебу и кончив своим возвращением из Африки.

Реми слушал, то и дело поглядывая на разложенные перед ним документы; казалось, он сравнивает рассказ лейтенанта со сведениями, полученными от полиции. Вероятно, рана, нанесенная невидимым оружием, была глубокой, опытная рука направила удар прямо в сердце, но раны душевные схожи с телесными: лекарство, не способное их излечить, может их успокоить и временно утишить боль. Реми д'Аркс, забыв о своей тоске, оживился, увлеченный допросом. Как умирающая борзая готова ринуться в погоню, если ей покажут след оленя, так и Реми д'Аркс вышел на след убийц своего отца и воспрял духом.

Черные Мантии были поблизости, он это чуял; разгоревшаяся корсиканская кровь закипала в жилах, словно в юные дни.

Его расширенные ноздри дрожали, глаза блестели.

Когда Морис поведал о том, как он, вместо того чтобы отправиться ночевать в казарму, пришел с визитом в цирковой балаган, Реми остановил его жестом и взял в руки донесение, оставшееся без подписи.

– Вот работа, выполненная весьма усердно, – произнес он, – я бы даже сказал чересчур усердно. Преступление совершено утром, а к вечеру в досье уже наличествует этюд, который мог бы быть озаглавлен: «Воспоминания обвиняемого». Я нахожу в нем все, о чем вы рассказали, лейтенант Паже, а сверх того подробности интимного свойства, касающиеся вашей хозяйки, госпожи Самайу, и молодой девушки по имени Флоретта. Надо бы допросить одного из ваших друзей, того, от которого у вас нет тайн.

– У меня есть добрые друзья в полку, – ответил Морис, – но о своих личных делах я не рассказывал никому.

– Тогда как же, – с триумфальной усмешкой вопросил судья, – объяснить сие чудо? В чем, в чем, а в ловкости автору этих строк не откажешь. За несколько часов он смог собрать все эти сведения – к тому же некоторые из них, судя по точности, можно получить только от вас – и составить это донесение, переписать его набело и принести в полицию – ведь оно было здесь еще до моего прихода. Есть быстросохнущие чернила, я знаю, но это донесение написано не сегодня, это точно, а по крайней мере вчера.